Водитель остановился у общественного пляжа, мы сразу же ринулись к воде, чтоб смыть с себя пыль и пот.
Я, уже достаточно натерпевшаяся от дороги и почти жалеющая о том, что согласилась поехать, немедленно скинула одежду и, бросив друзей на произвол судьбы, побежала по горячему песку туда, где берег был полон людей: молодых и старых, с визжащими и гомонящими детишками, с резвящейся разновозрастной и разнополой публикой, туда — в самую гущу. Я бежала ровно. На ходу сорвала резинку с волос, чтобы они красиво колыхались в такт движению лопаток. Я ни на кого не смотрела, но чувствовала, как в меня впиваются десятки взглядов. Мне это было необходимо просто физически, чтобы подавить состояние ущербности, появившееся благодаря поведению моего возлюбленного.
Несколько прыжков — и я врезалась в упругое течение, окунулась, проплыла вперед, выровняла дыхание, перезлилась и повернула назад. Вышла из воды и только теперь огляделась в поисках друзей. Они медленно шагали по мокрому песку, высматривая меня. Герка нес мою одежду, аккуратно перебросив через локоть джинсы с футболкой, в другой руке сандалии.
Неожиданно Наташа побежала, она делала высокие, короткие прыжки, и это было смешно. Я снова испугалась: а вдруг я тоже так выглядела?!
Когда все приблизились, Вадик сказал:
— Умеешь ты создать эффект…
— А что я такого сделала?
Вадик стоял напротив и слишком откровенно разглядывал меня. Наталья, Герка и Васька, раскидав одежду, бросились в воду, а мы все продолжали свое противостояние. Вадик не торопился раздеваться, он лишь снял обувь и чуть подвернул джинсы. Под его взглядом я казалась себе голой, но это только сильнее заводило меня.
— Я сейчас искупаюсь, — сказал он, — а ты постарайся не привлекать к себе излишнего внимания лиц противоположного пола. Только драки мне здесь не хватало! — Это последнее прозвучало как пощечина.
— Знаешь, я, пожалуй, поеду домой, чтобы ты так не напрягался.
— Ага, поедет она! — Он сощурил глаза и неожиданно рассмеялся. — Ну извини, я шучу. Мы же в пещерах не были, а там знаешь как красиво. А еще здесь родник есть, рядом — прямо по пляжу. Неужели ты откажешься попробовать самую вкусную в мире воду? — Он был почти нежен, это меня растрогало.
— Ладно уж, иди купайся.
Он стянул с себя майку, джинсы и, не спрашивая разрешения, повесил их мне на плечо, медленно пошел в воду, покрякивая и ежась.
— Герк, ты себе ничего не отморозил?
— Не-а! — радостно крикнул подплывший Герка и нырнул.
Вадик нырнул следом. Я увидела его голову далеко впереди, почти на середине реки, он пытался плыть против течения.
На песок выбрались Герка с Наташей, потом Вовка, а я стояла с чужой одеждой на плече и смотрела, как плавает мой возлюбленный. Опомнившись, бросила одежду Герке и тоже кинулась в воду.
Когда Вадик вышел на берег, он долго и нудно отчитывал нас за то, что Герка положил его вещи на песок и теперь все это имеет вид как из задницы. Но Герка и Васька лишь беззлобно смеялись, а Наталья ввернула шуточку по поводу сибаритских привычек, от которых пора избавляться. Вадика удалось заставить замолчать на время.
Вода в роднике была пронзительно холодной, и мы долго пили ее, потому что не во что было налить и взять с собой.
Наш путь начинался с узенькой тропинки, поднимающейся к гребню горы; пройдя какое-то время по верху, мы спустились немного и очутились у круглого лаза, похожего на вход в естественную пещеру. На площадке перед ним расположились несколько человек. Они только что выбрались из горы и отдыхали, грелись на солнце.
Мы поздоровались, и Вадик спросил:
— Вы из пещер? Вход здесь?
Оказалось, что вход был где-то в другом месте, но он завален, а этот лаз — что-то типа вентиляционного отверстия. Когда-то пришедшие к власти большевики взорвали часовню на горе и попытались уничтожить монастырь. Любопытные дикие туристы обнаружили и расширили этот проход; теперь бывший монастырь стал доступен и посещаем многочисленными молодежными тусовками.
У нас не было с собой ни фонаря, ни факела, пришлось одолжить свечку, а факел Вадик соорудил из палки, намотав на нее старую тряпку и полив бензином из Васькиной зажигалки.
Факел скоро погас, а свечной огарок не мог осветить густую темноту многочисленных переходов. Пройдя несколько коридоров и спустившись по узкой лестнице, мы все-таки решили вернуться, чтобы не заблудиться без света и не растерять друг друга.
На поверхности все сразу загрустили, Наташа вспомнила свои страхи, знакомых в автобусе, родителей… Ее вяло успокаивали. Всю обратную дорогу говорили мало. Торопились, подгоняемые тревогой, передавшейся от ожидающей родительского гнева подруги.
Опасения подтвердились. Бабушка смотрела на меня с укоризной. А телефонный звонок Наташиной мамы совсем расстроил.
— Где вы были?
— На пруд ходили, — я старалась врать убедительно.
— Ах, вы… Ира, Ира… — услышала я в ответ, и трубка коротко запикала.
Наташа смогла позвонить только на следующий день, она быстрым шепотом сообщила, что дома был скандал и ей запретили со мной дружить. Стало обидно, такого еще никогда не было. Я всегда считала, что если родители запрещают с кем-то дружить, то этот «кто-то» не совсем хороший человек. Себя к нехорошим я никак не причисляла.
— Как хочешь, — я попыталась быть равнодушной.
После этого разговора мы действительно перестали общаться и не виделись целый год.
Зато мы виделись с Вадиком. Каждый день. И чем дольше мы общались, тем сильнее он сопротивлялся, а я все азартнее соблазняла его.
В первых числах сентября мы встретились в Воронеже. У него начались занятия в музыкальном училище. Я задержалась на несколько дней у маминой сестры, было трудно с билетами. Он пригласил меня в кино. Зашел, как положено, в костюме и с цветами. Тетка немедленно сомлела.
Вадик взял билеты на «Экипаж», казавшийся мне тогда очень смелым и современным. Некоторые сцены смотреть было неловко из-за того, что Вадик сидел рядом, и я думала — хорошо, что в зале темно и он не видит, как пунцовеют мои щеки.
Потом мы ели мороженое из металлических креманок на высоких ножках в кафе рядом с кинотеатром. Я неловко возила ложечкой в тающем пломбире, все ждала, когда же он объяснится, но он шутил со мной, как с маленькой, и это было обиднее всего, потому что у нас разница — меньше года. Он проводил меня, сдал с рук на руки тетке, и мы чинно распрощались.
Так и уехала ни с чем. Наша вымученная дружба-соревнование «кто кого» была шита белыми нитками.
В октябре он прислал мне короткую записку — объяснение в любви на клочке из нотной тетради.
Через шестнадцать лет я снова побывала в пещерах разрушенного монастыря. В этот раз нашей группе удалось побродить по лабиринтам и кельям, постоять под сводами подземной церкви. И я вспомнила свою первую любовь и даже поплакала, убежав от друзей и забившись в какую-то нишу…
А еще спустя несколько лет монастырь начали восстанавливать.
Сегодня это знаменитый Белогорьевский Воскресенский мужской монастырь, один из пяти пещерных монастырей Воронежской области.
Антон Чиж
Самый неизвестный из знаменитых авторов отечественного детектива и, пожалуй, самый загадочный: ни одной подлинной детали его биографии до сих пор не известно. Начал писать свои детективы, когда более не нашел ни одного стоящего для прочтения. Антон считает, что настоящее счастье вращается вокруг семьи и любви, но тема эта столь таинственная, что говорить о ней не рискует даже наедине с собой.
Любовь советская, третьего класса, под знаменем будущих войн со всякими фашистами
Наше детство было переполнено важнейшими делами. Сдать бутылки, что скопились в доме, и заработать на мороженое. Сбегать за хлебом, а по дороге откусывать хрустящую, еще горячую корочку, вкусней которой ничего нет на свете. Догонять с бидоном молочницу тетю Пашу, когда она на своей тележке с колесами из подшипников неторопливо катилась по улице. Гонять голубей и шугать кошек. Жечь костры и печь картошку. С ружьями-палками идти в атаку на фашистов, вопя на весь двор. Клянчить «гумму до цвакання»[11] у польских туристов. Пролезать в кино без билета. Класть сигнальные патроны на рельсы перед идущим трамваем, чтобы доводить до икоты нервных прохожих. Мир, нас окружавший, был интересным, понятным и принадлежал нам безгранично. Одно в этом восторженном мире оставалось черным пятном неизвестности: девчонки.
Для чего нужны были девчонки, составляло для нас неразрешимую загадку. Во дворе их имелось две… нет, три штуки. Нам, дворовым шкетам, они казались не только бесполезными, но вредными существами; хуже кошек, честное слово. Мало того что не пекли с нами картошку, не лазили по деревьям и не разбивали в кровь носы и коленки, так вели себя как последние предатели. Треснешь их от души палкой по спине или камнем в лоб засветишь, так они в слезы, в рев, бегут жаловаться к мамочкам. А те давай ругаться с нашими мамами. Ну, дальше понятно… Всю весну, лето, осень и даже зиму они или болеют, или сидят у себя на балконе с книжкой, платья чистые, косички заплетены, тьфу, гадость… В разведку с ней не пойдешь и геройской смертью от пуль каких-нибудь испанских фашистов не погибнешь.
Во дворе ровесниц было мало, и на них можно было не обращать внимания. Но вот школа приготовила сюрприз. Нет, я подозревал, что в нашем первом «А» классе будут девчонки. Но когда увидел шеренгу белых фартучков, понял, что жизнь готовит новое испытание. Ничего, разведчику Кузнецову труднее приходилось. Выстоим, не заплачем. Плакать советского мальчишку не заставила бы даже чилийская хунта. Ну, если бы он попал к ней в лапы. Когда его забросили со спецзаданием для связи с чилийскими партизаним… Так, стоп. Это из другой истории.
Так вот, девчонки.
Прежде всего в нашей истории должен появиться еще один герой, без которого ничего бы не случилось. На первой линейке ко мне подошел мелкий, даже для первого класса, белобрысый прыщ, окинул взглядом отглаженный мамой пиджак и честн