–Видал? Ни пылинки тебе, ни ржавчины, все работает.
–Да, сила!
Старик шагнул в глубину. Свод высокий, такой, что и грузовик, пожалуй, проедет. Мы с Игорьком, почти забыв об осторожности, придвигаемся к краю зарослей.
–Сейчас открою ворота. Генка, отойди в сторону и не вздумай визжать.
–Василич, обижаешь!
–Пасть закрой. Я тебя предупредил.
Весь проход занимают ворота. Старик снова нажимает на кнопки, слышно шипение, словно в автобусе открываются двери, и створки скользят в стороны.
Внутри бункера зажигается свет, и мы слышим испуганный вскрик молодого:
–Что? Что это?
Паника в его голосе настоящая, и мне тоже становится страшно. Что парень там увидел?
–Я тебя предупреждал. Не прекратишь визжать, присоединишься к ним.
–Но это…
–Пленные, которые строили бункер. Вывезти их, чтобы перебить в другом месте, времени не оставалось, болото тогда находилось далековато отсюда, а мусорить рядом не хотелось. Объект должен был оставаться полностью секретным, поэтому их пустили в расход прямо здесь. Большинство тел сбросили в шахту, тех же, кто грузил платформы, бросили тут. Ишь, выглядят почти как новенькие! Хорошая вентиляция.
–Но здесь не только…
–А ты как думал? Пленных не хватило, подвезли несколько машин с заключенными из городской тюрьмы. У немцев ничего даром не пропадало, рачительная нация. Отойди, ты мне свет загораживаешь, не вижу кнопок. Да не дрожи, все давно мертвые. Живых бояться надо, а эти тебе уже ничего не сделают.
Меня начинает бить дрожь. Я догадываюсь, чтотам – куча тел расстрелянных, которые за столько лет не истлели.
–Игорь, бежим отсюда!
–Не получится. Идти долго, они услышат плеск.
Да, мы брели по болоту минут сорок, нащупывая путь. И шли громко, медленно, рассчитывать, что обратная дорога будет легче и займет меньше времени, нечего. А к тому же мне любопытно, что еще есть в страшном бункере. Только я туда ни за какие коврижки не полезу, пока эти двое на острове. Потому что молодой парень еще ничего, а вот старик… В нем чувствуется хищник, страшный и безжалостный, заметь он нас здесь – убьет не раздумывая.
–И что делать?
–Сиди тихо. Они уйдут, и тогда мы…
Страшный крик разорвал тишину, прокатился эхом под бетонными сводами – и стих. Затем грохнул выстрел, что-то упало с металлическим лязгом, потом раздался глухой стук, как будто человеческое тело рухнуло на пол. Мы замерли, вцепившись друг в друга. Но больше ничего не происходит, тишина, как потревоженная ряска, сомкнулась над островом.
–Идем.– Игорь вынимает из рюкзака лопатку и эсэсовский нож, найденный в Ракитном, и делает шаг в сторону открытых ворот.– Ты тоже возьми лопатку.
–Зачем?
–Ань, мы никогда себе не простим, если не пойдем сейчас туда.
–А пойдем – тоже пожалеем.
–Если жалеть придется в любом случае, то пусть хоть польза какая-то будет.
Конечно, он прав, но мне все равно не хочется лезть в бункер. Я боюсь того, что могу там увидеть, боюсь старика. Я хочу домой, в бабушкин двор, заросший травой и вишняком, с качелями и колодцем. Все это кажется мне страшно далеким, почти нереальным. Так странно, что каких-то три часа назад мы были там, и я тискала толстого рыжего кота Мурзика, бабушка мыла банки для консервации, а дедушка собирался идти за травой для кроликов. Вот так иногда меняется жизнь – за какие-то минуты становится другой, безвозвратно и страшно.
–Ань, если не хочешь, оставайся здесь. Я понимаю, ты все-таки… девочка. Что вынесу – поделим пополам, по-честному.
–Не мели ерунды! Собрались, значит, пойдем. Выдумал тоже – девочка…
Мало ли что может случиться, что я тогда стану делать? Нет, вдвоем влипли в эту историю, значит, так тому и быть.
–Ты уверена?
–До вечера тут рассиживаться станем? Идем.
Мы ступаем на бетонную дорожку. Она выглядит как новая, только мусор нападал, когда плита поднималась. Внутри горит свет – неяркий. Или так кажется после летнего дня? Прямо у входа в луже крови старик. Кепка слетела с его головы, штормовка расстегнута, клетчатая рубашка выбилась из-под ремня. Голова вывернута так неестественно, что сразу понятно – он мертв, и я чувствую облегчение. Я очень боялась старика, и то, что тот умер, меня радует.
Запах уже рассеялся, но не совсем. Наши глаза привыкли к освещению, которое льется из круглых светильников, расположенных по периметру огромного квадратного помещения. Слева стоят три танка и какой-то автомобиль, накрытые брезентом. Дальше, возле стены, штабелями ящики, еще дальше – рельсы, четыре вагонетки, загруженные чем-то и тоже прикрытые зеленым брезентом.
–Собирались вывезти, да не успели.
Игорь заглядывает в вагонетку. Опять же ящики, только металлические, опломбированные. Явно тяжелые. В них, наверное, что-нибудь интересное.
–Не смотри туда!– предупреждает мой друг.
Но я уже увидела. Пыталась не смотреть, а голова как-то сама собой повернулась. Справа, у самой стены, где нет ни техники, ни ящиков, громоздятся тела. Похоже, не один десяток. Они мумифицировались – видимо, в бункере и правда хорошая вентиляция. А сколько же их в шахте, о которой говорил старик?
Страх как-то сразу покинул меня. Я должна увидеть все, чтобы запомнить. Навсегда запомнить их. Это все, что я могу для них сделать.
Игорь идет рядом. Думаю, он тоже не боится.
–Вот ведь гады…
Это у него на одном дыхании вырвалось, а я бы другими словами сказала. Чего только люди не творят друг с другом! Говорят, что бог посылает нам испытания, и война – тоже испытание. И вот сейчас я поняла, в чем смысл испытания войной – не скатиться в пучину жестокости, до утраты всего человеческого в себе.
–Глянь, тут и дети…
Одежда убитых стала серой от пыли и засохшей крови. В какой-то момент процесс тления прекратился, и тела превратились в мумии, плоти на них осталось достаточно, чтобы рассмотреть лица, раны от пуль. Вот женщина, молодая, темные волосы заплетены в косу, прижимает к себе мальчика лет пяти. Обоих срезало одной автоматной очередью, но, даже падая, она не выпустила из рук своего ребенка. Мужчины в истлевших гимнастерках, превратившихся в лохмотья задолго до их смерти. Кто-то босиком, кто-то в разбитых ботинках.
–Что ты делаешь?
–Полотенце в рюкзаке… надо прикрыть…
–Малыш, им уже все равно.
–А мне – нет. Их нужно похоронить.
–Как ты это себе представляешь?
–Выкопаем яму где-то здесь и перенесем по одному. Все равно здесь никто не бывает, а скоро болото сюда не пустит.
–Ань, тут работы до конца лета.
–И что?
–А ничего. Оставим как есть – это их склеп.
–Может, стоит сообщить о бункере?
–Кому?
–Ну как – кому? Властям, милиции. Да мало ли! И пусть они позаботятся о мертвых. Может, кто-то даже опознает родственников.
–С ума сошла! Это же секретный объект, нас годами будут таскать в КГБ и другие такие же веселые конторы. И все, считай, наше будущее определено. А еще могут сделать так, что мы просто исчезнем – чтоб не болтали лишнего. Зависит от тайн, хранящихся в ящиках.
–Что ты такое говоришь!
–Говорю как есть. Ань, ты наивная, как маргаритка.– Игорь смотрит на меня с нежной грустью.– Ты разве не понимаешь, что мы сейчас нашли? В ящиках ценности, документы, фашистский архив, но главное – многие за него до сих пор готовы на все.
–Кому нужны старые бумажки, после стольких-то лет?
–Ты не понимаешь, а объяснять не время. Потом поговорим. Нужно посмотреть, куда подевался тот, второй.
А я и позабыла о молодом парне! Как же ему удалось убить пожилого напарника? Меня ужасно пугал страшный старик, и, обнаружив его мертвым, я совершенно упустила из виду, что его спутник все еще где-то здесь, в бункере.
–Смотри, вон там, за ящиками…– Игорь отстраняет меня.– Возможно, он еще живой…
Я вообще перестала понимать, что происходит. Все пошло кувырком, Игорь говорит ужасные вещи. Я его не узнаю, словно это не тот парень, с которым мы семь лет дружим, а кто-то чужой, взрослый и опасный.
Тем временем Игорь наклоняется над телом, потом опускается на колени. Я подхожу ближе и вижу, что парень действительно жив, но истекает кровью – рана, видимо, на спине. И вдруг слышу его хриплый голос:
–Ножом ударил, сволота…
Я отшатываюсь. Глаза раненого закрыты, на лице проступили синюшные пятна, кровь стекает из уголка рта.
–Пить…
Бросаюсь к рюкзаку – в нем фляга с водой. Игорь приподнимает его голову, я подношу к губам фляжку – и только сейчас замечаю, что в правой руке у него зажат небольшой пистолет.
–Вообще-то, наверное, нельзя пить, это может вам повредить. Мы сейчас позовем кого-нибудь…
–Нет, мне уже ничего не повредит.– Раненый разжимает ладонь, пистолет остается на полу, а его рука останавливает меня.– Сядь. Вы оба сядьте.
Глаза у него воспалены, бледность сделала лицо сероватым, и я понимаю, что уже все, ему не выжить, а потому сажусь рядом. Игорь тоже усаживается, подсунув под голову парня свою куртку. А тот берет флягу у меня из рук и делает глоток.
–Теперь я понимаю анекдот о стакане воды.
Улыбка кривит его синеватые губы. Он старше, чем казался на первый взгляд, ему, может быть, лет тридцать. Ужас какой, человек умирает у нас на глазах, а мы сидим и смотрим. Но выхода нет.
–Слушайте сюда.– Слова вырываются у него с жутким клокотанием.– О том, что вы здесь были и все это видели, никому никогда не говорите. Никому и никогда! Найдете у старика записную книжку и, выходя, нажмете код – на первой странице восемнадцать цифр. А потом забудьте о бункере.
–Но…
–Молчи, я могу не успеть все сказать.– Раненый сжимает мою ладонь и снова делает глоток.– Как вас зовут?
–Меня Игорь, ее – Аня, мы из деревни Телехово.
–А я Максим Иванович Круглов, майор КГБ. Большего вам не нужно знать. Я так понимаю, вы где-то прятались?
–Услыхали, что кто-то плывет, вот и подумали…
–Правильно подумали.– Круглов снова делает глоток.