Помимо всего прочего, я начала ощущать себя связанной, как никогда ранее, со всеми вокруг – не только со своими близкими, но также и с каждой медсестрой, доктором или ординатором, которые хотя бы однажды заходили ко мне в палату. Я была переполнена любовью к каждому, кто хоть как-то проявлял свою, пусть даже и профессиональную, заботу обо мне. Я почувствовала глубочайшую связь со всеми ими, позволяющую мне понимать все их чувства, мысли и эмоции, словно наши разумы слились в единое неразделимое целое.
Моя кровать находилась рядом с окном, и через некоторое время после моего перевода в общую палату одна из медсестер предложила мне посидеть возле него и посмотреть на улицу. Тут до меня дошло, что вот уже некоторое время я не видела, что происходит снаружи, так что с восторгом восприняла подобное предложение. «Да, да, разумеется!» – воскликнула я.
Медсестра помогла мне подняться, и в тот самый момент, когда я выглянула из окна, мои глаза наполнились слезами. Я не могла не плакать. Я только теперь осознала, что больница находится всего в нескольких кварталах от отчего дома в Счастливой долине, где я выросла и провела все свое детство.
Как я уже упоминала ранее, в этом госпитале я никогда не была до этого – переливание крови и другие медицинские процедуры на протяжении последних нескольких лет мне проводили в совершенно другом месте, которое напоминало скорее крупную поликлинику, чем больницу. Впервые я ступила за порог этого учреждения в день, когда впала в кому.
Итак, я продолжала смотреть на прекрасно знакомый мне с детства пейзаж. Я видела беговые дорожки для лошадей прямо напротив здания больницы и тот самый трамвай, на котором ездила на рынок с Ах Фонг, моей нянечкой! Я смотрела заплаканными глазами на места своего детства, как вдруг поняла, что круг замкнулся.
Это же просто невероятно! – подумала я в изумлении. – Да только гляньте на эти трамваи, парк и здания из моего детства. Это что-то да значит – мне дали еще один шанс! Я могу начать все заново.
Несмотря на то что вид из окна был мне до боли знаком и ничего специфического в этот момент там не происходило, мир каким-то неведомым образом стал для меня совершенно другим. Все выглядело таким новым, и ярким, и красивым, словно впервые попалось мне на глаза. Цвета казались более насыщенными, чем я их себе представляла, и я улавливала любую малейшую деталь этой картины, словно впервые ее разглядывала. Я изучала ближайшие здания, одно из которых было невысоким домом, в котором я выросла; парк прямо через дорогу, куда я ходила играть, когда была маленькой; проезжающие мимо трамваи и машины; пешеходов, беззаботно выгуливающих своих собак и спешащих в неизвестном направлении деловитых служащих. Я на все смотрела совершенно новыми глазами, будто я снова стала ребенком. В этом виде из окна не было абсолютно ничего примечательного, тем не менее это было лучшее, что я видела за долгое время, может быть, даже за всю свою жизнь.
Глава 10 Доказательства исцеления
Спустя несколько дней после того, как меня выписали из реанимации, мне назначили курс физио-терапии для укрепления мышц. В первый же день, когда я достаточно окрепла для того, чтобы начать ходить, медсестра отвела меня в ванную комнату, где я могла посмотреть на себя в зеркало. Мое сердце сжалось в груди, когда я увидела свое скелетоподобное отражение.
Я попросила медсестру оставить меня одну, чтобы я могла побыть немного наедине с собой. Я так и стояла, уставившись на свое отражение в зеркале. Кто этот человек, смотрящий на меня из зазеркалья? Мне с трудом удавалось распознать в нем свои собственные черты. Большая часть моих волос выпала огромными клочьями; глаза казались слишком большими по сравнению со своими впадинами; скулы на моем тощем лице заметно выпирали; а шея со стороны левого уха была перемотана бинтовой повязкой, скрывающей огромную открытую язву на коже. Я стояла как вкопанная, глядя на свое отражение, и горько плакала.
Но я рыдала не из-за того, что выглядела настолько жалкой. В этот момент мне было наплевать на свой внешний вид. Нет, я просто испытывала какое-то грустное чувство, которое бы ощутил каждый, увидев человека в подобном состоянии. Этакая смесь сожаления и глубокого сочувствия. Я увидела, как отчетливо в отражении в зеркале человеке проступают следы всех мук и страданий, испытанных мною за последние годы.
Как я могла довести себя до такого? Как я могла доставить себе столько боли?
Да, именно так. Мне казалось, что я сама сделала это со своим телом. Я поднесла к зеркалу руку и прикоснулась к отражению своего заплаканного лица, по-обещав никогда больше не приносить себе подобных страданий.
Врачи продолжали беспокоиться о состоянии моего здоровья, что неудивительно, если вспомнить, в каком виде меня доставили в больницу несколькими днями ранее. Они собирались подобрать необходимую дозировку назначенных мне препаратов для проведения химиотерапии, которой я так страшно боялась в свое время.
В палату вошли медсестры, готовые начать процедуру химиотерапии. Они повесили пластиковые пакеты с препаратами на стойку капельницы. На каждом из пакетов, содержимое которых предназначалось для перекачивания по моей кровеносной системе, огромными буквами была выведена надпись «ЯД». Все медсестры были в специальных масках, а на руках у них были надеты защитные перчатки, чтобы они ни в коем случае случайно не прикоснулись к одному из этих опасных химикатов. Однако пускать их по моим венам почему-то им казалось совершенно нормальным.
Я знала, что в химии нет абсолютно никакой необходимости. Врачи назначили мне ее по собственному решению, а не по моему, ведь я-то была уверена, что здорова и неуязвима. Ничто не могло мне теперь навредить, даже яд, струящийся в моей крови, тот самый яд, который столько лет вызывал у меня панический ужас при одной только мысли о нем! Забавно, но я не испытывала практически никаких стандартных побочных эффектов химиотерапии. Медики были чрезвычайно удивлены, что меня даже не мучит тошнота вкупе со рвотой – обычная реакция любого человеческого организма на подобное лечение.Я чувствовала себя победителем. Я полностью победила все свои страхи – начиная от боязни химиотерапии и заканчивая страхом смерти от рака, – что доказало мне в очередной раз, что именно страх разрушал изнутри мое тело, а не болезнь.
Я достаточно ясно осознала, что если бы я стала свидетелем всего этого до того, как побывала в другой реальности, открывшей мне глаза на многие вещи – увидела все эти огромные красные надписи ЯД на упаковках с лекарствами, предназначенными для путешествия по моим венам, медсестер, надежно защищенных от малейшего физического контакта с ними, – то испытанного мною при этом страха вполне хватило бы, чтобы мгновенно убить меня. Зная, насколько я боялась всего раньше, я понимала, что психологический эффект от подобной картины был вполне способен прикончить меня окончательно.
Вместо этого меня наполняла уверенность, что ничто не способно причинить мне вреда. Я знала, что принятое мною по ту сторону бытия решение полностью отменяет все, что только может мне помешать в этом, материальном мире.
Врачи собирались провести бесчисленное множество анализов, чтобы как можно точнее определить мое состояние и точнее подобрать необходимую дозировку лекарств. Я покорно, хотя и неохотно, дала согласие, в основном потому, что врачам анализы были нужнее, чем мне, для доказательства моего выздоровления, в котором я была на сто процентов уверена, но также, частично, потому, что уже знала заранее результаты всех этих анализов. Мне было бы приятно узнать, что я была права, это бы добавило мне еще больше уверенности в себе. Однако врачи решили, что я еще слишком слаба для полномасштабного обследования, и дали мне еще пару недель, чтобы окрепнуть. Я весила менее сорока килограммов, и мне было необходимо набрать немного веса, перед тем как быть готовой к любой, даже самой небольшой операции, ведь малейшее вмешательство способно до предела увеличить нагрузку на мои и без того истощенные ресурсы.
Раны на моей коже были огромными, сочащимися гноем язвами, которые медсестрам приходилось перебинтовывать каждый день. Врачи решили, что раны слишком большие и глубокие, чтобы зажить самостоятельно, к тому же моему ослабленному организму просто бы не хватило сил на восстановление после повреждений подобных масштабов. Так что мне назначили прием у косметического хирурга, вскоре пришедшего ко мне в палату для обследования.
Он подтвердил предположения моих врачей о неспособности моих глубоких и больших ран к заживлению без постороннего вмешательства, в первую очередь из-за недостатка в моем организме необходимых для этого питательных веществ. Тем не менее он оценил мое состояние как слишком нестабильное для хирургического вмешательства и попросил медперсонал продолжить ежедневные перевязки, пока я не наберу достаточно сил, чтобы перенести косметическую операцию. В моем костлявом теле по-прежнему почти не оставалось мягкой плоти.
Приблизительно через шесть дней после выписки из реанимации я начала чувствовать небольшой прилив сил, достаточный для коротких прогулок по больничному коридору. Первым анализом, для которого врачи посчитали меня готовой, была биопсия спинного мозга. Это очень болезненная процедура, во время которой в позвоночник, у самого основания спины, вставляют толстенную иголку, предназначенную для того, чтобы взять кусочек внутрикостного вещества.
При лимфоме метастазы в костный мозг являются обычным делом, подтверждение чего врачи и ожидали получить, когда результаты биопсии будут готовы. Они собирались использовать эти результаты, чтобы определить, какие и в каком количестве препараты мне назначить.
Я хорошо помню день, когда результаты наконец пришли. Доктор зашел ко мне в палату в сопровождении целой бригады больничного персонала, все они выглядели весьма озадаченными. Затем он заговорил: «Мы получили результаты вашей биопсии. Но они выглядят весьма неоднозначно».