– Эвен… я так хочу тебя поцеловать… – слова давались с трудом, он не справлялся со своими чувствами, – но… не это место… не сейчас…
Это она всё время помнила. И его ласкающий, полный страсти взгляд, внутренний огонь, сжигающий тело, на который откликалась каждой частичкой своего. Даже сейчас, одно воспоминание разбудило её желания сильнее, чем умелые ласки стражника.
– Мы ничего не можем придумать, – горько сказала она и отвернулась, побрела, оставляя позади себя не только Кадмия, но и свои мечты на «правильные» отношения.
Воительница бесцельно бродила по ночному городу, не замечая ничего вокруг. Одинокий путник спешил к ней навстречу. Она не видела с такого расстояния его лицо, но узнала походку, фигуру. Грустная улыбка тронула губы, а сердце взволнованно отозвалось. Эвелин обреченно вздохнула, признаваясь сама себе, что никуда не денется от своих чувств.
– Беспокоился? – спросила она, когда он подошел ближе. Окинула теплым взглядом его внешний вид, отмечая, как хорошо всё это на нем сидит: черный костюм с жилетом, рубашка на пару тонов светлее и длинный плотный плащ, который он в спешке не застегнул.
– Да, – просто ответил Джеймс, подстраиваясь под её шаг.
– Говорила сегодня со стражниками западных ворот, – сказала Эвелин тихо.
– Ценное было что? – спокойно поинтересовался служитель.
– Не особо. Очередной тупик и ещё одно убийство. Я уверена.
Она не знала, зачем ему рассказывала. Просто захотелось. Доверяла. Почему-то… Он внимательно слушал, задавал правильные вопросы, какие бы задала она. Они говорили так, словно вчера вечером не разыгралась драма на весь квартал, словно между ними не было сводящего с ума притяжения, словно они знали друг друга всю жизнь и сейчас просто пересказывали, как прошел день. Ей было уютно с ним, но при этом волнительно, радостно.
На улице стал моросить дождь, Джеймс поспешил вперед к укрытию, а когда обернулся и увидел, что Эвелин так и идет, не собираясь прятаться, вернулся к ней.
– Любишь гулять под дождем? – с теплотой в голосе спросил он.
– Не особо. Но привыкла. В дороге и не такое случалось, – спокойно ответила Эвелин. «Например, можно выдать за дождь свои слезы». Она запрокинула голову и подставила под капли неба лицо. Собственная ниоткуда взявшаяся эмоциональность вызывала недоумение и растерянность.
– Эвен, – он подошел ближе, поняв её грусть по-своему, – мне очень жаль. Я не хотел быть причиной твоей ссоры с сестрой.
– Не одно, так другое стало бы причиной. Мы не особо близки. Часто ссоримся. Она переехала сюда три года назад, думала, что вырвется из-под надзора матери и заживет вольно, а не получилось. Меня поставили надзирателем, – она горько усмехнулась и посмотрела ему в глаза. – Ты всё слышал тогда. Да? Как и все остальные?
– Да.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– По какому конкретно?
Испытывал её. Понимала. Но не понимала зачем. Хотел, чтобы повторила вслух слова Кассии? Подтвердила, что всё так и есть? Что она старая и вешается на него? Напряжение повисло между ними, накаляя обстановку, которую не мог остудить даже усилившийся дождь.
– Кассия подходит тебе, – наконец-то сказала Эвелин, силой отводя свой взгляд от его синих глаз. – Если она нравится тебе, то я буду только рада вашим отношениям.
– Ты сейчас серьезно? – холодно спросил он. Его тон был неприятен ей. Когда она снова взглянула в его глаза, там плескалась злость.
– Да. Вполне. Она красива и умна, хоть и немного своевольна. Подходит тебе внешне и по возрасту. Вам будет вместе хорошо.
Она всё правильно сказала, вот только он ещё больше разозлился.
– Всё, что тебя волнует, это чертов возраст и внешнее соответствие?! Это твой главный критерий выбора? – он окинул её высокомерным и разочарованным взглядом, от которого ей и правда захотелось плакать. – И тебя устроят мои отношения с Кассией? Или с кем-то ещё?
«Не устроят! Конечно, нет! Это разбивает мне сердце! Разве ты не видишь?» – кричала её душа. – «Я так хочу быть безрассудной, сумасшедшей! Хочу невозможного! Тебя! Твоих поцелуев! Твоих прикосновений! Всего тебя! Только для меня! Хочу закричать на весь мир, что впервые полюбила так, как никогда никого не любила! Что засыпаю и просыпаюсь с мыслью только о тебе! Как я хочу сказать всё это тебе… Джей… Разве ты не видишь…»
– Конечно, а почему нет? – спокойно ответила она, выдерживая его взгляд. – Ты хорошая партия для моей сестры. Я буду рада. – Она умела врать.
«Прошу, останови меня, заставь меня замолчать…»
Он коротко кивнул, снова стал спокойным, прячась за маской безразличия.
– Получить благословение от старшей сестры на отношения, это важно, так же, как и получить благословение от матери. Но, думаю, матери Кассии я тоже понравлюсь, ведь я «хорошая партия», – он не удержался и язвительно выделил голосом последние слова.
Джеймс не ушел прочь, остался рядом до самого дома, но больше не смотрел на неё, как и не пытался возобновить разговор. Слезы беззвучно текли по её лицу, смешиваясь с дождем. Она говорила себе, что всё верно решила, так и должно быть, но продолжала плакать. Чарующая близость и уют, которые ещё недавно сопровождали их отношения, теперь стала пропастью, которую не преодолеть.
– Спокойной ночи, Эвелин, – отстраненно сказал служитель у самой таверны и ушел к себе.
– Спокойной ночи, Джей, – прошептала она его удаляющейся спине.
Крик отчаяния рвался наружу, Эвелин до боли закусила собственный кулак, сдерживаясь. Таверна ещё не спала, припозднившиеся посетители допивали и доедали, вели неспешные разговоры. Они жили, здесь и сейчас, и не видели, как она умирала… медленно… с каждым новым ударом сердца… от боли, которую была сильнее любой, что она испытывала до этого.
«Помогите мне, я собственными руками толкнула любимого мужчину в объятия другой женщине».
Тело мелко дрожало. Рыдания всё же вырвались. Всхлипы привлекли внимание. Эвелин сорвалась с места и убежала к себе в комнату, прячась ото всех. От того, что сделала. От того, что потеряла.
***
Краткий и тревожный сон не принес успокоение. Да и было ли оно, это успокоение для неё? Мир не прекратил своё существование, хотя вчера именно так ей и казалось. Значит, нужно продолжать есть, ходить, говорить. Нужно найти убийцу.
Эвелин мельком глянула на своё заплаканное лицо в зеркале, с большего причесалась, оделась и спустилась на завтрак. В планах у неё была семья первой жертвы, к которой она всё никак не могла добраться, и комиссар. Опять. Похоже, это становится традицией. Плохое утро продолжает плохой день с Хадвином.
Жози сегодня не было, чему Эвелин обрадовалась, говорить ни с кем не хотела, видеть тоже. Просто сидела и ждала заказа, поглаживая Лесли, которая чувствовала состояние хозяйки и с сочувствием смотрела, периодически жалобно поскуливая.
Счастливый смех Кассии резанул слух, Эвелин против воли посмотрела в сторону лестницы. Джеймс в одеянии служителя спускался вниз вместе с девушкой. Кассия при виде сестры, окинула её победным взглядом, осторожно коснулась локтя мужчины, собираясь взять его под руку. Не получив замечания и сопротивления с его стороны, она стала смелее, а он согнул руку в локте, чтобы Кассии было удобнее. Джеймс видел Эвелин, но коснулся взглядом лишь на мгновение, кивнул, приветствуя, а потом переключил своё внимание на спутницу.
Джеймс и Кассия заняли отдельный столик, подальше от неё. Чья это была идея: его или её, было неважно. Они хотели уединения: Эвелин мешала. Она заставляла себя сидеть и ждать чертовой тарелки с едой. Буря в душе требовала перевернуть стол, сломать стулья, закричать, призывала ненавидеть его, её… себя. Обвинять. Но это была бы постыдная слабость. Поражение. Признание того, что он был нужен ей, что она любит его, и что Кассия права в своих обвинениях. Поэтому терпела. Ждала. Это же несложно. Не смотреть. Не любоваться взглядом серьезных синих глаз, не таять от улыбки. Не говорить с ним. Не слышать его негромкую размеренную речь, которая предназначена теперь другой. Он тоже касается её руки? Тоже сидит рядом, едва соприкасаясь?
Официант принес заказ. Одну тарелку Эвелин поставила на пол, отдавая Лесли, над второй склонилась, запуская вилку в содержимое. Рука замерла в одном положении, не в силах пошевелиться. Слеза сорвалась и упала вниз. За ней ещё одна и ещё. Эвелин поджала губы и глубоко вздохнула, часто заморгала, пытаясь взять себя в руки.
Лесли закрутилась у ноги, оповещая, что всё съедено. Воительница поставила и свою нетронутую порцию на пол, угощая боевую подругу, расправила плечи, откинула назад волосы, закрепила за спиной лежащий на скамье меч. Прикосновение к оружию вернуло спокойствие на лицо и черствость во взгляд, спрятало боль ото всех.
Эвелин дождалась, пока собака доест, положила на стол монеты за еду и направилась прочь. Выходов из таверны много, но Кассия выбрала тот же, что и сестра. Служитель остался позади, замешкался у стола, очевидно рассчитываясь, поэтому Кассия решила воспользоваться случаем и ехидно сказала сестре:
– Привет, сестричка! Мы с отцом Джеймсом идем в церковь, а потом собираемся в парке погулять. Ну и поужинать где-то.
Эвелин криво усмехнулась, окидывая её презрительным, насмешливым взглядом.
– Слушай, если ты думаешь, что меня это волнует, ты глубоко заблуждаешься. Я же тебе сказала, что больше не собираюсь иметь с тобой ничего общего. Я тебе не мамка, чтобы следить, куда ты пошла и что делаешь. Отец Джеймс – свидетель, он же всё слышал в тот вечер, как и все остальные. Окно было открыто, а ты говорила очень громко, – побледневшее лицо Кассии кольнуло удовольствием жившего в душе Эвелин дьявола. – Знаешь же, я слов на ветер не бросаю. Я кайми. И, хоть и «старая», но обладаю отличной памятью, особенно по отношению к тем, кто смеет оскорблять меня. Тебя спасает только наличие родственной связи, – Эвелин прошла дальше, обходя её толкнула плечом, а потом не удержалась, решив порадовать себя и этим, обернулась, добавила: