Теперь мы используем прокладки для перевязки ран и засовываем их в мокрые берцы. Потому что у нас нет хорошей обуви и перевязочных пакетов.
Наш лозунг теперь – «Именно этого мы и достойны!». Эта мысль пришла мне в голову, когда я ступил на землю в ГоПрах (так зовут местные Голую Пристань) на левом берегу. Какие только глупости не проникают в голову под воздействием страха.
Мы оглянулись на Херсон, на дымящийся порт, на разрушенный Антоновский мост и отправились к нашей новой базе в городе Геническе. Там нам предстоит продолжить борьбу за Русский мир.
Проезжая мимо моста над шоссе на Каховку, на встречке мы увидели разорванный на две части внедорожник Кирилла Стремоусова. Изрешечённый пулевыми отверстиями, он мало походил на жертву автокатастрофы. Смешной балаболка Кирилл Стремоусов оказался единственным самураем Русского Херсона. Единственным, кто предпочёл смерть изгнанию. Честь и хвала этому человеку. Он придал нашему исходу именно ту степень трагичности, которая позволяет надеяться на наше возвращение. Насколько мне были смешны его несуразные интервью, настолько же выросло моё уважение к Кириллу после его странной «автокатастрофы».
Осень в Херсонской области прекрасна, как, впрочем, и любое другое время года. Для меня это знаковая пора, ведь этой осенью Херсонщина вернулась в Россию. У нас была Русская весна, когда на нашей земле громыхнула СВО, Русское лето промелькнуло мимо нас попыткой наладить мирную жизнь и жаркими ночами в районе Чернобаевки. Осень была не менее яростной и яркой. Референдум о присоединении к России – воспоминание, которое меня не покинет никогда.
А вот уход наших войск из Херсона и начало сезона дождей для меня стали тяжелейшим испытанием. Если через многие годы меня спросят, что мне запомнилось от этого времени, я отвечу – полинявшие знамёна и неряшливые струпья линяющих рекламных баннеров. Каждый блокпост, каждый баннер, мимо которого я проезжаю, подвергается мною ревизии на момент сохранности и эстетической полноты. Наши знамёна выгорели на ветру и солнце наших степей, их побили осенние дожди. Эти же дожди напитали влагой баннеры с надписью «Россия здесь навсегда», и бумага начала отваливаться от площадей, открывая уродство украинской пропаганды, скрывавшейся под этими святыми словами.
Нам не хватает яркости бытия и ярких красок наших знамён.
Но я верю в Русскую зиму. Верю в то, что нет более русского времени, чем зима. Зима очищает от скверны и сырости. На фоне снега и моря даже поблёкшие краски выглядят ярко и насыщенно. Кроме того, никто не мешает нам обновить флаги на блокпостах и поклеить новые баннеры с лозунгом «Россия – это мы». И мы это обязательно сделаем.
После нашего ухода с правого берега в Херсоне начался шабаш безумцев. Задержали моего старого знакомца, промышлявшего всю жизнь речным извозом и покатушками по реке с девушками с низкой социальной ответственностью. Молодёжь Херсона, думаю, отлично его знала.
Игорю отбили внутренности, отобрали лодки, которыми он владел двести лет, реквизировали транспортное средство а-ля джип. Его вина была в том, что он перевозил людей за деньги с одного берега на другой. С левого на правый и с правого на левый.
Этого достаточно для СБУ.
Но дело в том, что Игорь никогда не был пророссийским. Он всегда был проигоревским. Интересы Игоря и его семьи для Игоря были выше и Украины, и России. И если Россию подобный жизненный уклад Игоря устраивал, то новую Украину – ни в коем случае. В этом и есть глубочайший тоталитаризм киевских властей. Ты не можешь быть против – тебя сразу убьют. Не можешь быть нейтральным – тебе отобьют ливер и отберут машину. Ты должен оголтело махать флагом, кричать речёвки про СУГС и постоянно соглашаться с правительством и его действиями.
Отключили свет, воду и газ? – «Слава Украине!» Убивают твоих соседей? – «Слава Украине!» Заставляют тебя потерять человеческий облик? – «Героям Слава!»
Игорь был нейтральный ждун. Время таких ждунов прошло. Теперь украинский ждун должен быть активный и деятельный. Иначе ему крышка…
Другого моего знакомого, работавшего в банке, прибили гвоздем-соткой к двери собственного кабинета. И пока он висел на прибитых руках, его били бутылкой по почкам. Он не был святым. Он был хитрованом и аферюгой. Но библейские стигматы на руках превратили его в святого.
Ире постоянно присылают на телефон фотографии и видео пыток и расстрелов её подчинённых и друзей. Тех, кто не успел уйти или не верил в жестокость мутантов из украинской хунты. Одно видео мне особенно запомнилось. Молодой парень, по фамилии Макаревич, избитый до синевы лица и тела, абсолютно голый, по колено в воде, копает то ли могилу, то ли окоп. Идет мерзкий ноябрьский дождь, и армейские ботинки людей, стоящих на краю траншеи, испачканы светло-жёлтой глиной. После просмотра этих видео у Иры за ночь появилась седая прядь волос. Херсон навечно будет укором нам, русским. Как Изюм и Купянск.
Город был отдан на двухнедельное разграбление. Ждуны оказались обмануты. Вместо заботливой мати в город пришли звери. Европейские звери. От нэньки мало что осталось. Украина немало почерпнула у Европы за последние годы.
Вот, например, как раньше мародёрило ВСУ на Донбассе?
Обстреливали города и сёла, вынуждая большинство жителей бежать. Врывались в дома оставшихся. Мужчин убивали, женщин насиловали и убивали. Шмотки и технику закидывали в пикапы и автобусы и отгоняли в ближайшую скупку. Деньги пропивали и тратили на придорожных жриц. Дикость. Славянский анархизм…
То ли дело сегодня. Европейский порядок в Херсоне. Население эвакуируют под предлогом невозможности поддерживать жизнь в городе. Журналистов не пускают в город. Потенциальных жертв объявляют сепарами и коллаборантами. Их квартиры и дома грабят, в полном соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Украины. Несчастных владельцев приглянувшейся «недвижки» или авто отправляют на принудительные работы по рытью окопов, а когда их силы заканчиваются, расстреливают, а тела выдают за жертв «кремлёвского террора». Безотходное производство.
Очень по-европейски. Порядок и дисциплина, почти немецкие порядок и дисциплина. Где есть хозяин и есть раб.
А ждун – это раб. Причём раб в самом худшем изводе этого понятия. Он родился рабом и гордится своим рабством. Он прямо пышет своим статусом раба, машет своими кандалами и восхваляет своего хозяина.
К чему я все это говорю? Да, как всегда, про свой любимый Херсон вспомнил. Всё началось летом. Когда моя соседка, баба Рая, женщина во всех смыслах добрая и положительная, заявила мне, что собирается оплачивать проценты по кредитам в Приватбанке. Я спросил у неё, все ли у неё в порядке с головой? Схема у неё была выстроена так: она получает от России материальную помощь, затем через разные карточки, комиссии и финансовые потери она переводила эти средства в гривны и закрывала очередной платёж в банке через одесскую подругу. Все мои увещания, что мы находимся в зоне боевых действий, что действует форсмажор, что платить по кредитам, за коммуналку, за толстосумов из Приватбанка, за ворюг из Рады, за Зеленского, за Украину… не надо. Всё это разбивалось о твердокаменное желание заплатить очередному Хозяину Жизни. Откуда эта черта в нашем народе!? Может, это последствие магнатского засилья? Может, годы перед Колиивщиной сломили наши гордые спины и ссутулили наши плечи? Я не знаю.
Бабу Раю хитростью загнали в долговую каббалу, лишив её дочку бесплатной и доступной медицины. Миллионы таких баб Рай брали кредиты в банках от безысходности, нищеты или государственной пропаганды. «Весь мир живёт в кредит» – уверяли нас. И украинцы брали в долг, под безумные проценты, превращаясь в вечных, пожизненных должников. В людей, с ужасом ждущих даты наступления очередного платежа, без единой надежды выбраться из этого кошмара.
С приходом России у херсонцев появился шанс сбросить с себя ярмо кредитного рабства, послать к чертям всех этих Бень, Фирташей, Ковальчуков и прочих банковских грабителей. Как в книжке про Республику Шкид: «Нынче вышел манифест – кто кому должен, на том крест». Русский человек, россиянин не должен ни Бене, ни другим банкирам. Это ему должны. Это у него западные транснациональные компании украли триллионы долларов, это у него их местечковые прихлебатели стырили миллионы рублей и гривен.
А ждун – это раб. Повторю это снова. В Херсоне, городе под украинской властью, на днях появились коллекторы от Бени и Ко. Под прикрытием укропских боевиков они выбивают из горожан долги за проценты, которые не платились с марта месяца 22-го года. В Херсоне собирают платежи за коммуналку за июнь – август. В Херсоне стригут с людей бабки за вывоз мусора, который не вывозят.
Ждун – это раб. Ему нравится его рабство. Он не готов бунтовать. Он обожает хозяина и его кнут. Каждый раз, когда ждун кричит СУГС, слышится: «Хозяин, ограбь меня ещё сильней». Когда ждун размахивает державным прапором – это он машет своим ошейником. Каждый раз запевая гимн, он славит своё скотское положение. Он поёт оду себе: я платил, плачу и буду платить всем, кто сильнее, хитрее, подлее меня. Самый страшный вид рабства – это добровольное рабство.
Ну ничего, дорогие ждунишки, мы выдавим из вас это рабство, по капле, понемногу. Выдавим.
Хочу поговорить с вами о женщинах Таврии. Об их глазах, о неторопливых движениях, глазах, полных добра и любви… В общем, о женщинах и о том, что их по-настоящему украшает.
Так случилось, что второе утро без Херсона я встретил в Цурюпинске на левом берегу Днепра, первую половину дня провел по сёлам у дельты Днепра, после обеда был в Геническе, а вечер провёл в Джанкое. И вы не поверите, но везде были женщины. Всё это были наши таврийские женщины. Все они были прекрасны. И все удивительны. И все по-разному смотрели на белый свет.
В Алёшках идут напряжённые артиллерийские дуэли, в городе пахнет дымом и порохом. Поэтому глаза у местных женщин, закопчёные тревогой за детей и мужей. Они смотрят на этот мир с долей скепсиса – что ещё это подлое военное время преподнесёт их семьям в качестве «подарка». Они ждут мира и победы. Они хотят отпускать детей на улицу, не боясь, что укропский снаряд превратит их сына или дочь в «донецкий бургер». Они хотят встречать своих мужей с работы, обнимать их и кормить обедом, не прислушиваясь к каждому прилёту. Странные желания по нынешним временам. Но именно этого хотят женщины из города у плавней.