, не боящиеся ничего и никого, оказываются предельно близко друг к другу. Вокруг много оружия, и все умеют им пользоваться. Дикая смесь. Смертельная. Но иногда мне кажется, что часть женщин такой расклад даже возбуждает.
Или другой вариант. Обманутый и отвергнутый любовник, пользуясь своим положением, начинает «теребонькать» соперника по уставным правилам, превращая его жизнь в ад. И там, где ранее были братские и товарищеские отношения, процветает гадство. Ранения у командного состава, кстати, не редкость, поэтому в подобный клубок противоречий бывают втянуты по пять-шесть человек. А это влияет на боеготовность подразделения. Поэтому блядей солдат не любит.
Существуют ангельские создания, к которым эта грязь и подлость не липнет. Они проходят по окопам, как луч света. Вслед им не отпускаются шуточки. Они неприкосновенны. Им не делают непристойных предложений. А наоборот, помогают всячески. Они вовсе не бесполы. Просто их любовь к одному единственному человеку из окопа настолько видна, что смерть этого солдата убивает и его «ангела». И это ещё опаснее. За таких женщин солдат рубится добровольно. Он лишний раз под огнём противника сходит для неё за водой. Накопает для неё картошки. Подарит что-то из своего скромного шмурдяка. Например, чистые носки тридцать девятого размера. А у неё, например, тридцать шестой – уже можно носить. И поэтому солдат устанет сверх обычного, подвергнется риску сверх обычного, его ноги загниют именно без этой пары чистых носков. И, конечно же, все бросятся спасать эту деву, если она окажется отрезанной от основной группы. Или если будет ранена, то добровольцев вытащить её с «поля» будет хоть отбавляй. Ведь она олицетворяет и твою девушку, и твою жену, и твою сестру, оставшуюся дома. Это общемужской инстинкт защитника. И вот это самая главная проблема женщины на войне.
Именно из-за таких и гибнет много отличных парней. Они гибнут, спасая «ангела», потому что слишком хороши для этого сраного мира. Потому, что слишком мужчины. Поэтому «ангелов» солдат тоже не любит. Но жить без них, к несчастью, не может.
Вооружённые силы Украины (ВСУ) испытывают серьёзные проблемы с комплектованием рядов, из-за которых столкнулись с кадровым истощением после нескольких месяцев интенсивных боев, пишет газета The Wall Street Journal. В публикации уточняется, что солдаты ВСУ вынуждены проводить на линии соприкосновения вместо максимальных пяти по десять-пятнадцать дней. Кроме того, в подразделениях ВСУ заканчиваются медикаменты, еда и вода.
Я прочитал эту заметку и, мягко говоря, обомлел. Пять, десять, пятнадцать дней на ЛБС и уже стонут, как маленькие девочки. А тридцать дней как у нас не хотите? А сорок восемь? А шестьдесят? Без душа, телевизора, интернета и пепси-колы. У меня, например, рекорд безвылазного нахождения на ЛБС – тридцать восемь дней. А затем, меня на восемь часов вывезли помыться, и я затем ещё одиннадцать дней пробыл на передке.
Это норма для русского солдата. Частые вывозы в тыл только расслабляют человека. Только ты освоился, вжился в окружающую среду, как тебя выдергивают из экстремально ситуации и отправляют на относительно мирную 5-ю линию. А там тыловые рожи, недоступные в окопах радости и т. д. Это рождает зависть и презрение к штабным крысам. Если бы не желание принять душ и выйти в Сеть, я бы спокойно сидел на «полках» по тридцать дней. Вот это идеальный график. Тридцать дней на «полках», десять в тылу. Но не на 5-й линии, а в настоящем тылу. В городе. Где есть магазины, парикмахерские, рестораны, женщины в мини-юбках, светофоры, караоке, мороженое, кинотеатры…
А насчёт еды и воды. Воду, например, мы таскали на себе по двадцать пять литров в рюкзаке в бутылках и пятишках шесть километров. И мечтали мы не о пепси-коле, а о простой минеральной воде с газом. Этого очень не хватало. А ещё мы поняли, что хлеб – это действительно очень вкусно. Нам привозили его раз в месяц. Один, набитый до отказа рисовый мешок. Хлеб невозможно долго хранить в полевых условиях. Его объедают крысы, на нем заводится плесень. Мы аккуратно обрезали заплесневелые и закрысенные места и потребляли хлеб, жмурясь от удовольствия. Его хватало дня на три-четыре. Затем мы грызли ненавистные галеты из армейского сухпая. От них постоянная изжога и они царапают десны.
Но в сухпаях тоже есть достойные вещи. Вполне приличные паштеты. Несколько баночек такого продукта и две луковицы, обжаривать на медленном огне туристической горелки. Пальчики оближешь. Тушёнка с зелёным горошком и овощное рагу становится основой для похлёбки. Картошку можно накопать на старых огородах или отобрать у противника. Яблочное повидло невероятной сладости добавляется в чай для аромата. Жить можно. Только не долго.
Если питаться только сухпаем больше недели, начинаются окопные запоры. А хуже этого только окопное недержание. И то и другое опасно для здоровья. В прямом смысле этого слова. Солдат со спущенными штанами крайне уязвим. Особенно для птичек. Долго задерживаться (запор) или слишком часто посещать уборную (диарея) – это значит подманивать смерть с небес. Да и вообще, стрёмно погибнуть, измазавшись своими же собственными экскрементами. Хохлы, кстати, платят огромные бабки за видео гибели срущего орка. Их это веселит. Вот такие они перверты.
Жил был солдат в норе под холмом. Но это была не хоббичья нора, благоустроенная и с круглой дверью. Нет, дверь была прямоугольная и сделанная из ящика от пулеметных патронов. А внутри норы было холодно, темно и пахло крысами.
Для того чтобы жизнь в этом кошмаре стала хоть немного легче, добрые русские люди скидывались деньгами и покупали в огромных торговых центрах утеплитель с серебристым покрытием и присылали его солдату. Утеплителем солдат и обшивал свою нору изнутри, используя в качестве гвоздей автоматные патроны калибра 5,45. Они отлично втыкались в мягкую землю и замечательно забивались в твёрдую. В качестве молотка использовали короткую деревянную колотушку, изготовленную из доски патронного ящика. Эти «гвозди» спасали солдата, как заряженные в автомат, так и заряженные в землю.
Солдатские норы были нашпигованы смертью, и в этом был свой особый шарм. Ведь это были самые вооружённые жилища на земле. Утеплитель же не только утеплял. Утеплитель, поблескивая серебром, создавал иллюзию чистоты. На его светлом фоне были видна грязь и мусор, который можно было изгнать из норы. Кроме того, он психологически разграничивал мир солдат и мир крыс.
Кстати о крысах. До того, как я родился солдатом, я их боялся. Это был генетический страх, подтверждённый литературой. Что я знал о крысах? Да только то, что крысы Ремарка ничем не лучше крыс Эрнста Юнгера. А ещё были крысы Грина, Гарри Гаррисона, Стругацких, Камю… Все они ничего не знают про крыс. Их крысы лишь плод литературной фантазии. Мои крысы настоящие. Такие, какими их создал Бог.
Эти твари умны, деятельны, смелы, чистоплотны, насколько это возможно в условиях помойки. Мы жили с ними в одной экологической нише. В кучах мусора, наваленных в степных посадках, которые мы называли «полками». Наши и крысиные норы частенько пересекались. Мы часто виделись с этими грызунами. Они перестали меня пугать, и, наблюдая за ними, я проникся к ним уважением. Когда они бегали по моему лицу, я не вскрикивал и не махал судорожно руками, как некоторые. Это могло спровоцировать животное на агрессию. И тогда раскорябанное лицо и противостолбнячные уколы были обеспечены. Нет, я лишь аккуратно направлял их в нужном направлении.
Скажу больше, и многим это не понравится, как одинаковый образ жизни влияет на внешний облик разных видов (например, сумчатый волк внешне похож на волка, хотя второй из рода псовых, а первый обычный кенгуру), так и солдат, ведя норный образ жизни, становится похож на крысу. Мы, как и они, зарываемся в землю и выживаем в агрессивной среде, там, где остальные животные гибнут. Наши норы опрятны и продуманы. Мы питаемся тем, что найдём на месте. Наши шкурки сливаются с ландшафтом, а под ними бронированные листы и кевларовые сухожилия. Мы бронекрысы. Фулметалджект рэтс. И в этом нет ничего обидного. Такими нас сделали те, кто загнал нас в эти норы. Бытие определяет внешний вид…
Я часто вспоминаю, как я родился солдатом. Как и любые роды, рождение солдата проходит в муках. Из темноты и ложной безопасности тентованного борта «Урала» неторопливой автоматной очередью многотонный зверь с кряхтением выдавливает нас из себя. Сначала рождаются самые сильные и приспособленные, затем остальные. В конце как родовой послед, как плацента родящей самки бегемота, выходят сотни килограммов солдатского шмурдяка. Мы как слепошарые котята щуримся на этот мир, пытаемся разобраться, где мы и как здесь оказались. А затем подхватываем свои рюкзаки, БК и бежим. Долго и тяжело. Так начинается жизнь солдата. Так он рождается и в поте лица добывает мир ваш насущный.
Из того, что я здесь пишу, может сложиться впечатление, что жизнь русского солдата – это какой-то беспросветный кошмар. Нескончаемая мясорубка и конвейер смерти. А ведь это совершенно не так. Война – это, конечно, тяжёлая, сложная работа, но в ней, как и в обычной жизни, много ярких и светлых моментов. Их просто нужно увидеть. Нужно привыкнуть замечать красоту за темнотой и непогодой. Кстати, и сама непогода может выглядеть внешне вполне великолепно.
Наш солдат живёт в «поле». То есть, в отличие от городского обывателя, замечает изменения в окружающей среде. Он, как пещерный человек, страдает от осенней распутицы, зимних дождей и холода, радуется приходу весны и тает от летней жары. Над ним всегда либо высокое небо Аустерлица, либо звёздная карта небес. Конечно, кроме тех случаев, когда он сидит в блиндаже. В этом случае над ним «православный бронированный полиэтилен», который защищает его от осадков любого рода. Кстати, артобстрел на армейском жаргоне тоже называется «осадки». Осадки могут выпасть, например, в виде града и в виде «Града». Первые опасны для посевов, вторые не жалеют никого. Когда в радиообмене солдат сообщает, что на позициях «тепло», а на заднем плане его голоса слышна стрелкотня и разрывы, это говорит о привыкании человека к войне. Норма сдвигается. Ведь «тепло» значит, что все в порядке. Опасности нет. А она есть. Просто солдат не воспринимает её как таковую.