я женщина и успешная актриса, сменившая театральную карьеру на писательский труд. В настоящее время живет в Стамбуле, работает над книгами и сценариями. Умеет проживать десятки жизней, поэтому созданные ею образы так достоверны и трогательны.
Часы
«Между нами всегда годы, всегда любовь, всегда часы».
— Аллах акбар, Ааааллаах акбар, — доносится из самого высокого минарета Голубой Мечети сильный, высокий, совершенный голос.
В Стамбуле наступает час полуденного намаза[9]. Время застывает, словно наткнувшись на острие турецкой сабли. Вся площадь Нуросмание наполняется звенящей, тугой тишиной.
— Ашхаду Ана Моххамед Ан расулух Аллах, — по-арабски выводит муэдзин где-то под сводами Султан-Ахмеда. Тут же молитву подхватывают другие мечети, и вот уже отовсюду льется эхо намаза, и душа замирает, потрясенная древней гармонией и чистотой этого звука…
С самого детства я любила поразмыслить над тем, почему время не линейно, почему бывает такое, что одна секунда словно растягивается, замирает в сознании и остается в памяти отчетливее и ярче, чем несколько, казалось бы, таких насыщенных лет? Почему мы забываем лица, имена, иногда — целые жизненные отрезки, но случайно донесшийся до нас запах или мелодия способны извлечь из нашего подсознания целый вихрь воспоминаний — событий, диалогов, чувств, картин и красок.
И однажды, в тот самый момент, когда все вокруг наполнено величественным молчанием, вдруг слышишь отзвук когда-то любимого голоса.
Он, словно мираж, затуманивает сознание и мгновенно переносит тебя на пятнадцать лет назад.
Вот еще секундой ранее ты — российская писательница, автор повестей, романов и рассказов. Героиня твоей последней книги, романа «Останься со мной», известная во всем мире певица, биография которой окутана тайной.
Никому не известно, что на самом деле эта загадочная женщина с манящими и такими печальными глазами — агент российских спецслужб, и в Стамбул с гастролями она прибыла не случайно, а по заданию, в результате которого круто изменится ее судьба. Ты, как и твоя героиня, последние месяцы живешь в Стамбуле, вечном городе, где так причудливо переплелись Европа и Азия, в этой разноголосой, пряной, по-восточному яркой сутолоке, где каждому страннику найдется свое место.
В этот раз ты приехала сюда для работы над совместным российско-турецким проектом. Тебя пригласили в качестве сценариста будущего остросюжетного фильма: твоя история, твои герои, твоя недавняя опасная любовь — все то, что требует немедленного воплощения на экране.
Турецкие коллеги поглядывают на тебя с уважением и некоторым заискиванием, все они очень заинтересованы в том, чтобы фильм состоялся. Они знают, что ты из России, а значит, для них ты являешься представителем великого и могучего российского кинематографа, профессионалом, у которого им еще учиться и учиться.
А ты, в свою очередь, в свободное от работы над сценарием время гуляешь по Стамбулу-Константинополю, заряжаешься его атмосферой, живешь им, дышишь. Подставляешь лицо морскому ветру, прилетающему с Босфора. Стараешься навсегда законсервировать в памяти величественные своды Софийского собора. И совсем не боишься ни мятежных курдов, ни арабских фанатиков. Ты — русский писатель. А значит, тебе и море по колено. Ты живешь в Стамбуле, и на данный момент ты абсолютно счастлива.
А еще ты — отчаянная голова, и одним из главных удовольствий для тебя здесь являются набеги на знаменитый Гранд-Базар. Наверное, внутри у тебя сидит русский хитрый купец, и поэтому в этот полдень ты бродишь по Египетскому рынку, который открывает вход на Гранд-Базар со стороны Босфора. Здесь ты обожаешь болтать с местными продавцами; вот и сейчас ты вдыхаешь манящий запах шафрана и чабреца, улыбаешься быстроглазому, всегда готовому облапошить наивного покупателя турчонку-лоточнику. И вдруг краем глаза отмечаешь, как мимо тебя в тишине всеобщей молитвы проплывают и останавливаются у соседнего прилавка двое — скорее всего, отец и сын.
Отец… Да, время никого не щадит, оно словно провело своим неумолимым ластиком по некогда начертанному на листке бумаги карандашному портрету, сгладило скулы, смягчило линию подбородка, рассыпало морщин под глазами и вокруг рта и припорошило снегом волосы.
Рядом с ним сын. Ну конечно же, это его сын — ему сейчас должно быть около двадцати, ты это точно помнишь, — полноватый, простоватый, совсем непохожий на него парень. Он тянется к кривому выгнутому клинку… «Подделка, русские туристы!» — хочется тебе крикнуть. «Дешевка, дрянная копия. Если ты хочешь приобрести настоящую турецкую саблю, я могу показать, где ее можно найти».
Но ты молчишь… И парень наклоняется, проводит пальцами по отполированному серебристому металлу и восхищенно улыбается. Отец брезгливо морщится и что-то коротко ему говорит.
Посреди звенящей тишины ты различаешь его голос — и в ту же секунду становишься двадцатилетней. Переносишься прямиком в бледное подмосковное лето, запахи зелени и речной воды, поздние сиреневые закаты, теплые сумерки и чувство всепоглощающей любви. Такой, что случается в жизни только раз. Но призрак ее затем преследует тебя всю оставшуюся жизнь, словно тень из твоей доверчивой и отчаянной юности, заставляя снова вспоминать то, что давным-давно следует забыть.
Тогда я училась на первом курсе ВГИКа, и голова моя полна была самых светлых и новаторских идей о волшебном мире кино, искусстве, восторге творчества и самоотдачи и о великом предназначении всех служителей муз.
Конечно же, я мечтала о «больших» ролях — Гертруда, Бланш, Раневская…
Мне всегда казалось, что я как-то по-другому вижу мир. Чувствую слова и звуки не так, как другие. Я уже тогда понимала, что вначале было слово. Именно текст, произносимый со сцены, увлекал меня более всего.
«Не важно, кто вы такой… я всю жизнь зависела от доброты первого встречного…»
Однако мне категорически не повезло с педагогами. Тогда я сама себе казалась гадким утенком, которому не место в искусстве. Благодаря денному и нощному втолковыванию этой истины со стороны педагогического состава я окончательно в этом уверилась. Более того, моего любимого педагога Поглазова попросили покинуть сие учебное заведении. Играть мне стало совершенно нечего, так как его спектакли сняли с репертуара студенческого театра. Так я осталась у разбитого корыта. Трамвай «Желание» увез меня в никуда.
И вдруг однажды, посреди моей депрессии, в тот самый миг, когда я томилась за дверью возле учебной сцены, дабы выйти репетировать в массовке очередного замшелого мастодонта, мне на мобильный позвонили.
Я отлично помню, как собиралась уже в тот момент взобраться на сцену. Там меня уже поджидал мой друган Андрюша Терехов, ныне великолепный артист Театра на Малой Бронной. С ним мы немного покривлялись, посылая из одной кулисы в другую самые коварные замечания относительно происходящего безобразия на сцене.
И вот в разгар этого веселья мне позвонили. Я попыталась ответить достаточно громко. Каюсь, я была та еще хамка. Меня вместе с телефоном тут же выперли вон и, в принципе, отстранили от репетиций. Оказавшись наконец за дверью, я перезвонила по номеру и услышала:
— Вас приглашают на кинопробы.
Мне объяснили, куда и во сколько нужно будет приехать. Я же отвечала достаточно бодро и обещала явиться в назначенный час.
К тому времени я уже достаточно много снималась в кино. Это был мой способ спрятаться от тоски, которую навевал ВГИК с его лицемерным и погрязшим в интригах педагогическим составом.
В день проб на студии меня сразу одели в узкое платье с открытыми плечами, на голову приладили шляпку с пером — действие картины происходило во времена Гражданской войны — и сфотографировали. Я лишь мельком успела заметить седоватого мужчину в очках — режиссера Азарова, оператора с бородкой, маленькую полную ассистентку Алену. Потом мне сунули в руку лист бумаги с напечатанным текстом и попросили зачитать его перед камерой. Я не нервничала, потому что никогда не думала, что если мне сейчас откажут, то это закроет для меня путь в кино навсегда. Я знала, что вопреки вгиковским интригам я должна остаться в искусстве. И свое место под солнцем не собиралась отдавать никому и ни за что.
После окончания проб мне сказали:
— Спасибо, вам позвонят.
Но несколько дней телефон молчал. Я тоже затаилась и помалкивала. Где-то в глубине души я была уверена, что эта роль станет моей. И вот почти в двенадцать ночи раздался звонок:
— Здравствуйте, Оля, это Константин Геннадьевич Азаров, — сказала трубка приятным баритоном.
И у меня все задрожало внутри. Азаров! Азаров сам мне звонит! Господи!
— Поздравляю вас, вы приняты на роль Зинаиды, — тем временем сообщил он мне, пока я глотала ртом воздух. — О начале съемок вам заблаговременно сообщат.
Вот так это все и началось.
По сюжету я должна была играть певичку из мюзик-холла, которая влюбляется в белого офицера и впоследствии отправляется за ним в эмиграцию. Действие картины включало в себя множество трюковых сцен, погонь, драк, прыжков, а также две экспедиции. А я, несмотря на то что это была не первая моя роль, в трюковом кино еще никогда не снималась и, конечно, слегка нервничала.
Тут следует отметить, что в институте нас, разумеется, обучали сценическому движению, однако лучшие уроки нашего преподавателя сценобоя Айдара я пропускала совершенно нахально. Я попросту боялась сломать себе какую-нибудь важную часть тела. Надо сказать, что такие случаи бывали во вгиковской практике, и не раз. Словом, я решила положиться на удачу и свое кое-какое спортивное прошлое.
Итак, Азаров подвел меня к высокому мужчине, одетому под денди двадцатых годов, и сказал:
— Дмитрий, познакомься, это Ольга. Она будет играть Зинаиду. Пообщайтесь тут пока.
Я даже не поняла, кто это — то ли актер, которого взяли на роль моего возлюбленного, белого офицера, то ли кто-то из массовки. Подняла на него глаза и…