и. Оно было образцово-показательным и суперкомфортным во всех отношениях, кроме одного. Парней в его стены не пускали ни по паспортам, ни по студенческим, ни днем, ни — боже упаси! — ночью. Порог его переступал лишь один-единственный мужчина, да и тот был комендантом. Хотя злая молва утверждала, что комендантом он стал уже на излете своей карьеры, а до этого всю жизнь проработал в тюрьме. Судя по казарменным порядкам, которые он установил, молва не врала. И вот мое особенное образцово-показательное общежитие неожиданно закрылось на капремонт, и первого сентября я оказалась на улице.
— Это не проблема, — сказал эгоист, — собирай вещи, ты переезжаешь.
— Куда?
— Ко мне.
Его общага, та самая, популярная и разухабистая, казалась мне рассадником порока, но выбора не оставалось.
С комендантом он как-то договорился, мне выделили временно пустующую комнату, но пообещали соседку. Помню свой первый день на новом месте. Я сидела на скрипучей кровати, смотрела на отклеивающиеся обои и старалась не разреветься. Новые места и новые впечатления — это не мое, я люблю стабильность и предсказуемость, пусть бы даже и в «монастыре». По крайней мере, тогда любила.
Прежде чем войти, он постучался, сел рядом, посмотрел удивленно. К тому времени мне казалось, что жизнь моя катится в тартарары, а он никак не мог понять, как такие мелочи могут вышибить из седла. Он меня даже и не успокаивал, просто ушел, а вернулся с большой тарелкой спагетти с сыром.
— Давай есть.
Это были очень вкусные и очень особенные спагетти, они заглушили душевные терзания и примирили меня с суровой действительностью. Впрочем, действительность оказалась не такой уж и суровой. Как выяснилось, и на Марсе есть жизнь, а рассадник порока не такой уж и рассадник.
Учебный год пролетел незаметно. Надо сказать, это был один из лучших годов в моей студенческой жизни, но осознала я это, лишь когда пришло время разъезжаться по домам. Подумалось вдруг, что на несколько месяцев я останусь одна. То есть совершенно одна, без него.
— А приезжай ко мне в гости! — сказала я тоном одновременно независимым и алчущим. И посмотрела дерзко.
— Хорошо. Когда приехать?
В этом был весь он — без лишних разговоров, без антимоний и драматических вывертов.
Мне хотелось сказать «завтра», но я сказала «через неделю».
Через неделю я стояла на перроне и ждала электричку. Электричка приехала, а он нет… И вот тогда-то я впервые поняла, что такое настоящая любовь, романти́к и драматизм. Как-то в одночасье все поняла — и про себя, и про него.
Всю дорогу с вокзала я боролась со слезами, убеждала себя не расстраиваться и не волноваться. Мне ведь нужно было лишь дойти до телефона и позвонить, тоном выверенно обиженным и выверенно равнодушным поинтересоваться, чего это он не явился.
До телефона я не дошла. Меня перехватили на подступах к дому, обняли сзади за плечи, сказали запыхавшимся голосом:
— Еле тебя догнал. Меня тут на машине подвезли, не успел предупредить.
Хорошо, что к тому времени я уже все про нас поняла, целовать его было не так страшно.
Мы поженились в феврале. Свадьбу гуляли в той самой разухабистой общаге. Свадьба получилась по-студенчески веселая, а семейная жизнь, за ней последовавшая, самой правильной и самой счастливой.
…Большой город встречал нас как блудных, но все еще любимых детей. Красные ковровые дорожки не раскатывал, но приветственно подмигивал светофорами, разгонял вечерний сумрак оранжевым светом фонарей, словно старые семейные фотографии, подсовывал знакомые здания, хвалился обновленными скверами.
— У меня тут дилемма, — сказала я и искоса глянула на мужа.
— Какая? — спросил он, не отрывая взгляда от дороги, но на всякий случай ободряюще погладив меня по коленке.
— Мне нужно написать рассказ про любовь. Про нашу с тобой любовь, — добавила я многозначительно, а для пущего драматизму вздохнула. — И вот я не знаю, с чего начать.
Все-таки от дороги он отвлекся, посмотрел с усмешкой, а потом сказал:
— Будь оригинальна, начни так: «Все счастливые семьи счастливы одинаково»…
Ирина Горюнова
Ирина Горюнова совмещает в себе непростые функции литературного агента и писателя. Тема любви — одна из центральных тем в ее творчестве. «Первая любовь — это первая попытка жить и существовать в этом мире, первая попытка заявить о себе: порой смелая, а порой — робкая и неуверенная, но искренняя. Может быть, именно поэтому в ней есть та ценность достоверности чувств, которой нам не хватает потом (вспомните Тургенева и его „Первую любовь“). Для писателя вся его жизнь порой — это первая любовь, и только та ипостась, в которой он может и умеет жить. Всё остальное — „от лукавого“, наигранно и фальшиво, тогда как в Первой Любви Он тот, кем является, а не тот, за кого себя выдает…» — говорит Ирина Горюнова.
Не покидай
«Ne me quitte pas…»
Если честно, то первая моя любовь была к безделью. Потому что когда к родителям в очередной раз пришли гости и задали типичный для того времени отмазывательный вопрос, чтобы показать степень внимания к чужому ребенку, то я после длительной театральной паузы решительно ответила: «Я решила, что лучше не работать». Хотя до этого в моих мысленных приоритетах появлялось мороженое и космические корабли, балетные пачки и хирургический скальпель. Впрочем, разносторонность интересов сопутствовала мне и дальше. Я сама ставила кукольные спектакли и при этом еще играла в них одну из интересных для меня ролей, зимой часто выходила на прогулку с хоккейной клюшкой, а когда немного подросла, то заявила бабушке, что не могу жить без езды на лошадях, поэтому по выходным мы с ней всенепременно должны вставать еще до рассвета, чтобы пройти полгорода и встать в огромную очередь желающих оседлать четвероногое парнокопытное на Московском ипподроме в районе Беговой улицы.
Лет в пять-шесть от роду я предпочитала «кадрить» взрослых мужчин, и это у меня получалось неплохо. Я мило улыбалась и просила у потенциальных кавалеров номер телефона, обещая, что скоро позвоню и назначу свидание. Телефоны оставляли все, причем номера были правильными (я тщательно проверяла это, и неоднократно, хотя на свидания, увы, не приходила).
В первом классе мальчик Илюша, с которым я сидела за одной партой, сшил мне забавного синего слоника, которого я сохранила на всю жизнь.
А потом я как-то незаметно стала терять квалификацию, с чего-то вдруг начала стесняться, и практически до десятого класса все мои влюбленности были тихими, молчаливыми и безответными.
Восьмой и девятый классы я прострадала по Жене, который был на год старше и совершенно меня не замечал. Тогда как раз на экраны вышел знаменитый французский фильм «Папаши» с Пьером Ришаром и Жераром Депардье в главных ролях, но вот их киношный сынок походил на Женю словно брат-близнец! Я ходила на этот фильм снова и снова, разжигая свое безответное чувство в безудержное пламя. А возлюбленный изо дня в день проходил в метре или полуметре от меня, отчего лицо мое то становилось бледно-восковым, то полыхало на щеках всеми оттенками зари. Я с жадным любопытством ловила обрывки его ничего не значащих разговоров с одноклассницами, снедаемая лихорадочной и непонятной тоской. В то время я, девочка, ощущала себя неловкой и угловатой серой мышкой, некрасивой, не слишком умной, не блещущей хоть какими-нибудь другими талантами, а потому школу не любила. Но именно она на то время стала центром мироздания, поскольку только там я могла увидеть Его. К счастью или нет, но с врожденной неспособностью к точным наукам мне пришлось перейти в другую школу, поскольку самую сильную математическую школу города Москвы я не тянула совершенно. Оставив позади снобизм, а порой и раздражение учителей и одноклассников, я стала потихоньку терять и накал снедавшего меня безответного чувства. В новой школе оценки на удивление стали расти вверх, и ощущение собственной ничтожности и бессилия потихоньку покидало меня, уступая место простым дружеским отношениям с одноклассниками, смеху и незамысловатым школьным проказам.
После школы я провалила вступительные экзамены в институт, год проработала в школе и, провалив и следующие тоже, устроилась на работу в библиотеку МГУ. Там я встретила ЕГО. Он учился, кажется, на четвертом или пятом курсе мехмата, дружил с моей коллегой по работе Леной и был женат. Жена существовала в каком-то провинциальном городе вроде Ижевска и, судя по всему, вообще существовала номинально. А может, мне просто хотелось в это верить.
Мы каждый день (а то и по нескольку раз) встречались на лестнице, в курилке, но время ожидания всегда тянулось невыносимо долго, и я изнывала, считая минуты до коротких мгновений счастья, когда могла смотреть на него и чувствовать себя глупым и неуклюжим маленьким слоником в посудной лавке. Тогда я совершенно не умела себя вести «как следует», поэтому сутулилась, что-то неловко мямлила в ответ на его шутки и преданно смотрела в его глаза.
Как-то раз вечером после работы я ухитрилась зазвать Ленку и ЕГО к себе в гости. Мы сидели, болтали, пили чай, какое-то вино, а потом по очереди танцевали с единственным кавалером под романтичные песни Джо Дассена. Когда ОН пригласил меня на танец, подруга вышла из комнаты, оставив нас вдвоем. Внезапно ОН наклонился ко мне и нежно поцеловал в губы, вернее, только коснулся моих губ своими, но в тот момент весь мир моей неокрепшей еще психики перевернулся с ног на голову.
Но после этого все стало стремительно рушиться в никуда. ОН доказывал мне, что не имеет права так со мной поступать, пользоваться моей наивной доверчивостью и портить жизнь. Мрачно-серое слякотное марево склизкой зимы заполонило меня изнутри практически полностью. Я скользила по нему без малейшей надежды на просветы голубого неба, без ожидания на проблески солнца и грядущую весну. И постоянно зябла, а в ноздри забивался лишь один запах прелой листвы, запах тлена и смерти.