какой гордостью выводят их в город на прогулки, какими глазами смотрят на них в кафешках, как трепетно держат их за руки. Это даже не второй медовый месяц, это абсолютно обновлённые чувства.
Зрелые пары ведут себя как малолетки во время первой влюблённости. Для молодёжи, кстати, этот опыт тоже полезен, так как в увольнительную отпускают именно к жёнам, а не к подругам, подружкам или сожительницам. Это становится дополнительным стимулом для заключения официального брака и деторождения. Возможно, СВО сможет, помимо прочих, решить и проблему демографии и нежелания молодого поколения заключать официальные семейные союзы? По крайней мере, я бы попробовал. Вдруг получится.
Во время моего пребывания на Кубе я поражался мирному сосуществованию двух официальных религий острова Свободы: католицизма и сантарии. Чтобы стало понятно моё удивление, надо пояснить, что сантария – это местный вариант культа вуду со всеми вытекающими (зомби, жертвоприношения, там-тамы и др.). Объяснялось это очень просто. Во времена правой диктатуры Батисты сантаристы оказались выдавлены в маргинальные круги кубинского общества, многие бежали в горы, где и примкнули впоследствии к отрядам Фиделя Кастро. После победы революции про сантаристов не забыли. Гонения на них прекратились, а их религиозные лидеры вошли в истеблишмент новой Кубы.
Вангую аналогичный процесс и в России после окончания СВО. Не раскрою секрета, что в воинском сословии страны немало представителей родноверия. Причём не только среди этнических русских. Очень сильны такие настроения у поволжских народов, в первую очередь у башкир и мордвы (эрзи). Осетины, абхазы и чеченцы тоже часто исповедуют двойную религию. Это связано, вероятно, с агрессивной сутью войны и отсутствием табу на кровопролитие в родноверии. Плюс к этому жрецы этой синкретической религии очень часто являются отличными воинами, что не может не провоцировать прозелетизма. Люди на войне тянутся за сильными и ловкими бойцами.
Возможно, православным и другим авраамическим культам стоило бы усилить работу с личным составом. Может быть, институт полковых капелланов смог бы решить этот вопрос.
В противном случае после войны мы получим вполне оформленную религиозную группу неавраамического характера с весьма обоснованными требованиями по её легализации и включению в официальный социум (молельные места, представительство в общественных структурах и т. д.).
Пост не разжигает религиозной розни и носит чисто научный характер. (Братья-родноверы, без обид.)
Военный быт – это в первую очередь антисанитария. Во вторую – отсутствие приватности.
Все пьют и едят из одной посуды. Пользуются общей ложкой. Пускают бутылку с водой по кругу, не думая про хеликобактер и прочую ерунду.
Ты спишь в чьем-то спальном мешке и носишь чьи-то ботинки. В душевой, если тебе посчастливится там оказаться, ты будешь ходить босиком по осклизлому полу или наденешь многоопытные резиновые сланцы, стёртые сотней разных ног как со стороны подошвы, так и сверху. Эти тапочки принадлежат не конкретному солдату, а всем одновременно.
И не только тапочки. Речь идёт о вещах вообще. Круговорот вещей солдата происходит как при его жизни, так и после неё.
Кеппи, баффы, комок, эрдэшки, носки, трусы, броник, каска… Все это дарится, теряется, пропадает, находится, рвётся, выбрасывается, чинится и снова используется.
Фактически личным имуществом солдата является только его личное оружие. Остальное – это общесолдатская собственность. И чем быстрее новобранец это поймёт, тем легче ему будет жить, легче будет влиться в коллектив и найти там себе место.
И о приватности. Солдат всегда на виду. Если солдата никто не видел в течение получаса, окружающие начинают переживать. Если час и более, то вероятность его смерти или ранения резко вырастает. Если его нет сутки – он «двухсотый» с высокой степенью вероятности.
Вот такое наблюдение. Задаёшь вопрос иностранным добровольцам – зачем вы здесь, за что воюете? И все эти латиноамериканские революционеры, непальские маоисты, шри-ланкийские националисты из бывших «тигров освобождения», баварские регионалисты, каталонские и баскские сепаратисты смотрят на тебя и говорят – ты что, глупый? Здесь ведь идёт восстание против современного мира! Борьба за завтрашний мир. За наш общий завтрашний мир. За наше будущее. Неужели тебе не ясно?
И если «посторонним» людям это понятно, почему это не понятно многим нашим соотечественникам? Или они хотят остаться «во вчера»?
Что наш солдат говорит про победу? Он в ней не сомневается. Кроме таких циников, как я, которые говорят, что мы уже победили, так как смогли изменить Россию, развернув её от классического анального потреблятства к своей исторической миссии. Ведь если мы разгромим Запад, наше будущее – это Великая Евразийская империя. А если падем под их ударами, то, по крайней мере, погибнем с оружием в руках, расстреливая и вешая всю эту прогнившую шоблу, доведшую страну до краха. В любом случае нас ждёт великая судьба. Потомки, даже если они будут не наши, расскажут о нас с благоговейным почтением.
Ну а те, кто не сомневается, уверяют, что победа будет 9 мая… 2045 года. Правда, каждый видит её по-своему. Кто-то хочет пройтись на заре по каштановым аллеям Киева и написать на здании СБУ, что этими развалинами удовлетворён. Кто-то видит победу как вход наших танковых колонн в разрушенный Львов. По сторонам шоссе стоят толпы в вышиванках, которые машут цветами и кричат по привычке: «Слава России! Героям слава!» Некоторые, я бы даже сказал меньшинство, представляют себя в качестве почётного караула на подписании в Буче акта безоговорочной капитуляции. Им кажется, что Зеленский должен отравиться/застрелиться/сбежать в Аргентину на летающей тарелке вместе со своей астеничной сраной Евой Браун.
Есть люди, которые говорят, что День Победы будет дождливым зимним днём в городе Херсоне. Их настолько впечатлило отсутствие на Херсонщине снега в январе, что они уверены – такой день не может выглядеть иначе.
Каким будет День Победы для меня? Я знаю, как он будет выглядеть. Это будет ранняя Приднестровская весна. Воздух будет свеж и прохладен, но солнце по-южному будет уже припекать. Я буду стоять на левом берегу Днестра и смотреть на укрытый туманом правый берег в бинокль. Мои берцы будут по щиколотку в воде и ноги будут сырые. Я утру слезу с обветренного зимними ветрами лица. Сяду в автомобиль «Рысь» (иногда думаю, что это будет «Тигр») и не спеша, в одиночку поеду к Днестровскому мосту между Тирасполем и Бендерами. На длиннющую антенну броневика я повешу флаг Приднестровья, красный с зелёной полосой, и включу подходящую под настроение музыку. Что-нибудь балканское. Горана Бреговича или «Здоб ши Здуб».
Задумчиво глядя из-под очков на молдавских пограничников и не прибавляя скорости, я проеду сквозь «границу» и поеду в сторону Кишинёва. Я знаю, что никто не посмеет меня остановить или открыть огонь. Напротив, на перекрёстках дорожная инспекция будет салютовать мне самым подобострастным образом. Я въеду в Кишинёв, открою окна и включу на полную громкость «Прощание славянки». Музыка будет эхом разбегаться по пустым площадям и улицам и сердцам. Так я попрощаюсь с войной.
Таким будет мой День Победы!
[Глава 6. Мир: Кувшинка в пыли]
Существует молдавский анекдот о том, как девушка из рязанской глубинки вышла замуж за парня с юга Молдавии и уехала к нему на родину. Месяц пожила и пишет письмо матери: «Дорогая мама, вокруг меня одни гагаузы. Пойду за водой – гагаузы. На улице – гагаузы, в поле тоже». Мама пишет в ответ: «Доченька, пришли нам пару шкурок этих гагаузов, мы хоть посмотрим, как они выглядят».
Что знают в России о гагаузах и Гагаузии? Да ничего. А между тем «шкурки» у них, действительно, хороши.
Гагаузия, «Гагауз Ери», автономный регион на юге Молдавии, где живёт прекрасный и удивительный народ, связанный с Россией тысячелетней историей. Гагаузы – тюрки по языку, балканцы по кулинарным предпочтениям, православные по вероисповеданию и русские люди по культуре.
В их церквях Бога называют Аллах (который триедин, конечно же – Аллах Отец, Аллах Сын, и Аллах Дух Святой). Их язык настолько правильно-турецкий, что сам Мустафа Кемаль Ататюрк посылал к ним своих эмиссаров учиться турецкому языку в эпоху борьбы с заимствованными арабизмами. Их мясным блюдам позавидовал бы самый изощрённый венгерский мясоед. При этом они абсолютно двуязычны – русский для них такой же родной, как и гагаузский.
Кто же они? Как оказались там, где оказались? И что их связывает с Россией?
Начнём с того, что теорий этногенеза гагаузов невероятное количество, и все они представляют собой политизированные националистические мифы, придуманные другими народами в своих целях и вовсе не на благо гагаузам. В Болгарии гагаузов называют отуреченными болгарами и подвергают ассимиляции. В Румынии и Молдавии считают навязанной диаспорой – якобы злые российские императоры переселили не менее злых православных турок из Османской империи, чтобы «разбавить» молдавское «большинство» на юге Бессарабии (что откровенная чушь, невозможно разбавить то, чего нет). В Турции на полном серьёзе распространяют теорию о турках-сельджуках, отказавшихся от ислама и принявших православие, называют гагаузов вероотступниками и даже предателями.
Все эти националистические бредни разбиваются о простую и неприхотливую истину, которую знают все гагаузы с детства и которая подтверждается научными изысканиями – они жили здесь «всегда», к болгарам отношения не имеют и никогда не исповедовали ислам. Дело в том, что гагаузы – это потомки наших летописных половцев, а нынешняя Гагаузия – это просто часть огромной территории, которую западные половцы контролировали от Кавказа до Византии в XI–XIII веках. Территория скукожилась, но память осталась. В истории так бывает довольно часто…