Чтобы пахла всегда весной, когда только-только почки на вербе распускаются и выползают первые божьи коровки.
Вот такая девушка мне нужна, и было бы неплохо, если бы у меня была такая.
А сосед рассказывал Саше, что на свободе будет вкалывать. Он сказал:
— Буду вкалывать. Деньги нужны на то на се. Но сначала стану на учет в мусарне, а потом работать. Много денег надо. Всем должен.
Его сосед любит поговорить и рассказывает про свои гнилые зубы. Он счастливчик — нашел причину своих бед. Он родился возле химического завода.
«Из-за химического завода, — говорит сосед, — я родился без эмали на зубах. Если бы не эта гребаная фабрика, у меня были бы здоровые крепкие зубы. Мне только тридцать два, а рот как у деда».
Сосед рассказывает, что если бы имел здоровые крепкие зубы, то не стал бы принимать наркотики, чтобы заглушить зубную боль и боль разочарований. Девочки его не любили из-за гнилых зубов. Радости живого полноценного секса были ему недоступны, а под кайфом он превращался в красавчика.
«У нас наркоманский район, а все потому, что у всех гнилые зубы».
Его посадили за наркотики и их хранение. До того как попробовать свой первый наркотик, он жил в мире зубной боли и онанизма.
Все разговоры в тюрьме сводились к баблу и бабам. Даже когда речь шла о свободе, то речь шла о деньгах. Значит, они будут использовать свободу, чтобы зашибать деньгу. Свобода — деньги. Деньги — свобода. Не деньги ради свободы, а свобода ради денег.
А Саша точно знал, что будет делать на свободе. Ничего.
Конечно, в первую очередь он станет на учет. Но он станет на учет в последнюю очередь. Надо в течение трех дней. Вот через три дня и станет. А сперва — поест. Потом поспит, пока не выспится. Потом выйдет на улицу и пойдет, куда глаза глядят. Снег, дождь — не важно. Пойдет, и все. Лучше, конечно, летом, но и зимой неплохо.
Никакого общественного транспорта и частных машин. Никаких замкнутых пространств, наполненных людьми. Люди — хуже свиней и волков, когда их много в одном месте и им некуда деться. Только пешком, только куда глаза глядят, как в сказках. Посмотрели они туда — туда и пойдет. Ни о чем не думая, чтобы мысли в голове не плодить. Ходить ногами. Устал — сел, отдохнул. Проголодался — сел, отдохнул. Или поел, если есть, что поесть.
Дышать, не спешить и не бояться опоздать. Плохое — позади, впереди только свобода. Какая работа? Какие деньги? Саша — тунеядец. Ходить пешком. Гулять, спать, есть, дышать и гладить животных по спинам и головам. А через три дня пойдет целенаправленно и станет на учет. Даст инспектору коньяк и денежку, чтобы не тревожил, и пойдет. Увидит девку красивую и пойдет за ней. Не знакомиться, нет. Просто пойдет смотреть, как она ходит, как выпячивает икры, ягодицы, шевелит бедрами. На все посмотрит. Потом увидит другую и за ней пойдет. Так и будет ходить зигзагами, не разговаривая, не общаясь, не напрягаясь, выдумывая козни, как затащить девок в постель. Пусть идут своей дорогой. А Саша своей пойдет.
Саша освободился, и его мечта сбылась.
Лагерные ворота со скрежетом отъезжают, как двери грузового лифта, но не полностью, а ровно настолько, насколько хватает протиснуться сквозь щель. Саша худой, ему хватает. Ни баула, ни вещмешка. Саша налегке. Как сел, так и вышел. Все оставил в тюрьме. На свободу с чистой совестью — нечего таскать прошлое за собой.
Саша не спешит, автобус отходит через полчаса. Он стоит, нюхает воздух, смотрит в небо. В небе каркают вороны и собираются в стаю.
На крыльцо КПП выходит дежурный. Он пузат и мордат.
— Что, Саша, доволен собой? Что теперь? Работать будешь?
Саша не оборачивается (слишком много чести оборачиваться).
— Не знаю пока. Может, священником.
— Что-то до хрена вас здесь верующих развелось.
Дежурный достает пачку сигарет, пачка пуста. Косится на Сашу.
— Курить есть?
Саша достает полную, непочатую пачку сигарет, мнет ее, рвет и бросает в лужу.
— Бросил.
Мент бурчит и прячется в будке.
Солнце пробивается сквозь тучи. Саша жмурится от солнца. Он щурится, а со стороны кажется, будто улыбается.
Саша ходит по городу, как мечтал. Туда, сюда. Просто ходит, наслаждается. Заходит в церковь, ставит свечку, молится. Люди входят и выходят, зажигают свечи, а Саша стоит, как стоял, неподвижно, только изредка переминается с ноги на ногу, потому что ноги затекают. Ждет, когда свеча сгорит дотла, разгорится под конец ярким пламенем и испустит фигурное облачко дыма. Саша ждет этого момента, шевеля губами. Другие люди не могут подойти к иконе — Саша загораживает, он им мешает. Они бросают на Сашу косые взгляды. Много в этих взглядах осуждения. Другого эти взгляды испепелили бы уже давно, но не Сашу. Плевал Саша на их взгляды. Люди не хотят связываться с Сашей, потому что видят и чувствуют: Саша непростой, Саша сложный. Зачем усложнять себе жизнь? Все происходит в кромешной тишине. Только слышно, как свечки потрескивают и ноги шаркают.
Свеча гаснет, испустив длинную струйку дыма. Саша провожает струйку взглядом до потолка. На потолке нарисованы облака, а из-за облаков выглядывает Бог и показывает два пальца, указательный и средний, как знак победы или мира, или международного обозначения четверти виски «на два пальца». Саша крестится три раза, целует икону и оборачивается к выходу. Церковь пуста. Люди, которым Саша мешал, пропали. Только старый священник стоит у входа, смотрит на Сашу. Саша видит священника, но делает вид, что не видит.
— Молодой человек, вы хорошо молитесь. Как вас зовут?
— Александр.
— Хорошее имя. Вам надо молиться святому Александру Невскому. Вот его икона.
Саша подходит к иконе и три раза крестится.
— Так сойдет?
— Вполне.
Саша идет по улице, ест булочку с маком, а в голове у него песенка: «А я укуренный иду по переулочку и улыбаюсь на ходу, кусаю булочку». Он переоделся, и не видно больше, что он бывший зэк, но походка выдает человека, привыкшего к замкнутым пространствам. Он подходит к светофору, стоит, ждет зеленого сигнала. Другие люди не ждут, переходят улицу на красный свет, а Саша ждет. Он внимательный, все видит и всех замечает, а его никто не видит и не замечает. Но если смотреть на Сашу и на всех со стороны, то сразу видно, кто главный герой и чья это история.
Саша присел на лавочку. Пора отдохнуть. Смотрит на людей, на все вокруг. Вскоре замечает человека, на которого хочется смотреть и смотреть. Другие прохожие, словно статисты из массовки, ничем не примечательны, а этот человек — сразу видно, кто главный персонаж. Со спины она — точная копия польской актрисы. Вышла из здания телецентра и пошла в сторону проезжей части. Саша боится упустить момент. Неужели это и есть его счастье? Неужели это то, о чем он мечтал с детства? Неужели сбывается?
На перекрестке загорелся красный свет светофора. Люди, как всегда, игнорируя запрещающий сигнал, переходят через дорогу. Их не жалко. Они — массовка. Машины мчатся, сигналят. Саша в этой массовке тоже статист, только девушка — главная героиня. Она единственная — живая, но тоже, как зомби, прет навстречу опасности. Саша не ждет, пока машины проедут, боится потерять ее из виду.
Резкий, до омерзения, скрип тормозов. Звук удара. Саша врезается в лобовое стекло микроавтобуса.
Небольшое сотрясение мозга — не страшно, переломана тазовая кость и еще, по мелочи, царапины и ушибы. В больнице Саша нудится, даже телевизор не помогает. Он все время лежит на спине, закованный в гипс, и если бы не медсестра, которая была к нему добрее, чем к остальным, было бы совсем плохо. Она приходит к нему каждый день, даже не в свою смену, даже в чужую, даже когда выходная, а он постепенно к ней привыкает и привык настолько, что, когда случалось ей опаздывать или отлучаться по делам, он скучал за ней и думал, что вот, наверное, это и есть любовь.
После автокатастрофы его жизнь поделилась на две части — до аварии и после, как до Р. Х. и после. До аварии жизнь была сном, и постоянный страх, как белый шум в ушах, мешал спать, но авария пробила перепонки, выбила пробки из ушей, а слезы вымыли бельмо из глаз. Окружающий мир стал ярким, как солнце в ясную погоду, и смотреть на него совсем небольно.
Он женился на медсестре. Все-таки она была рядом, когда ему было плохо, а это уже что-то. Она чуть старше его, а выглядит младше, но у нее есть ребенок.
Саше уже тридцать лет, а его приемному сыну — десять. Бывает, он гуляет с сыном, а люди, которые не знают, что у Саши есть сын, думают, что это его братик. Сыну не нравится быть братиком, и он всем, кто так считает, говорит, что Саша его отец.
В Голландии Саша был два раза или четыре. В последний раз почти все лето ездил по Европе и Англии, в основном поездами.
Саша любит поезда, его дедушка был машинистом. Особенно хороши австрийские поезда, двухэтажные, и вид из окна красивый, все эти замки с подсветкой, горы, озера.
Был случай, Саша ехал из Вены в Венецию, зашел в вагон и не нашел номера своего места. Проводник, итальянец, объяснил, что это общий вагон и можно садиться куда хочешь. Саша выбрал лучшее место и сел. Потом зашли другие пассажиры, немцы, и стали прогонять Сашу с его места, говорили, что это их место, показывали билеты. Саша пытался им объяснить, что это общий вагон и цифры в билетах не имеют значения. Они не понимали. Тогда он достал бумажку, написал номер, какой был указан в его билете, и прикрепил над сиденьем. Только тогда они от него отстали.
Больше всего Саше нравится Лондон. Хотел бы он там жить. Нравятся ему такие места, где ночью гуляет много негров и он один среди них белый человек. Вообще, англичане на острове себе комфортную жизнь устроили: там даже дикая природа выглядит так, будто за ней ухаживает садовник.
Саша музыку редко слушает. Любит кино. Смотрит все подряд, как Квентин Тарантино. Он видел Квентина пару раз на Каннском фестивале, куда ездил с делегацией обкатывать новый фильм, к которому Саша приложил руку как сценарист. Видел он и Божену, когда ездил в Варшаву на другой кинофестиваль и посетил там Театр охоты, где она была одной из ведущих актрис. Божене уже под шестьдесят. Ему она показалась слишком морщинистой.