Я приехала за час до гонки, чтобы занять место, с которого можно было бы сделать фотографии проезжающих велосипедистов. Они должны были съехать с высокого холма, проехать мимо церкви, завернуть за угол, забраться на следующий холм и скрыться из виду.
Напротив меня в кресле сидел старичок и улыбался. Он размахивал небольшим флажком. Молодые девушки высовывались из окна, держа телефоны, чтобы сделать фотографии и отправить их своим друзьям. Светило солнце, что удивительно, ведь на севере Франции это редкость даже летом. Атмосфера была невероятная, все были счастливы. Ну, или казались счастливыми.
Десять минут спустя я услышала, как проходящая мимо женщина с презрением сказала merde[37]. Она была не одна. Я стала замечать все больше людей, которые проходили мимо, вздыхали и в целом выглядели несчастными. Услышали ли они что-то неприятное? Не изменился ли маршрут гонки? Я ходила по холму, где были мэры и чиновники, но они все еще светились от счастья. В единственной гостинице кипела жизнь. Но на другой стороне дороги я услышала недовольное мычание и стон oh la la la la (французы добавляют несколько la в особо плохих или, наоборот, хороших случаях) и merde. Эти звуки доносились из булочной. Что, черт возьми, там происходит?
Я перешла дорогу и прошла мимо двух мужчин, одетых с головы до ног в красно-бело-синий шелк, с лицами, раскрашенными в те же цвета, поющих «Марсельезу» и раскачивающихся из стороны в сторону. Одинокий полицейский, находящийся там, чтобы контролировать толпу, попытался отодвинуть их в сторону, но у него ничего не вышло, это лишь рассмешило проходящих мимо людей.
Как только я подошла к двери булочной, я поняла, в чем было дело. Булочная была закрыта. Но она должна была работать в это время, и это, конечно, не могло не расстроить местных. Понимаете, французам необходим хлеб. Это закон. Не шучу, правда есть такой закон. Ну, или был раньше, по крайней мере.
В 1790 году был принят закон, который гласил, что пекари должны заранее присылать мэру список дней, в которые они не будут работать, а мэр, в свою очередь, мог подтвердить их или наложить вето. Таким образом, можно было сделать так, чтобы булочники не отдыхали в один и тот же день и у людей всегда был хлеб. В то время отсутствие хлеба было бы достаточным для того, чтобы начать революцию. В XXI веке, в попытках искоренить излишний бюрократизм, закон отменили, и теперь пекари могут отдыхать в любой день, когда хотят, и, если все булочные вдруг закроются, значит так и будет. Идите в супермаркет и покупайте замороженные, наполовину выпеченные багеты там, кладите их в духовку и выпекайте сами. В 1790 году человек, отменивший закон, точно поплатился бы своей головой за это. Если сейчас кандидат в президенты скажет, что правило вернется, он с помощью только этого обещания сможет прийти к власти. Мои французские друзья, например, приходят в ужас от того, что у них отняли возможность покупать хлеб, когда им это нужно. Конечно, на самом деле всегда есть хотя бы одна булочная, которая будет открыта. Даже на Рождество вы найдете, где купить свежеиспеченный багет.
В Юкелье же булочник пек хлеб как сумасшедший все утро. Он работал с максимальной скоростью и старался приготовить достаточно хлеба для всех посетителей. Но он не смог. К полудню закончился весь хлеб и пирожные. Булочник закрыл дверь и ушел. Он тоже хотел посмотреть на проезжающих велосипедистов и отказывался возвращаться на кухню до этого момента.
Конечно, для местных жителей это была настоящая катастрофа. Я уверена, что большинство запомнило этот великий день не за суматоху или за то, что по городу провезли гигантских лошадей, сделанных из папье-маше (цель этого действа мне до сих пор не очень понятна). Они не запомнили, как дети надели одинаковые футболки, спели и станцевали в честь велогонщиков, которые пронеслись мимо них так быстро, что они даже не успели допеть первый куплет. Они не вспомнят, как тысячи людей улыбались и смеялись, не вспомнят украшенные грузовики, из которых раздавали подарки. Они не вспомнят, как одному старику попали по голове бутылкой с водой, и он побежал по дороге и тряс кулаком, а потом в него кинули пирожным «мадлен».
Они запомнят это как день, когда в Юкелье закончился хлеб.
Девр, один из городов, взбунтовавшихся против налога «короля-солнца», находится недалеко от Юкелье. В Девре с 1700-х годов изготавливают знаменитый деврский фарфор. Советую приехать туда во вторник утром, когда на главной площади разворачивается рынок. После него мы обычно идем в небольшой бар, у входа в который стоит картонная фигура барменши с выдающимися формами. Эта фигура сразу привлекла внимание моего папы, когда мы впервые приехали в этот город. Зайдя внутрь, вы понимаете, что перенеслись назад в прошлое, где-то в 1950-е годы. Там всегда сидит парочка старичков, попивающих пастис [38] с таким видом, как будто в бокалах находится эликсир молодости, а не мутноватая настойка. Обои и мебель не меняли с середины века – все было в коричневых тонах с оранжевыми завитками, похожими на эффект калейдоскопа. Канарейка в клетке каждый раз находится в разных местах – иногда на бильярдном столе, иногда на баре, иногда у окна или же на полу у входа, если хорошая погода. Это место выглядит так, как будто тут годами ничего не менялось. Пожилая барменша, полная противоположность картонной коллеге, подает кофе со скоростью черепахи. Ее игривый пес каждый раз норовит цапнуть посетителей за ноги. Мы полюбили это место за то, что оно такое странное, необычное и очень французское.
Однажды, когда мы зашли, мадам кокетничала с пожилым посетителем.
– Я была звездой «Фоли-Бержер» [39] в свое время, – сказала она низким прокуренным голосом. – Когда я садилась на шпагат, толпа приходила в восторг. – Она глубоко вздохнула и посмотрела мужчине в глаза. – Моя грудь была похожа на две райские подушки.
Старичок начал протирать глаза так, как будто он только что увидел эти райские подушки. Он поставил пустой стакан из-под пастиса на барную стойку. Барменша протянула руку в сторону, взяла бутылку и наполнила стакан, не сводя с него глаз.
– Я могла заполучить любого мужчину. Морис Шевалье [40] не оставлял меня в покое. Каждый вечер моя гримерка была заполнена цветами. – Она остановилась и вздохнула, затем оглядела весь бар и заметила, что я внимательно слушаю их разговор.
Она доверительно наклонилась к старичку и заговорщически прошептала:
– Я до сих пор умею садиться на шпагат. Могу показать, если хотите, – и игриво подмигнула. Мужчина выпил весь стакан пастиса одним глотком.
Во Франции нет пабов. В Лондоне я была испорчена их изобилием. В аромате пива, липких коврах, деревянных барных стойках, на которых лежат вонючие тряпки, чтобы вытирать излишки алкоголя, в приглушенных огнях есть ощущение того, что вечер пройдет отлично. Во Франции бары совсем другие.
Начнем с того, что там, где я живу, люди очень любят незнакомцев. Когда мы впервые зашли в бар в Юкелье, разговоры прервались и все посмотрели в нашу сторону. Я замерла у входа, так как не ожидала такой реакции. К моему удивлению, все в баре начали кивать и говорить «месье», «мадам», чтобы поприветствовать нас, и только после этого они вернулись к своим разговорам. Мы сели за столик, и мужчина вышел из-за барной стойки, чтобы принять наши заказы. Он пожал нам руки.
– Ах, – сказал он, – вы англичане, которые приехали в Эмбри, да?
Это были первые выходные, которые мы полноценно провели в нашем новом доме. Я, конечно, слышала, что новости здесь распространяются быстро, но не ожидала, что настолько – уж точно быстрее новостной службы Би-би-си.
Тем вечером посетители перед уходом пожимали руки всем в баре, включая нас. Это было наше первое знакомство с дружелюбными людьми из Семи Долин.
Мне понадобилось достаточно времени, чтобы привыкнуть к тому, что некоторые из моих соседей не считают нужным стучать во входную дверь. Многие с удовольствием могут пройтись за домом и заглянуть в сад. Некоторые даже зайдут внутрь дома, если дверь открыта. Наши водосчетчики находятся внутри дома, и однажды человек, записывающий показатели счетчиков, просто зашел в дом, пока мы обедали, сказал «бонжур», подошел к стене, открыл ящик, снял показатели и вышел.
Иногда я замечала, как фермер очень медленно везет свой трактор мимо нашего сада, пытаясь высмотреть, чем же занимаются эти сумасшедшие англичане.
Когда мы меняли окна в передней части дома, небольшая дорожка у входа стала самым популярным местом для прогулок по деревне. Местный строитель проезжал на своем фургоне именно мимо нашего дома каждый раз, когда ехал обедать, чтобы посмотреть, как у нас идут дела. Клодетт иногда проходила мимо, качая головой от удивления. Жан-Клод сказал нам позже, что она отчитывала его за медлительность, ведь мы смогли поменять три окна в крыше за один день, а ему понадобились три недели для замены одного окна.
В такой деревне невозможно хранить секреты – все суют нос не в свое дело. Мне, в общем, жаловаться нечего, ведь моя жизнь и жизнь людей вокруг являются темами для моего повествования.
Глава 19. Французская кухня
Эта часть севера Франции неизвестна своей высокой кухней, но при этом тут находится «зеленая грядка Франции» – Булонь-сюр-Мер, не только самый крупный рыболовный центр, но и прекрасное пастбище – здешние богатые почвы хороши для скота. Местные блюда зимой могут быть чересчур жирными, что ожидаемо, а еще здесь так же популярен муль-фрит (блюдо из отварных мидий и картошки фри), как и в других областях Франции.
Типичные закуски – это carbonnade flamande (рагу из говядины с коричневым сахаром и пивом), flammekueche (похоже на тонкую пиццу с крем-фрешем [41]