Все это длится всего лишь несколько секунд — пока муэдзин оканчивает молитву. Время — все то же неумолимое время, способное растягиваться, замирать и ускоряться, словно пускаясь вниз с отвесной горы, секунда, в которую можно пережить целую жизнь, и вихрь прожитых лет, пролетающий перед глазами в одно мгновение.
Вся суета, сутолока, пряная разноцветная канитель вдруг оживает, и сквозь шум многоголосой толпы я отчетливо слышу:
— Ольга, неужели это ты?
— Sorry, you have been mistaken[10], — отвечаю я и поспешно отхожу в сторону.
Еще успеваю услышать за спиной:
— Папа, кто это был?
— Никто, Андрей, я обознался.
А затем сливаюсь с толпой. С яркой, разновеликой толпой древнего и всегда юного города, в которой каждому страннику уготованы своя свобода и свое право на счастье.
Ирина Щеглова
В детстве хотела стать космонавтом — бороздить Вселенную и рассказывать людям о своих открытиях. Смотрела на звезды и писала стихи. В юности мечтала о филфаке, но родители убеждали в необходимости иметь «нормальную» профессию. Поддалась и получила диплом инженера-механика. Так что на вопрос «чем занимаешься?» шучу: «Я инженер-механик человеческих душ».
Последнее лето детства
Он мне приснился.
Мне было пятнадцать. Зимней крещенской ночью я увидела лето. Вторая половина жаркого дня. Дорожка и дощатые заборы — все утопало в вишнях; блестящие багровые капли на темном, запыленном изумруде. Калитка в синих воротах открылась, и он вышел оттуда — тоненький темноволосый мальчик в красной рубахе с бархатными глазами цвета перезрелых вишен.
Я приехала на лето к деду с бабушкой в сонный запыленный поселок в Воронежской области. Днем мы с подругой Наташей бродили по лугу, жарились на солнце, вечером бегали в парк и на танцплощадку, смущали поселковых кавалеров, вызывая зависть у местных «маргарит на выданье», как их называла Наташа.
Так незаметно прошел почти месяц.
Как-то мы купили билеты в кино, до начала сеанса в ДК оставалось что-то около часа. От нечего делать мы пошли в парк, там на детской площадке у нас была любимая карусель. Наталья уселась напротив, чтобы уравновесить круг, и мы принялись крутить колесо то в одну, то в другую сторону, время от времени перебрасываясь ничего не значащими, ленивыми фразами. Когда я оказалась лицом к парковой дорожке, то увидела знакомую долговязую фигуру, явно направляющуюся к нам и издали машущую рукой.
— Герка, что ли? — предположила я и прищурилась. Наталья обернулась и прищурилась тоже. Мы обе плохо видели. На всякий случай я не стала махать рукой в ответ, вдруг не он. Но фигура продолжала двигаться в нашем направлении и в конце концов оказалась именно Геркой.
— Привет! — радостно воскликнул наш приятель.
Мы ответили более сдержанно.
— Гуляете? — Он уселся на одно из свободных сидений карусели.
— Да так, билеты взяли в кино…
— Хороший фильм? — Он крутил головой, стараясь держать в поле зрения обеих.
— Не знаем, — я пожала плечами.
— А я иду, вижу: кто-то знакомый на каруселях. — Герка радовался и не скрывал этого. — Дай, думаю, подойду; а это вы! — Он обернулся ко мне: — Давно ты приехала?
— Да нет, несколько дней всего…
— Что ж не позвонила? А я, знаешь, фотографию твою всем своим знакомым показываю. Классно ты получилась!
— Это какая фотография? — заинтересовалась подруга.
— Из последних. У меня был бзик, раз шесть посетила фотографа и разослала себя куче знакомых в разных вариантах, — я засмеялась, вспомнив, как прошлой осенью от скуки отрезала косу и в течение месяца надоедала фотографу.
— А у меня такая же, как у него? — ревниво спросила она, кивнув на Герку.
Я задумалась:
— Нет… не помню.
Герка вскочил:
— Я сейчас принесу, покажу!
— Сиди, — попыталась остановить его я, — нам скоро уходить, ты не успеешь.
— Почему не успею? Мне только через забор, и все, я дома. Подождите, я быстро!
Он выбрался из слишком маленького для него сиденья и побежал к забору, окружающему парк. Забор оказался высоковат для него, и наш долговязый приятель неловко подтягивался, а подтянувшись, никак не мог перекинуть тощее тело на ту сторону.
— Штаны порвет, — предположила я.
— Это он из-за нас выделывается, — усмехнулась Наташа. Мы посмотрели друг на друга, рассмеялись и с силой крутнули колесо, нас вжало в сиденья, карусель вращалась с визгом давно не смазываемого металла.
— У-у! Я сейчас выпаду! — орала я, вращая круг.
— Ха-ха-ха! Ой, у меня голова кружится! — задыхалась Наташа.
— Тормози!
— Оп!
И мы снова смеялись.
— О, Герка возвращается, только почему-то не через забор. — Наталья немного повернула колесо, чтобы я тоже увидела. Он приближался по дорожке, со стороны входа в парк, но был не один, с ним рядом шел какой-то парень.
— Привет, — сказал парень, он немного картавил.
— Это Вадик, — представил его Герка. И, в свою очередь, назвал Вадику наши имена.
— Привет, — ответила Наташа. А я промолчала, рассматривая незнакомца. Он показался мне смутно знакомым, будто где-то я его уже видела… Темноволосый и кареглазый, лицо смуглое, от природы или от загара…
Ребята уселись на нашу карусель, тоже друг напротив друга.
— Я принес, — Герка протянул Наташе фотографию. Она взглянула:
— У меня другая, там ты, — она обратилась ко мне, — в кожаной куртке.
— Что за фотография? — спросил Вадик.
— Машкина, ты ее видел, — ответил Герка.
— Так это ты? — Вадик посмотрел пристально, узнавая.
— Ты, случайно, не брат Ленки Семерниной? — попыталась и я вспомнить его.
— Нет, мы даже не родственники. — Он усмехнулся, откинулся на невысокую спинку сиденья и небрежно бросил: — Но я ее знаю, мы общались в прошлом году…
— А-а, — протянула я, — значит, я видела у нее твою фотографию.
— Может быть, нас снимали несколько раз, в этом же парке, — он изучал меня, разглядывал, не стесняясь. Я почувствовала себя неловко, посмотрела на часы, до сеанса оставалось минут двадцать.
— Мы не опоздаем? — спросила Наташа.
— Да, нам пора, — я поднялась со своего сиденья, она — тоже.
— Вы куда? На фильм? — небрежно спросил Вадик. — Я вчера был. Тоска зеленая…
— У нас билеты, — подруга взяла меня под руку.
— Ваше дело, — он равнодушно пожал плечами, — а я хотел покатать вас на лодочках.
Мне показалось, что он разочарован нашим уходом, но в то же время пытается выказать свою незаинтересованность. Мы простились, и Наташа решительно повела меня прочь от детской площадки. Я не сопротивлялась, но оставшийся сидеть на карусели Вадик притягивал меня тем сильнее, чем дальше мы уходили.
— Натали, — не выдержала я, — ты хочешь идти в кино?
Она остановилась, окинула меня взглядом и предположила:
— Ты ему понравилась, мне кажется…
— Не знаю…
— В зале сейчас душно, — она глянула в сторону клуба.
— Да, — отозвалась я.
— И фильм, говорят, — дерьмо.
— Говорят.
— Определенно, на лодочках будет гораздо лучше!
Мы резко развернулись и почти бегом кинулись к парку.
— А вдруг они уже ушли? — озабоченно спросила Наталья.
— Посмотрим, — сквозь зубы ответила я.
— Стоп! Вон они. Сбавь ход!
Она снова взяла меня под руку, и мы, отдышавшись, медленно двинулись к заветной карусели.
— Я так и знал, что вы вернетесь. — Вадик довольно ухмылялся. — Ну, айда, покатаю. — Он высвободил мой локоть из Наташиного и обвил моей рукой свою. Подруга фыркнула, а я засмеялась, словно приняла условия его игры.
Герка семенил следом и болтал без умолку:
— А я думал, что вы совсем ушли, хотел домой уже, а Вадик сказал, что вы вернетесь. Я ему говорю: «Иришка гордая, она и не таких видала, за ней взрослые парни бегают». А он мне: «Нет, подождем». Почему вы вернулись?
— У меня сегодня как раз свободный вечер от взрослых парней, — я прыснула, Наташа тоже.
Мы подошли к лодочкам.
— Заходи. — Вадик ждал, пока я поднимусь по ступенькам и встану напротив него.
— Крепче держись, а то вылетишь, — предупредил он. Я поудобнее обхватила толстые железные канаты. Пожилой карусельщик убрал доску, удерживающую лодку, и качнул нас пару раз.
Вадик принялся глубоко ритмично приседать, увеличивая амплитуду колебания качели. Лодка взлетала все выше и выше. Мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Я уже начала думать, что мы достигли предела возможности старых качелей, но мой партнер выжимал из них все больше и больше. Вскоре наши взлеты достигли того уровня, когда нос лодки оказывался вертикально направленным в землю, а наши тела горизонтально парили над ней. Лодка со свистом прорезала воздух, мое тело то теряло вес, то наливалось тяжестью, и я удерживалась в лодке только потому, что намертво сцепила пальцы на канатах, зато мои каблуки при каждом новом взлете предательски отрывались от скамейки. Я уже не могла видеть лица Вадика. Мои волосы превратились в ветер, они хлестали меня по щекам и глазам, взлетая рыжей гривой или уносясь назад конским хвостом. Ободок, удерживающий их, давно упал и валялся, должно быть, где-то на земле. Снизу кричали несколько голосов, но я не могла разобрать слов, ветер свистел у меня в ушах, потом их совсем заложило.
— Хватит, — умоляла я своего мучителя одними губами, — хватит, остановись!
Но мы продолжали летать, и летали, летали…
Внезапно я почувствовала резкий удар, больно отозвавшийся в предплечьях. Колени стали ватными, а тело, сразу обретя вес, словно потеряло опору и обвисло, держась на сведенных судорогой руках. В голове стоял звон. Сквозь него я слышала, как карусельщик ругает Вадика, а тот коротко огрызается.
— И чтоб я тебя больше не видел!
— Да ладно…
— Иди, иди!
Я с трудом разжала пальцы, содранные ладони горели, я кое-как забросила назад волосы.