Странно, как мы не замечали того, насколько все плохо. Наверное, потому что постоянно здесь не жили. Мы уже решили, что сами сделаем все работы в основном потому, что у нас не было денег, но еще и потому, что хотели создать что-то, что показывает наш дух. Если меня бы спросили сейчас, готова ли я проделать это сначала, я не уверена, что согласилась бы.
Первое, что нам надо было сделать, – это найти место для хранения коробок с вещами. Казалось, что надо убрать их наверх, но мы как раз обнаружили новую проблему. Пол второго этажа просто положили на стропила без дополнительного укрепления. Раньше мы этого не замечали и просто предполагали, что это место для хранения вещей. Там было так темно, что мы в общем-то просто все проигнорировали. Мы знали, что надо переложить эти полы, потому что они совсем не безопасны. Чтобы посмотреть, что там происходит, мы забрались по лестнице наверх и обнаружили, что пол был покрыт примерно тридцатью сантиметрами розово-коричневой глины с соломой. Эта же глина покрывала стены на втором этаже.
– Ну да, – сказал Жан-Клод, когда мы его спросили (он стал для нас проводником по Франции). – Некоторые жители деревни часто так замазывали дыры в полу и стенах. Это такой способ утеплить дом. Жутко воняет.
Помимо вони эта глина подарила нам кучу работы, которую мы должны были сделать до того, как сложить коробки на хранение.
Несколько дней у нас занял демонтаж пола и выбрасывание сухой грязи из окна. Мы делали это в масках, и каждый вечер, когда их снимали, с легкостью могли пройти кастинг на роль медведя Балу из «Книги джунглей». Когда мы наконец закончили и вынесли мусор, то поняли, что у нас есть одна очень длинная комната, которую можно превратить в три спальни и две ванных, но в этот момент мы были очень далеко от реального создания жилых комнат. Мы положили туда коробки с остатками нашей лондонской жизни. Как-то раз, когда Марк упал с этой узкой и опасной лестницы и раскроил себе голову (и выглядел как человек-копилка), он в ярости разнес ее на кусочки, и в итоге два года подниматься наверх можно было только по приставной лесенке.
Мы начали осознавать, как много еще нам надо было сделать. 37 окон и 13 дверей требовали замены, и, хотя мы этого еще не знали, к концу ремонта мы замешали сто тонн цемента. В общем, на самом деле нашей целью было построить новый дом на основе старого.
Первый месяц пролетел за уборкой и выносом грязи. Погода была хорошей, и то, что мне приходилось готовить в уличном барбекю, проблемы не доставляло. Мы привыкали к жизни во Франции. У нас не было ни телевидения, ни телефона, ни интернета: мобильные телефоны можно было использовать только выйдя из низины, в которой находилась наша деревня. Месяц прошел незаметно – он был чуть длиннее нашего отпуска, и все дни мы проводили за работой.
В середине октября начало холодать. Мы подумали об отоплении, но дальше мыслей не продвинулись. В доме был один источник тепла – уродливая старая печка в углу гостиной, стоявшая на плиточном полу. Но она была большой. Конечно, как мы подумали, до нас здесь жили люди, и им этого хватало, так что, наверное, все должно быть в порядке. То холодное Рождество стало для нас уже полузабытой историей, и мы убедили себя в том, что мы просто недостаточно времени провели в доме и не топили печь, и поэтому дом просто был выстужен.
К этому моменту я уже начала скучать по друзьям и семье. Мне хотелось провести интернет и наладить связь, чтобы я хотя бы смогла общаться. Мы узнали, что для этого нам надо лично пойти в салон Orange Telecom (до ближайшего надо было ехать примерно час) и заполнить там документы. Когда мы туда приехали, нам сообщили, что нам надо будет вернуться с оплаченной квитанцией и с некоторыми другими документами. Через неделю мы вернулись, и нам сказали, что проведут телефонную линию к Рождеству. Я возмутилась, потому что мне хотелось бы получить телефон быстрее, но в ответ мне досталось галльское пожатие плечами. Иногда этот жест означал «Жаль, что я не могу помочь» или «Так оно и есть», а иногда – «Ну и что» или «Иди к черту».
К середине ноября было уже очень холодно. Конденсат, образовавшийся на окнах нашей спальни, превратился в лед, но зато на подоконнике больше не было грязной лужи. Если мы оставляли стакан воды у кровати, с утра вода была покрыта корочкой льда. Вода в трубах промерзла, как и мои чувства по поводу жизни во Франции.
Наша печка была бесполезной и при этом сжирала очень много дров. К этому моменту все большие магазины, продававшие дрова, распродали все из-за холодов, и мы не знали, где взять еще.
Мы купили пару масляных обогревателей и по ночам сидели каждый со своим обогревателем, лицом к ярчайшему, но бесполезнейшему огню, в куртках, шапках, перчатках и шарфах и смотрели кино или читали книги, если удавалось перевернуть страницу.
Днем мы продолжали работать по дому, и мой мозг был занят. По ночам я мечтала о возвращении в Лондон. Когда температура дошла до –20 градусов по Цельсию, я была готова сдаться. Я сидела на кухне, дрожала и думала: что же заставило меня решить, что я готова к жизни в деревне? Я была городской жительницей, я хотела вернуться в теплый офис днем и в теплый дом ночью. Я хотела как следует поныть кому-то из моих друзей – я невероятно по ним скучала. Было холодно и сыро, каждое утро мы просыпались с кашлем и не в очень хорошем состоянии.
Примерно тогда мы и поняли, что не так уж хорошо знали друг друга. Мы были вместе уже несколько лет, но не 24 часа в день, семь дней в неделю, как сейчас. Было тяжело. Наружу вылезли все недостатки. Я не знала, что Марк был так помешан на контроле. Он не знал, что я тоже любила все контролировать. Мы боролись за право быть главным, иногда это было бессознательно, иногда абсолютно в лоб. Мы замерзали. Мы спорили. Мы не соглашались.
Если говорить о планировании, то я люблю порядок: графики и планы того, что надо сделать. Марк любит просто взять и сделать.
Я знала, что Марк довольно вспыльчив, но то, что ему надо учить новый язык, строить дом и справляться с погодой, приводило его в такое состояние, которого я раньше не видела. В тот день, когда все трубы в доме замерзли и у нас кончилась вода, открылись врата в ад. У нас произошла невероятная ссора. Мы признали, что были несчастливы. Мы явно отдалялись друг от друга. Мы жили во Франции уже девять недель, и я чувствовала, что совершила огромную ошибку. Я хотела домой. Обратно в Великобританию.
Я убежала в парник, где, жалея себя, сидела, дрожала и рыдала. Мне было неудобно ездить по неправильной стороне дороги, иначе я бы села за руль и уехала бы в Англию. Я могла бы подняться на холм и позвонить какому-нибудь другу в Великобританию, но все были на работе. Отец бы сказал, что я ною. Я поплакала еще.
Затем я написала список того, что я должна была бы сделать, если бы все-таки сдалась и уехала домой.
1. Вернуться в банк или найти новую работу.
2. Найти жилье, может быть, переехать к отцу.
3. Купить машину.
4. Подать на развод. Вероятно.
Зачем я это сделала? Снова и снова я спрашивала себя, как я всем расскажу, что сдалась после совсем недолгих сложностей. Два часа я сидела в парнике, у меня замерзли пальцы, из носа текло, а глаза покраснели от слез. Я хотела, чтобы Марк пришел и нашел меня, извинился и сказал, что все будет хорошо. Он не пришел. В конце концов, когда стало темнеть, а я от холода перестала чувствовать пальцы на ногах, я вернулась в дом.
– Я хочу домой, – сказала я Марку. – Мне тут не нравится. Тут холодно и грязно. У меня нет друзей. Я ненавижу это место.
– Хорошо, – ответил он и пошел к кровати, где хотя бы под одеялом было тепло. Я спала на диване под одеялами и куртками, чувствуя, что достигла дна, и думая: «хорошо» означает, что мне надо будет вернуться одной или что мы вернемся вместе?
И снова на помощь пришел Жан-Клод. Он периодически заходил поболтать и попить пива. Вне зависимости от времени суток он отказывался от нашего кофе. А насчет чая – когда я предлагала ему чашечку, можно было подумать, что ему предложили пинту дихлофоса.
Утром после ссоры он зашел к нам и увидел, как мы сидим, закутавшись в одеяла, выдыхая облачка пара, не разговаривая друг с другом, думая о возвращении в Великобританию. Жан-Клод – очень щедрый человек и довольно практичный, поэтому он сказал, что его друг Патрис может помочь с дровами.
– На самом деле нам нужна новая печка, – сказали мы.
– Не проблема. – Жан-Клод отвечал так на любой запрос. – Мой друг занимается печками, и я попрошу его помочь вам первым делом.
В это время мы еще не очень понимали, как во Франции работают мастера.
Мы с Марком поцеловались и помирились. Я извинилась, он извинился. Мы убедили друг друга, что справимся. Я была полна надежды, поэтому порвала список, укуталась в шерстяной шарф и поверила, что все будет хорошо. Скоро. В конце концов, стоял вопрос приоритетов.
Дрова приехали на следующей неделе. Патрис не предупредил нас, просто приехал на огромном тракторе в сад и сбросил в траву 10 тонн деревьев. У нас ушло два дня на то, чтобы сложить поленницу, но нам было все равно. Мы были в экстазе. Так много дерева; мы думали, что нам его хватит надолго, даже до момента, как у нас появится новая печка. Это урок для всех экспатов – цените момент. Дров не хватило даже на одну зиму, в марте нам пришлось докупать еще, потому что было все еще холодно, а мы все еще пользовались нашей бесполезной печкой.
Мы не знали, что некоторые дела занимают больше времени, чем ты думаешь. Гораздо больше. На самом деле, что-то вообще не происходило. Мы открыли бутылку вина и открылись друг другу. Марку надо было самовыразиться, мне надо было не принимать все так близко к сердцу. Нам обоим надо было принять недостатки друг друга. Я создала план, в который мы внесли все срочные работы и то, без чего нельзя обойтись, а Марк сказал, что да, такой план был довольно полезен. Когда ему надо было выразить переживания, я старалась просто не трогать его.