– Да, так лучше, – говорит Френни.
Лотти садится рядом и вытягивает руку.
– Мне пришло в голову, Эмма, что ты не знаешь моего имени.
– Вас зовут не Лотти?
– Боже мой, конечно нет. Френни дала мне такое прозвище в детстве. Меня назвали в честь прадеда, Чарльза Катлера. Я Шарлотта.
На секунду я замираю в недоумении.
– Его мать, моя прапрабабушка, была сумасшедшей, – продолжает Лотти. – Чарльз видел, что с ней сделала болезнь, и решил посвятить свою жизнь помощи страдающим женщинам. Сначала он устроился в лечебницу в Нью-Йорке. Это было ужасное место. Больные страдали от невыносимых условий, им не становилось лучше, только хуже. Поэтому Чарльз решил возвести «Тихую долину» на участке земли, которым владела семья его матери. Он задумал ее как небольшую частную клинику для десятка женщин. В качестве пациентов он выбрал самые сложные случаи из той самой грязной переполненной лечебницы. Чарльз взял на себя ответственность за безумиц без друзей и семьи, слишком бедных, чтобы позволить себе лечение.
Лотти просматривает содержимое коробки и улыбается фотографиям, как старым подругам. Она достает одно фото и вглядывается внимательнее. Джульет Айриш Ред. Ярко-рыжая.
– И с самого начала Чарльз ужасно мучился. Они с моей прабабушкой не нанимали работников, и все равно содержание лечебницы стоило очень много денег. Пациенты нуждались в еде, лекарствах, одежде. Чтобы кое-как сводить концы с концами, Чарльз решил продавать волосы этих женщин – разумеется, с их полного согласия. Еще пару лет они продержались, но Чарльз понимал, что ему придется закрыть лечебницу. Его благородное начинание закончилось ничем.
Она достает еще две фотографии. Люсиль Тоуни и Генриетта Голден. Песочный и золотой.
– Но Чарльз был умным человеком, Эмма. В своем провале он увидел возможность. Он знал, что один его друг давно ищет землю в частную собственность. Это был богатый лесоруб по имени Бьюканан Харрис. Мой прадед предложил продать землю со скидкой – в обмен на должность в компании мистера Харриса. Именно так начались отношения между нашими семьями, которые продолжаются и по сей день.
– А что случилось с «Тихой долиной»?
– Она работала, пока мой дед строил дамбу, которая позволила создать Полуночное озеро, – говорит Френни.
– В это время Чарльз Катлер искал новые места для женщин в приюте, – поясняет Лотти. – В городские лечебницы не вернулась ни одна. Мой прадедушка не хотел для них такой судьбы. Он был хорошим человеком, Эмма, он заботился об этих женщинах. Именно поэтому я храню фотографии. Это самая большая семейная ценность.
Я слегка покачиваюсь и даже удивляюсь, что ноги до сих пор меня держат. Я их не чувствую, впрочем, как и остальное тело. Я так сосредоточилась на мрачном секрете Френни, что даже не подумала, что Вивиан может ошибаться.
– Так вся эта история не имеет отношения к тому, что случилось с Вивиан и остальными?
– Ни малейшего, – отзывается Френни.
– Зачем вы держали все в секрете?
– Неправда, – вступает Лотти. – Мы ничего не скрывали. Это дела давно минувших дней, их следы стерлись во времени.
– Мы знаем, что девочки рассказывают легенды об озере, – добавляет Френни. – Всю эту чушь с проклятиями, утопленниками, привидениями и мстительными жителями деревни. Людям всегда нравится драма. Правда им неинтересна. Вивиан могла просто спросить.
Я киваю и вдруг чувствую унижение. Дело плохо, почти как в тот раз, когда Вивиан не взяла меня с собой, а потом исчезла. Даже хуже. Я снова обвинила семью Харрис-Уайтов в каких-то страшных делах.
– Простите меня. – Я понимаю, что одним словом в данном случае явно не обойдешься. – Я пойду.
– Эмма, постой, – просит Френни. – Пожалуйста, выпей чаю. Мы хотим, чтобы тебе стало легче.
Я выбираюсь из комнаты. Я больше не могу пользоваться ее добротой. В прихожей я перехожу на бег и вылетаю наружу, не закрыв за собой дверь. Я бегу. Мимо полицейских, стоящих около здания ремесел и искусств. Мимо темных и тихих коттеджей. Я бегу к душевым. Я хочу запереться там прямо в одежде и притвориться, что не плачу от стыда и унижения.
Я останавливаюсь, только когда вижу девочку. Мое внимание привлекает ее спокойствие. И платье, сияющее в лунном свете.
Вивиан.
Она стоит на границе леса, окружающего лагерь, всего в паре метров от деревьев и дикой травы. Она молчит. Она смотрит.
Я даже не удивлена. После такого дня это мне кажется нормальным. Я ждала ее. Я не пытаюсь потрогать отсутствующий браслет.
Эта встреча неизбежна.
Вивиан не говорит ни слова. Она поворачивается и идет в лес. Подол платья цепляется за кустарник.
Я тоже двигаюсь с места. Не в сторону в лагеря. В лес. Вивиан манит меня. Я пересекаю опушку и захожу под сень деревьев. Точка невозврата. Под ногами шуршат листья и ломаются прутья. Ветка дерева, напоминающая тощий узловатый ведьмин палец, хватает меня за прядь и тянет. Мне больно. И все-таки я продолжаю идти. Я говорю себе, что так надо. Все нормально.
– Я не схожу с ума. Я не схожу с ума, – говорю я шепотом.
Но на самом деле схожу.
Разумеется, я схожу с ума.
35
Я следую за Вивиан в сад скульптур. Она опускается в то кресло, где несколько дней назад восседала Френни. Статуи смотрят на нас пустыми глазами.
– Давненько не виделись, Эм, – говорит Вивиан, пока я пробираюсь между двумя скульптурами. – Соскучилась?
Я пытаюсь заговорить. Мой голос слаб, беспомощен и быстро тает в темноте:
– Ты не настоящая. Ты не имеешь надо мной власти.
Вивиан откидывается на спинку, кладет ногу на ногу, чопорно складывает руки. Очень странная благовоспитанная поза, от Вивиан такого не ожидаешь.
– Тогда зачем ты пришла? Я не просила отправляться вслед. Но ты все равно пошла, как потерянный щенок.
– Зачем ты вернулась? Я много лет справлялась без тебя.
– А, ты имеешь в виду те картины? Ты изображала нас, а потом прятала под краской. Это так ты справлялась? Вынуждена сказать, подруга, что это не очень-то здорово. Нам бы хватило одного раза. А ты заставляла нас исчезать снова и снова.
– Я больше этим не занимаюсь. Я прекратила.
– Ты приостановилась. Это совсем другое дело.
– Так ты здесь поэтому? Потому что я перестала вас писать?
Вот как мне удавалось держать ее в узде все эти годы. Я писала ее. Я закрывала ее. Снова. И снова. И снова. Я поклялась перестать, и она тут же явилась, требуя внимания к собственной персоне.
– Дорогуша, ко мне это не имеет никакого отношения. Дело в тебе.
– Тогда почему я вижу не…
– Натали и Эллисон? – Вивиан уверенно смеется. – Ну же, Эм. Мы обе знаем, что тебе было на них наплевать.
– Неправда.
– Ты их почти не знала.
Вивиан встает. На одно мгновение, от которого кровь стынет в жилах и останавливается сердце, я думаю, что она схватит меня. Но Вивиан просто подходит к статуям и касается их – словно любовниц. Ее пальцы взбегают по рукам. Ладони гладят шею.
– Я знала их так же, как и тебя.
– Правда? А ты с ними говорила вообще? С глазу на глаз?
Конечно, говорила. Я в этом уверена. Но вспомнить, как назло, не могу.
– Если подумать хорошенько, я не знаю, разговаривала ли ты с ними в мое отсутствие. А если и так, говорили ли вы о чем-то, кроме меня.
Она права.
– Я не виновата. Ты сама хотела этого.
Вивиан всегда была где-то рядом. Она управляла коттеджем, как матка – ульем. Мы были простыми рабочими. Мы болтали и исполняли ее прихоти, удовлетворяли нужды, старались сделать ее жизнь более интересной.
– Вот поэтому ты не видишь Натали и Эллисон, – говорит она. – Ты все еще пытаешься разгадать мою загадку.
– Ты исчезнешь, если я уйду?
Вивиан останавливается у статуи женщины с кувшином на плече. Тога задралась вверх.
– Зависит от многих факторов. Ты хочешь, чтобы я исчезла.
Да. И я надеюсь, что ты не вернешься.
Я не произношу этого вслух. Я просто не могу. Шепот моих мыслей плывет по лужайке, словно тонкий туман. Но Вивиан все слышит. Она весело и жестоко улыбается:
– О, прямо как в старые добрые времена. Но тогда твое желание исполнилось, правда же?
Я хочу убежать прочь, но чувство вины приковало меня к месту. Тело мгновенно немеет. Я уже привыкла к этому ощущению. На протяжении последних пятнадцати лет я испытывала его регулярно.
– Прости, что сказала это.
Вивиан пожимает плечами:
– Ага. Ладно. Но дела это не меняет.
– Я хочу все исправить.
– Да я знаю. Именно поэтому ты сюда приехала. Ты пытаешься понять, что произошло. Ты разнюхиваешь, прямо как я. И вот посмотри, что случилось с твоими новыми подружками.
Я не ожидала этого. Я тут же задумываюсь о том, как она узнала про них. А потом до меня наконец доходит.
Она не настоящая.
У нее нет власти надо мной.
Я сильнее людских представлений обо мне.
Я способна понять, что Вивиан – не призрак. Вивиан – не галлюцинация. Вивиан – это я. Она часть моего измученного мозга, она помогает мне понять, что случилось.
Я смотрю на нее и спрашиваю:
– Ты же знаешь, где они? Ты в курсе.
– Не могу сказать.
– Почему?
– Потому что я не настоящая, – говорит Вивиан. – Это ведь твой девиз? У меня нет власти над тобой.
– Расскажи мне, где они.
Вивиан идет к другой статуе и обнимает ее со спины, кладет подбородок на худое плечо.
– Давай сыграем, Эмма. Две правды и одна ложь. Первое. У тебя есть все, что тебе нужно.
– Скажи мне, где они.
Она кладет голову на другое плечо и хитро прищуривается.
– Второе. Вопрос не в том, где найти их, вопрос в том, где найти нас. Меня, Натали и Эллисон.
– Вивиан, умоляю, скажи.
– Третье. Я не могу сказать, где мы. Но вот что: если ты нас найдешь, тогда я, возможно, исчезну и не вернусь.
Она прячется за статую и на мгновение исчезает. Я жду, когда она появится снова. Проходит минута, и я делаю несколько шагов вперед.