– Довольно опасно.
Наконец-то кто-то нарушил тишину. Было сложно понять, что сказать, чтобы не обидеть хозяина, но мой отец об этом не переживал.
– Эта лампочка… – продолжал он, – …если на нее попадет вода, то… БАМ! – закричал он, заставив всех подпрыгнуть, отчего пол сразу же прогнулся. Мне показалось, что мы стоим на трамплине и можем провалиться на первый этаж в любой момент.
– Что ж, – рассудительно заметил Уильям, – в этом доме никто и не принимает душ. Слишком холодно.
Я не могла смотреть на отца.
Мы осторожно спустились по лестнице, прошли по гостиной и зашли в еще одну маленькую бетонную комнатку. Там находилась ржавая стиральная машинка и несколько железных стеллажей розового цвета, где нашли последний приют несколько огромных пауков. Уильям пнул скелет давно умершей птицы и сообщил, что это была кладовка.
Над моей головой в комнату заглядывала открытая труба, на конце которой болталась старая плетеная корзина – все для того, чтобы крысы не попали внутрь, объяснил Уильям таким тоном, словно это самая нормальная на свете вещь. Запах гнили был просто невыносим. В остальном доме он был просто неприятным, но тут было уже слишком. Пол был покрыт жидкостью, сочившейся из стен. Это, конечно, была самая худшая комната в доме.
– Спальня! – объявил Уильям, проведя нас через дверной проем, в котором Марку опять пришлось пригнуться. В этот момент даже Уильяму было тяжело найти что-то позитивное.
Кажется, интерьер этой комнаты был вдохновлен французскими шале, и почти вся комната сверху донизу была обита оранжевой вагонкой. Там было темно, мрачно, грязно и влажно. Слово «отвратительный» было придумано словно для этого дома.
Впрочем, была тут и искра надежды. Одна стена была сделана из кремня. Посреди всей этой грязи она смотрелась очень красиво.
– Это вы построили? – спросила я.
– Нет, – ответил Уильям. – Некоторым частям дома сотни лет. Вот тут жили люди, а их животные жили в соседней комнате.
А, так вот что это был за запах. Сырой шерсти.
Кремниевая стена была построена на двух деревянных опорных балках, и в ней были два окна, которые смотрели на маленький дворик. Я увидела, что уже темнеет, а дождь так и не прекратился. Я знала, что нам уже пора возвращаться в Кале, чтобы попасть домой.
Мы быстро прошли по остальным комнатам, и каждая из них была ужасной. Ни одна не была пригодна для обитания, по крайней мере, по нашим стандартам, а назвать хотя бы одну из них привлекательной было абсолютно невозможно.
– Нам пора, – сказал Марк. – Надо вернуться в Кале, чтобы успеть на паром.
В его голосе я услышала отчаяние.
– Да, – поддержал его отец. – И я хочу покурить.
– Осталась всего одна комната, – сказал Уильям. – Кухня следующая, и там я сделаю чай.
Комната была длинной и желтой. В ней стояла старая угольная печка, которая пыталась, довольно безуспешно, добавить дому тепла. Там была раковина со сколами, самая дешевая в мире кухня, грязный пол и дверь, ведущая неизвестно куда. Была хоббитская дверь, которая соединяла комнату с гостиной. Помимо этого всего в комнате было гигантское видовое окно, которое смотрело в сад, занимая половину стены.
И вот тогда это произошло.
Я стояла, вглядываясь в темноту и чувствуя то, что французы называют un coup de foudre – удар молнии, любовь с первого взгляда.
Я чувствовала себя влюбленной по уши. Любовь заполнила меня. Вы думаете, что сад выглядел как сад Клода Моне в Живерни? Насыщенная, живая красота? Фонтаны и деревья, которые сразу вызывают восторг? Отнюдь: это были два поля, несколько деревьев и овца где-то вдалеке. Поля были зелеными и большими. И все. Я даже сейчас не понимаю, что тогда случилось.
В моей голове совсем без предупреждения выскочила картинка красивого огородика и как я иду в кухню с корзиной помидоров, а мой любимый сидит на кухне с бокалом красного и ждет меня после моих огородных упражнений.
– Нам правда пора, не переживайте из-за чая, Уильям, серьезно, – сказал Марк, прервав мои мечтания.
Я медленно повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он содрогнулся и потряс головой. Он знал этот взгляд. Марк видел его в магазинах, когда я хотела купить что-то, что он возненавидел.
– Нет, – сказал он. – Точно нет.
Я продолжала смотреть на него. Я хотела, чтобы он почувствовал мою страсть, внезапное, всепоглощающее, огромное обожание к этому вонючему дому и бледному саду.
В это время папа, не заметив моего сжигающего желания и ощущения конца света, появившегося у Марка, вытащил свои ключи от дома и ковырял ими в дубовом брусе.
– Он прогнил, – сообщил папа. – Дом скоро рухнет.
Мы с Марком продолжали смотреть друг на друга в полной тишине. Казалось, что само время остановилось.
– Смотрите, – не переставал он, – гниль, плесень, грибок – все в одной комнате.
Казалось, он получал удовольствие от такого прекрасного и неожиданного открытия.
– Дом – полное говно, – отец вытащил из стены провод, – и еще мне очень нравится, что если потянуть вот за это, то весь дом рухнет.
Он открыл дверь в углу, и мы увидели еще одну грязную комнату, похожую на хижину. Отец показывал на шест, стоявший четко посреди дверного прохода. Он был прав: казалось, что этот металлический шест поддерживает половину дома.
Я ничего не знала об этой деревне, о районе, об административной зоне, которых во Франции больше девяноста, или даже о регионе, в котором находился дом. У нас не было лишних денег. Мы не собирались становиться владельцами дома во Франции. Мы это не обсуждали. Тем не менее я каким-то образом знала, что дом должен стать моим.
– Большое спасибо за то, что потратили на нас время, – сказала я Уильяму уходя. – Мне очень нравится дом.
Отец громко всхрапнул и подмигнул мне, состроив гримасу.
По дороге домой Марк молчал. Я ничего не говорила о том восторге, который меня охватил. Папа, не останавливаясь, продолжал рассказывать о том, какой ужасный дом мы посмотрели.
На следующий день я написала письмо агенту по недвижимости, спросив, есть ли возможность снизить цену.
Глава 4. Поставьте свою подпись здесь, на пунктире
Рано утром в среду, в поздний майский день, через три месяца после того, как мы первый раз увидели дом, солнце светило очень ярко. Было тепло и приятно; такой день, когда ты просыпаешься и думаешь, что все наконец-то хорошо. Мы с Марком снова были во Франции, но это уже была не обычная однодневная поездка. Мы собирались подписать последние документы, которые должны были сделать нас гордыми владельцами дома во Франции.
Признаюсь, это была импульсивная покупка. Не туфли и не сумка, как обычно. Это был целый дом и акр земли, и ко всему этому прилагались невероятные проблемы со строительством, которые требовалось решить как можно быстрее.
Оказалось, довольно просто купить дом, когда мы уже приняли решение о покупке (точнее, когда я уговорила Марка согласиться на это решение). Мне надо было убедить мужа в том, что второй дом во Франции – это отличная идея. Я говорила о том, как прекрасно проводить отпуск в своем доме, как можно будет уехать туда на пенсии, через много лет. Я говорила о том, как мы можем улучшить дом и участок – например, превратить сад из грязного поля в то место, где мы когда-нибудь будем выращивать овощи и розы. Вскоре Марк стал испытывать восторг по поводу превращения нелюбимого здания в великолепный дом. Он согласился уточнить, сколько будет стоить ипотека, если мы все-таки решим покупать дом, который не можем себе позволить. Стало понятно, что если мы возьмем ипотеку во Франции с местным процентом (он был очень низким) и с тем курсом, который тогда был (он был для нас очень выгодным), то мы должны были платить двести евро в месяц, а это было не сильно больше, чем мы ежемесячно платили за спортзал или за ужин с вином в хорошем ресторане.
Агент, продававший дом, сказал, что сбить цену будет сложно, но через неделю после того, как мы впервые переступили порог, я предложила 90 000 евро – это было на десять процентов ниже изначальной цены. Агент по недвижимости подтвердил стоимость через несколько минут. Уже потом наши соседи-французы смеялись и говорили: «Он знал, что вы согласитесь!»
Так что мы решили отказаться от нашего членства в спортзале. Мы также поняли, что не будем ездить в экзотические места и не будем ходить в рестораны. Нам надо было копить как можно больше, чтобы купить домик во Франции, а ведь еще надо было платить за коммунальные услуги и за поездки туда и обратно. Но мы поняли, что, если мы многое принесем в жертву и будем работать не останавливаясь, все станет возможным и мы в итоге достигнем цели.
Нам нужно было в письменной форме согласиться на покупку дома, а потом у нас было десять дней на то, чтобы отказаться. И каждый час я думала об отказе. Можем ли мы позволить себе этот дом? Как мы справимся с двумя домами? В итоге победило сердце, и когда надо было подписывать документы, моя рука не дрогнула и я не стала писать письмо с отказом. Агент по недвижимости порекомендовал нотариуса, который работал и с продавцом – во Франции нормально брать на сделку одного человека на две стороны. Мы заплатили депозит и взяли французскую ипотеку, так как процент был куда ниже, чем процент в любом банке Великобритании.
Мы с Марком взяли с собой отца, чтобы он тоже принял участие в большом событии. Он бешено пыхтел сигаретой на тропинке к дому, так как курить в машине ему было запрещено. Это уже была не та машина, на которой мы ехали три месяца назад.
Все, что мы заработали к моменту, когда впервые увидели дом, ушло на оплату лондонского дома, кроме одной шикарной вещи – машины Марка, «Ягуара». Он хотел его купить с самого детства. Так что, когда я предложила продать его гордость зеленого цвета, чтобы собрать двадцать процентов депозита на дом во Франции, он был не в восторге, но после недолгих (на самом деле довольно долгих) споров согласился на продажу.