— Твой ободок, — Герка внезапно очутился рядом и протягивал мою потерю. — Я думал, вы убьетесь, — тихо сказал он.
Я с трудом выбралась из лодки, натянув на лицо улыбку. Вадик стоял внизу, у ступенек, и смотрел, как я надеваю на голову ободок.
— Ты похожа на Аленушку, нет, на колдунью… Я фильм смотрел, — он подал мне руку, когда я спускалась.
— Ишь, донжуан хренов, — хмыкнул карусельщик.
— Почему ты ничего не сказала? — спросил Вадик.
— А что я должна была сказать?
— Ну, ты могла попросить меня остановить. А то я так раскачался, что думал: сейчас солнышко сделаем. Сам испугался. А ты молчишь.
— Хотел напугать меня? Ладно, Вадик, все было замечательно, можно сказать — незабываемо! — наконец-то мне удалось засмеяться. — Но на лодочки я с тобой больше не пойду.
— С ума все посходили, — пробурчала недовольная Наталья.
В тот вечер мы долго гуляли по пустым улицам поселка. Сидели на школьном дворе, болтали обо всем на свете, и мне больше всего хотелось, чтобы Герка с Наташей поскорее ушли по домам, исчезли, а мы бы остались вдвоем… В конце концов, мы все вместе проводили Наташу, а потом пошли провожать меня. Герка ни за что не хотел отстать и упорно плелся сзади, время от времени пытаясь вступить в разговор.
Мы расстались у калитки, благоразумно пожелав друг другу спокойной ночи. Я ждала до последней секунды и дождалась.
— Да! — Вадик словно только что вспомнил. — Предлагаю устроить небольшую вечеринку, вы как?
Я замерла, Герка замялся.
— Через три дня! — Вадик не ждал возражений и не принимал их. — Три дня меня не будет, я в деревню поеду, коров пасти.
— Чьих коров? — удивилась я.
— Общественных. В деревне, где живут мои дед с бабкой, коров пасут по очереди все жители. Но дед с бабкой старые, болеют, поэтому, когда приходит их очередь, коров пасу я.
Я с сомнением посмотрела на его щегольской джинсовый костюм, перевела взгляд на руки.
— Да не сомневайся, Ириша, — Герка засмеялся, — я тоже пасу, куда деваться!
— Ладно, ближе к делу, — перебил его Вадик, — все свободны через три дня?
— А где? — спросила я.
— У моей бабушки.
— В деревне?
— Нет, у другой бабушки. В деревне живут мамины родители, а папина мама живет в поселке, на Ленина… Часиков в шесть всех устроит?
Мы согласились.
Я вошла в совершенно темный двор и уселась на крыльцо, чтобы дать возможность своим бешено скачущим мыслям угомониться и вернуть себе хоть малую толику былого спокойствия.
Что со мной? — спрашивала сама у себя.
Ты случайно не влюбилась?
Нет, этого не может быть!
Не будь такой самонадеянной!
Я? Нет, никогда! Ведь скоро уезжать… Ничего страшного, легкое увлечение… развлечение…
Я дышала ночью, ее звуками и запахами, и внутри меня была ночь — жаркая и темная. Она начала отсчет, было без каких-то минут три.
Утро и весь вожделенный третий день я готовилась, использовала все доступные мне средства: вымыла голову, тщательно продумала свой наряд, распотрошив содержимое чемодана, привезенного с собой. Наконец после долгих раздумий и примерок я остановила свой выбор на совершенно неприличной красной кофточке, открытой со всех сторон, и узкой джинсовой юбке. Все это я выгладила старым бабушкиным утюгом, ежесекундно рискуя. Характер утюга был непредсказуем. Он гладил только в одном положении, когда был на «максимуме», но в том-то вся и беда, утюг разогревался докрасна, и, чтобы его остудить, приходилось выдергивать шнур из розетки. Я страшно нервничала, но мне все-таки удалось сладить и с утюгом, и с юбкой.
К вечеру меня уже изрядно лихорадило, и это мешало довести макияж до того завершающего штриха, который обязан был превратить меня из обычной молоденькой девчонки в искушенную жизнью роковую деву.
Ровно за час до назначенного времени я была готова, оставалось только нервничать и ждать телефонного звонка. Он ударил по моим напряженным нервам, как электрический разряд на влажную кожу. Правда, мне хватило самообладания лениво протянуть в трубку:
— Да-а? Это я… Помню… Да, мы скоро будем. — Я почти умирала. Ни в чем не повинная трубка полетела на рычаг, я метнулась вон из дома, кинув бабушке обычное и никогда не выполняемое «буду не поздно».
С Натальей встретились на углу моей и ее улиц. Взялись под руки. Возбужденные, мы то и дело ускоряли шаг, но, спохватившись, одновременно сбавляли темп и всю дорогу судорожно похихикивали.
— Надо опоздать, — все время твердила я, — хоть на несколько минут. Надо опоздать…
Подруга соглашалась со мной, поэтому мы уселись на скамейку у вокзала, стараясь высидеть хоть немного из этих самых минут. Мы обе твердо помнили: знающие себе цену девушки всегда опаздывают.
В итоге нам это удалось. Мы подошли к дому, где жила бабушка Вадика, спустя десять минут, после назначенных шести часов вечера.
Дом был двухэтажный. В квартире у Вадиковой бабушки даже балкон имелся. На этом балконе я и увидела поджидавших нас ребят: Герку, Вадика и Геркиного закадычного дружка Ваську. Кавалеры принарядились ради такого случая: Герка надел костюм с галстуком. Но мой взгляд был прикован к Вадику. Он стоял у самых балконных перил и, увидев нас, слегка наклонился вперед, что-то крикнув о нашей непунктуальности. Но не это сейчас волновало меня; я остановилась как вкопанная, в голове словно сложилась не дававшая покоя головоломка, я узнала незнакомца из своего зимнего сна.
Наталья дернула меня за локоть, помахала в ответ ребятам и ответила, что начальство не опаздывает, а задерживается. Не слишком умно, но все же лучше, чем ничего.
Мы вошли в темный подъезд и поднялись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Дверь справа открылась, Герка заметил первый:
— Красный верх, синий низ; вы что, договорились?
Одетый в велюровый батник цвета спелой вишни и синие джинсы Вадик сострил:
— Нет, мы почувствовали друг друга.
Пили сухое вино, танцевали, а потом Вадик взял гитару и спел о цветах, которые он положит под окнами у любимой в полночь, а сам тихо удалится, чтобы она на заре нашла эти цветы…
Он пел и смотрел на меня, а мне казалось, что это он так объясняется мне в любви, словами чужой песни.
Выпитое вино отпустило мою разбушевавшуюся фантазию, я таяла в лучах бездонных бархатных глаз, как кусок сахара в свежезаваренном чае. Сомнений больше не было — я влюбилась.
В моем распоряжении было что-то около месяца, в конце августа я должна была уезжать домой: ждал выпускной класс. То есть времени почти не оставалось.
На следующий день Наталья предложила вместе с ее родителями поехать на Дон. Дальновидные родители решили собрать нашу гоп-компанию и посмотреть, кто и что может угрожать их дочери. Разумеется, никто не отказался, и наша пятерка в прежнем составе погрузилась в служебный «уазик» Наташиного отца. Меня, как самую легкую и маленькую, решено было посадить на колени. Понятно, чьи колени я предпочла! Но мой возлюбленный через несколько минут принялся стонать, что ему тяжело и жарко и затекли ноги. Благородный Герка тут же пересадил меня к себе, а освободившийся от тяжелой ноши Вадик всю дорогу балагурил с нами, смешил родителей и всячески развлекался. Видимо, удовольствие от поездки получили все, кроме меня. Но я упорно не желала сдаваться.
На пляже мы пробыли недолго: успели несколько раз искупаться, попытались построить замок из песка — вот и все. Не считая того, что Вадик заговорщически рассказывал нам о монастыре, выдолбленном прямо в меловой горе и чудом сохранившемся; о том, как неплохо было бы сходить туда. Еще они вспоминали с Геркой каких-то девчонок, которых водили в пещеры. Они смеялись одним им известным подробностям того похода, и в конце концов Вадик пообещал на днях показать нам то, что осталось от монастыря.
Чувство ревности ощутимо клацнуло, прищемив и без того ноющее сердце, так что пришлось сделать глубокий вдох и выдох, оставаясь внешне непринужденной, и любопытствовать, задавая невинные вопросы. То, что я поеду с ним еще раз в эти пещеры или еще куда-то (мне было все равно куда), не вызывало у меня никаких сомнений.
Конечно, Наташу родители ни за что не отпустили бы.
Пришлось придумать отмазку — мы якобы идем на пруд на целый день. Пруд находился за поселком, был мелким и грязным, но местная речка — еще хуже. Так что у родителей не должно было возникнуть подозрений. Чтобы подружку не выдали мои же дед и бабушка, пришлось соврать и им.
Утром, около одиннадцати, мы собрались на автобусной остановке. Наталья волновалась из-за родителей, ее волнение передалось мне, я чувствовала себя преступницей. Ребята посмеивались над нашими страхами и уверяли, что никто ничего не узнает. Но напряжение не покидало нас и тогда, когда удалось втиснуться в переполненный автобус, и позже, когда Наташа увидела кого-то из знакомых.
— Я выйду, — шептала она, готовая впасть в истерику. Но автобус тронулся, и выйти из него не было никакой возможности. Мы висели на поручнях, наши тела бились о мешки, набитые зерном и семечками, оцинкованные ведра, узлы и сумки. Зажатые со всех сторон плотными и потными пассажирами, мы потихоньку проклинали соседей с их непомерным грузом.
Наконец автобусная пытка окончилась, и нас выбросило на пыльный деревенский пятачок.
— Сагуны, — объявил помятый Вадик, — сейчас поймаем попутку, она нас подбросит до места.
Мы пили воду из-под колонки, а потом пошли узнавать расписание автобусов. Автостанция, по совместительству столовая, имела одну достопримечательность — огромное, во всю стену зеркало.
— Да красивая, красивая, — мимоходом бросил мне Вадик, и я застыдилась своего беглого взгляда, скользнувшего по отражению.
Нас согласился подвезти молодой парень на ветхом «газоне». Мы с Натальей уселись в кабине, а ребята полезли в кузов. Вадик, подсаживая нас, сетовал, мол, больше нет места, и мне показалось, что он с большим удовольствием одну из нас точно отправил бы в кузов, чтобы самому разместиться рядом с водителем, а не глотать пыль по дороге. Хотя ехать было совсем недалеко, мы могли бы пройти пешком.