влению к туману. Тот поглощает ее.
Я просыпаюсь, сжимая браслет. По лагерю несется побудка. Удивительно, но я проспала всю ночь. Мои веки нерешительно трепещут в утреннем свете. Еще не успев как следует открыть глаза, я замечаю что-то у окна.
Какая-то темная фигура.
К горлу подступает ком, он мешает мне дышать. В этот момент человек у окна убегает. Я не могу его разглядеть. Все, что я вижу, – темная фигура, растворяющуюся вдали.
Когда она наконец исчезает, я с трудом сглатываю. Я не хочу будить девочек. Не хочу их пугать. Саша щурится на меня с верхней кровати. Я понимаю, что она не видела того, кто подглядывал. Она видит, что я сижу на кровати, бледная как смерть.
– Мне приснился кошмар, – говорю я.
– Я читала, что кошмары могут быть вызваны перееданием на ночь.
– Буду знать.
Однако я уверена, что Вивиан мне снилась из-за дневника, а не из-за ужина.
А человек у окна точно мне не приснился. Я его не придумала. Мне не показалось. Я не могу себя убедить в том, что это оптическая иллюзия, как в душевой. Выхода нет.
У окна кто-то стоял.
Я все еще чувствую чужой взгляд. Призрачные очертания у самого окна. Мой пульс учащается словно бы в ответ. Я не ошиблась.
За мной подглядывали.
Кто-то запустил воронов в коттедж.
А сейчас кто-то смотрел, как я сплю.
Я вздрагиваю от ужаса и омерзения. По спине бегут мурашки. Если бы я была одна, я бы закричала. Мне нужно выпустить напряжение, скопившееся внутри. Я сползаю с кровати и иду к двери.
– Вы куда? – шепчет Саша.
– В душевую.
Очередная ложь. Отговорка, чтобы ее успокоить. Я вся на взводе, меня трясет. Я выхожу на улицу, чтобы попробовать понять, кто за мной наблюдал. Но из коттеджей уже высыпали на улицу десятки вялых, только что проснувшихся девчонок. Завидев меня, они останавливаются и начинают на меня таращиться – кто-то склонив набок голову от любопытства, кто-то – с неподдельным удивлением. Вскоре к ним присоединяются еще несколько. Даже Кейси замирает на месте, а она явно собиралась выкурить первую за день сигарету. Она прижимает пальцы к губам.
И тут до меня доходит. Они смотрят на что-то позади меня.
Я медленно оборачиваюсь. Я не уверена, что хочу увидеть то, что ждет меня позади. Девчонки явно ошеломлены и напуганы, так что меня наверняка не ожидает ничего хорошего. И все-таки я оборачиваюсь и смотрю на «Кизил».
На двери появились мазки краски – красной, все еще влажной, стекающей вниз, словно ручейки крови.
Большие и яркие буквы складываются в слово, которое вонзается между ребер, словно нож.
ЛГУНЬЯ
В столовой Френни снова обращается с речью ко всем тем, кто приехал в лагерь. Однако в этот раз говорит она совсем другим тоном:
– Если вы думаете, что я недовольна, знайте, что это преуменьшение. Я потрясена и убита. Подобному вандализму не место в лагере «Соловей». При обычных обстоятельствах виновник немедленно покинул бы лагерь. Но поскольку вы пробыли здесь всего несколько дней и, возможно, не до конца понимаете правила, я позволю виновнику остаться, если он признается прямо сейчас. Если такого не случится, но вас поймают, вам будет запрещено вернуться сюда. Если вы ответственны за случившееся, пожалуйста, признайтесь, попросите прощения, и мы забудем об этом инциденте.
Стоит тишина, изредка прерываемая покашливанием и скрипом стульев. Никто не встает с места. Хотя я даже не надеюсь на это. Подростки скорее умрут, чем признают, что сделали что-то плохое.
Но я-то знаю.
Я смотрю на них от двери. Многие девочки склонили головы. Им всем стыдно. Остальные смотрят вперед невинно, как Кристал и Саша. Кажется, что злится только Миранда. Она осматривается и пытается вычислить виновного.
Около стены стоят Лотти, Тео, Чет и Минди.
Минди замечает мой взгляд и хмурится в ответ. Теперь я окончательно разрушила ее планы на идеальное лето.
– Ну что же, – продолжает Френни через невыносимо долгую паузу. – Я очень разочарована. После завтрака вы все пойдете в коттеджи. Занятия на утро отменены. Мы будем разбираться.
Она выходит из столовой. За ней следуют остальные обитатели Особняка. Лотти трогает меня за плечо и произносит:
– Эмма, пойдем с нами.
Я иду в соседнее здание ремесел и искусств. Лотти запирает дверь. Я встаю рядом с ней, чувствуя ужасное напряжение и желание бежать. Не из помещения, а из лагеря. Моя левая рука дрожит не переставая с тех пор, как я увидела надпись. Птички гремят на запястье.
– Вот это история, – произносит Френни. – Эмма, ты знаешь, кто бы мог такое сделать?
Очевидно: кто-то в этой комнате. Первая улика – сама надпись, которую в данный момент отмывают с двери. Я солгала всем этим людям, не считая Минди. Солгала насчет Тео и того, что он сделал. Никто не назвал меня лгуньей в лицо, но не удивлюсь, если они так считают. Я даже винить их не могу.
И тем не менее я чувствую, что это не они. Они пригласили меня сюда. И жалкий вандализм – явно не инструмент из арсенала клана Харрис-Уайтов. Если бы они захотели от меня отделаться, они сказали бы это вслух.
– Не знаю.
Я думаю, не рассказать ли про человека у окна. Возможно, я стала параноиком, прочитав дневник Вивиан, но я не уверена, что хочу открывать кому-нибудь правду. Мне нужно разобраться в том, что происходит. Есть вариант, что мне вообще никто не поверит, пока у меня не будет достаточного количества доказательств.
– Я вообще поняла, что что-то не так, только выйдя из коттеджа.
Френни поворачивается к младшему сыну:
– Чет, ты проверил камеру?
– Ага. – Он убирает волосы с глаз. – Пусто. И это очень плохо. Камера суперчувствительная, реагирует на малейшее движение.
– Но там кто-то был, – отзываюсь я. – Дверь не сама себя раскрасила.
– Камера работает? – спокойно произносит Френни, явно стараясь уравновесить мою растущую нервозность.
– Да. Либо что-то случилось, либо кто-то о ней позаботился. Наверное, залезть на лестницу и наклеить изоленту на сенсор движения не так уж и сложно.
– А видеозаписи не останется? – спрашивает Тео.
Чет качает головой:
– Не обязательно. Камера автоматически включается в девять вечера и отключается в шесть утра. Кто-то мог вывести ее из строя до девяти и снять изоленту в шесть.
Френни смотрит на меня, и, несмотря на обстоятельства, я чувствую, что попалась в ловушку ее взгляда.
– Эмма, ты рассказывала кому-нибудь про камеру?
– Нет. Но это не значит, что никто о ней не знает. Если я ее заметила, другие тоже могли.
– Давайте поговорим про краску, – предлагает Тео. – Если мы узнаем, откуда она, мы поймем, кто это сделал.
– Эмма же художница, – оживляется Минди. – У нее есть доступ.
– У меня доступ к маслу. – Я сердито смотрю на нее. – А на двери было что-то другое. Масло не стекает. Я думаю, это акриловая краска.
– Для чего ее используют?
Я смотрю на центр комнаты, штаб-квартиру Кейси. Ящики и шкафчики, заполненные припасами.
– Для поделок.
Я иду вокруг одного из столов и открываю шкафчик. Там стоят прозрачные банки. Все заполнены до краев, кроме одной.
Это банка с красной краской.
Рядом стоит мусорное ведро. Я заглядываю в него и нахожу на дне кисть. На щетинках до сих пор есть красные следы.
– Ну? Понятно теперь? Это не моя краска. И не моя кисть.
– То есть кто-то залез сюда утром и взял краску, – говорит Тео.
– На ночь дверь запирают, – отвечает Лотти. – Во всяком случае, должны. Может быть, тот, кто уходил последним вчера, забыл это сделать?
– Или у этого человека есть ключ, – добавляет Чет.
Лотти качает головой:
– Ключи у меня, Френни и Бена.
– Мы с Лотти такого бы не сделали. А Бен только приехал, когда обнаружили надпись.
– Получается, дверь оставили незапертой, – говорит Тео.
– А может быть и нет, – встревает Минди. – Вчера во время обеда я поймала Эмму. Она шарила по чужим рабочим местам.
Все смотрят на меня, и я таю под обжигающими взглядами. Я делаю шаг назад, натыкаюсь на пластиковый стул и падаю на него. Минди смотрит на меня с грустным выражением, как будто подобное обвинение очень ее расстроило.
– Ты и правда думаешь, что виновата я? Зачем мне портить собственную дверь?
– А зачем ты сделала все остальное?
Минди озвучивает эту мысль, но я почти уверена, что подобным вопросом задавались все, просто не вслух. Я вижу это в зеленых глазах Френни и в огоньке камеры у «Кизила».
У меня есть все причины полагать, что они меня простили. Но это не значит, что они мне доверяют.
Возможно, Тео составляет исключение:
– Эмма сказала, что не виновата, и я ей верю. Мы должны понять, зачем кому-то понадобилось так поступать.
Я знаю ответ, но не могу произнести его вслух точно так же, как они не могли меня обвинить. Но он пульсирует у меня в голове. У меня по-прежнему трясутся руки.
Кто-то в лагере в курсе случившегося.
Поэтому за мной подглядывали в душе. Поэтому в коттедж запустили трех воронов. Поэтому кто-то стоял у окна и сделал надпись на двери.
Этот человек демонстрирует мне, что все знает.
И речь не про Тео.
Речь про то, что я сделала с девочками.
Осознав это, я остаюсь сидеть на шатком стуле, даже когда все начинают расходиться. Тео смотрит на меня с явным волнением. Его щеки горят, и шрам выделяется на щеке ярким росчерком.
– Ты в порядке?
– Нет.
Я представляю, что Вивиан, Натали и Эллисон – пятна на моем холсте. Что я хочу закрыть их, спрятать. Я приехала сюда, потому что больше не могу. Я решила выяснить, что случилось, и очистить свою совесть.
Но теперь я не представляю, как проведу здесь полтора месяца. Тот, кто следит за мной, продолжит это делать. Я боюсь, что птицы и надпись – это только начало. Ягодки последуют потом. Я хочу найти ответы, но мне стоит поторопиться.
– Мне нужно выбраться отсюда. Хоть ненадолго.