– Я сегодня особенно хороша что ль? – сарказм сочился в голосе. – Сначала Хадвин, теперь этот тип. Может, я штаны забыла надеть? – Эвелин даже посмотрела вниз. Мало ли…
В собственную неотразимость она никогда не верила. Да и были все основания. Редко кому нравились такие женщины. В основном все искали милых и уютных мышек. Тех, с кем будут чувствовать себя сильными и нужными. Тех, кого нужно беречь и защищать от невзгод. Тех, кем потом можно хвастануть. Эвелин фыркнула. Самодостаточность и сила, в первую очередь внутренняя, мало кого привлекала. Ну а про физическую составляющую вопрос вообще не стоял. Её тренированное тело, заключенное в сталь мышц, могло дать фору не одному мужчине. Кого такое будет волновать? Вид её кубиков пресса не сможет перекрыть даже вполне симпатичная грудь: небольшой формы, идеальной округлости.
…Ты хорошая партия для моей сестры…
Вспомнились собственные слова. Милая, красивая и нежная Кассия. Сестра часто влюблялась, но также часто влюблялись и в неё. Вопрос, когда Джеймс рассмотрит, какая удивительная девушка возле него, был лишь вопросом времени.
Эвелин нахмурилась. Непрошеные мысли прогнала, заставляя себя думать о расследовании. Но настроение безвозвратно испортилось.
Хадвин удивился её повторному визиту. Новая бумага, сообщавшая, что Эвелин выступала в качестве помощника комиссара и имела право задавать вопросы, относящиеся к следствию, была добыта путем жарких споров. Хадвин заранее подозревал её во всех грязных делах, какие она возможно натворит, прикрываясь его именем. Он обещал ей страшную кару, если она в период, на который был выписан документ, совершит хоть что-то противозаконное. Любой проступок Хадвин грозился покарать смертной казнью. Эвелин молча кивала ему, соглашаясь, смотря как с пыхтением выводил комиссар нужные ей слова. Едва печать опустилась на лист, воительница вырвала документ из его рук и не прощаясь ушла.
Бэзил встретил её радушием, но Эвелин не удостоила его даже взглядом. Первая половина дня не радовала приятными событиями, раздражение не оставляло, хотелось поскорее освободить себя от семейства Браун, поэтому любезности со стороны незнакомца показались неуместными.
Дворецкий в этот раз был более внимательным, дотошно изучил протянутый ему лист и только потом позвал госпожу. Хозяйка окинула её недовольным взглядом и пригласила пройти в гостиную, затем указала воительнице на кресло, а сама села на диван.
– Мне казалось комиссар уже всё узнал, – холодно сказала госпожа Браун. – Какой смысл снова расспрашивать?
– А мне казалось, что любящие родители должны проявлять большее рвение в желании найти виновного в смерти родной дочери, – не сдержалась Эвелин, заводясь от высокомерия сидящей напротив женщины.
– Вы меня в чем-то обвиняете?! – воскликнула хозяйка, хватаясь за сердце.
– У вас есть причины так думать? – Эвелин подняла вопросительно одну бровь.
Дворецкий был начеку, тут же принес госпоже, задыхающейся от невиданной наглости, стакан с водой. Эвелин ждала окончания театральной сцены, лениво откинувшись на спинку кресла.
– Что вам нужно от нас? – взмолилась женщина дрожащим голосом.
В первое мгновение воительница восхитилась игрой госпожи Браун, а потом, когда поняла, что боль в голосе и взгляде у той неподдельные, то смягчила тон.
– Давайте начнем всё сначала, – спокойнее сказала Эвелин, ловя её взгляд. – Меня зовут Эвелин Хэндар. Комиссар попросил помочь мне расследовать это дело, и я, правда, хочу найти преступника. Знаю, вам тяжело говорить об этом и вспоминать, но всё же прошу уделить мне совсем немного времени. Как знать, возможно, мой свежий взгляд на произошедшее как-то приблизит момент поимки убийцы.
Слова возымели действие. Хозяйка дома отпила ещё пару глотков из стакана, а потом махнула, прогоняя дворецкого. Оставшись наедине с гостьей, женщина сложила руки у себя на коленях, потупила взор, рассматривая собственные кисти, сдавленно проговорила.
– Что вы хотите знать?..
Собственно, информация особо не отличалась от того, что уже сама Эвелин прочитала в отчетах комиссара, и от того, что ей рассказал Джеймс. Единственная дочь своих родителей. Светлый, чистый душой, по восхвалениям родителей, человек. Кристен все любили. Она много помогала при церкви. Не пропускала ни одну седьмую проповедь. Хотела даже всю жизнь посвятить служению, но тут родители были непреклонны. Их дочь должна выйти замуж, родить детей. Обрести мирское счастье с богатым, одного с ней уровня, человеком, а не прозябать в обители. Помимо религиозных дел, Кристен помогала в городских лечебницах. Помогала и бедным районам, организовывала порой благотворительные обеды.
– Мой муж, – тяжело вздохнула госпожа Браун, – не понимал Кристен. Он не считал нужным помогать кому-либо. Не за его счет. Из-за этого они часто ссорились, – она стала нервно мять ткань платья, решила пояснить, словно извиняясь за недостойное поведение. – Понимаете, несмотря на кажущийся лоск и роскошь, дела у нас не так хороши. Затраты на содержание дома огромные, да и…
– Ваша дочь встречалась с кем-нибудь из мужчин? – перебила её Эвелин.
– Моя девочка? – женщина удивленно захлопала глазами. – Нет, конечно!
– За ней кто-нибудь ухаживал? Оказывал знаки внимания?
– Нет, – уверенно ответила госпожа Браун. – Я бы знала.
Эвелин мысленно усмехнулась. Да-да. Родители всегда думают, что знают о жизни своих детей всё, а на самом деле не могут претендовать даже на половину рассказанной информации.
– Расскажите, что было в тот самый день.
– Кристен встала с утра в хорошем расположении духа, – печально произнесла женщина. – Собственно, она с прошлого дня вся светилась от счастья.
– Она говорила по какому поводу хорошее настроение?
– Нет, да я и не спрашивала. Она очень жизнерадостная девочка, могла находить прекрасное в мелочах. Могла просто радоваться солнцу. Этого было достаточно, чтобы сделать её счастливой.
– И всё же, вы только что сказали, что она с прошлого дня светилась от счастья. То есть разницу вы заметили по сравнению с другими днями.
– Да? – она удивленно захлопала глазами. – Разница… Ну, может, она была чуть счастливее обычного. Может выспалась, может… – нервно принялась кусать свои губы женщина, пытаясь объяснить собственную невнимательность к дочери. – Я не знаю, – сдалась наконец-то она.
– Оставим это, – решила облегчить её страдания Эвелин. – Как проходил её день? Что делала? Что говорила? Расскажите все, что помните. Любые, даже самые неважные мелочи.
– Мы вместе позавтракали. Обычно после утренней трапезы она шла в сад и читала, но в тот день сразу поднялась к себе в комнату. Я её достаточно долго не видела, поэтому зашла к ней, поинтересовалась, что она делает. Кристен разбирала шкаф с платьями. Она не была модницей. Увлечение нарядами у неё появилось совсем недавно… – госпожа Браун вдруг ахнула, схватилась за грудь, словно у неё заболело сердце. Глаза наполнились слезами. Голос задрожал. – Создатель! Как же я была слепа…
Эвелин старалась не шевелиться и лишний раз не делать вздоха, чтобы не вспугнуть момент болезненного озарения женщины. Ужас и боль смешались во взгляде несчастной. Она всматривалась в свою гостью, словно ожидая, что та опровергнет её внезапно посетившие догадки. Но Эвелин молчала и ждала.
– Интерес к моде… походы в ателье… украшения… новые прически… цветы, что она покупала… говорила, что красивые, что вдохновляется ими…
Госпожа Браун прерывисто говорила, воздуха ей не хватало. Её мелко затрясло, как в припадке. Лицо и руки побелели. Эвелин показалось, что сердце женщины не выдержит свалившегося на него понимания.
– Стюрт! – громко позвала воительница.
Дворецкий при виде состояния своей госпожи побелел не меньше женщины. Он подскочил к дивану, упал на колени, обеспокоенно заглянул в глаза хозяйки поместья, касаясь руками её утративших цвет ладоней.
– Мэри, что с вами?! – воскликнул он. – Что принести?
Эвелин от изумления не сразу сообразила, что сказать. Похоже, новые отношения были не только у дочери, но и у матери. Прикосновения дворецкого были не совсем… почтительными.
– Выпить. Алкоголь. Принесите ей выпить, – рявкнула наконец-то воительница, приводя в чувство перепугавшегося мужчину.
Тот вскочил и бросился прочь. Вернулся почти сразу, неся с собой хрустальный графин, наполненный янтарного цвета жидкостью, и бокал. Эвелин забрала алкоголь и строго сказала:
– Спасибо. Дальше мы сами.
Дворецкий бросал на госпожу взволнованные взгляды, не решаясь её оставить. Эвелин заслонила её и сердито, с вызовом уставилась на мужчину. Тот нехотя попятился назад, а потом скрылся в другой комнате, посматривая уже оттуда.
Плеснув полный бокал явно крепкой жидкости, Эвелин села рядом и вложила его в руки женщине.
– Пейте, – приказала воительница. Хозяйка дома послушалась.
Какое-то время Мэри находилась в прострации, не реагируя ни на что, а потом градус напитка расслабил тело, выпустил сковавшую душу боль. Госпожа Браун тихо, жалобно заговорила:
– Если бы я поняла раньше… если бы заметила… то… я…
– Вы зашли в комнату, где Кристен перебирала платья, и что было дальше? – напомнила Эвелин, прерывая самобичевание Мэри.
– Я-я-я… спросила её, куда она собирается. А она-она, – стала всхлипывать женщина, – сказала, что пойдет к Тамане, – при виде застывшего в глазах Эвелин вопроса, пояснила: – это её подружка, они часто ходили друг к другу в гости… В тот день Кристен так и не дошла… А сейчас… сейчас я понимаю, не к подружке она собиралась, не для неё наряжалась… Я ведь права? – её глаза, устремленные на гостью, молили услышать слово «нет». Но Эвелин не видела смысла во лжи.
– Да. Скорее всего, она сама пришла к убийце, – негромко проговорила воительница.
Госпожа Браун взвыла, обхватила себя за плечи руками, снова окунаясь в своё горе.
– Соберитесь, – строго сказала воительница. – Вы говорили, что Кристен покупала цветы, какие, где, как часто?