Два года шерстяное создание жило в нашем саду, ело все, что видело, забиралось на деревья или, по крайней мере, пыталось (видимо, оно было немного дезориентировано) и везде оставляло катышки. Мы называли его Пердун – из-за отвратительного запаха, который от него исходил.
Старик-владелец никогда не заговаривал с нами и игнорировал меня, когда я пыталась поговорить. Даже не улыбался.
Как-то на выходных мы приехали к дому и не увидели овцы. Старик сильно заболел и забрал «грязное животное», как называли овцу соседи, в свой собственный сад. У него больше не было энергии на то, чтобы приносить ему воду и проверять, как у него дела, и он был очень привязан к овце. Мы тоже привыкли к Пердуну, поэтому продолжили кормить его морковками, но уже через соседский забор. Перед смертью старик озвучил желание, чтобы те, кто купит его дом, позволили овце жить в саду. Ничего не подозревающая семья, въехавшая в дом вскоре после смерти старика, выполнила желание, будучи уверенными, что это ненадолго. В конце концов, овце было как минимум двадцать лет, если верить местным, а в человеческих годах так вообще 140. Она прожила еще четыре года и стала самой старой овцой в стране, по словам Оливье.
Иногда при покупке дома во Франции ты получаешь больше, чем кирпичи и цемент.
Глава 5. Лето в Семи Долинах
До конца лета 2004 года, когда мы с Марком стали владельцами дома во Франции, мы как можно чаще старались проводить выходные в Семи Долинах. Иногда мы ехали туда на машине и брали с собой отца, иногда ехали вдвоем на мотоцикле. Мы нашли короткий путь из Лондона в Дувр и из Кале в нашу деревню и поняли, что можем доехать до точки назначения всего за три часа.
Чаще всего, по крайней мере. Как-то в конце июля, в пятницу, после дня в офисе мы уехали из Лондона на мотоцикле. В небе повисли зловещие темные тучи. Когда мы выехали из туннеля в Кале, нас встретили ливень, гром и молнии. Мы натянули перчатки, подняли воротники пальто и отправились в самый центр бури – к нашей деревне. Каким-то образом мы пропустили поворот, съехали с пути и оказались в лесу где-то рядом с портовым городом Булонь-сюр-Мэр, в двадцати минутах от Кале. Это огромное пространство, покрытое лесами и холмами. Там очень красиво днем, и многие люди приезжают туда гулять, но ночью, когда ты потерялся в буре, оно становится похожим на место, которое можно увидеть в фильме ужасов.
Наступила полночь, было темно, и лишь изредка непроницаемый мрак рассекали молнии. Наши рации, по которым мы переговаривались во время поездки на мотоцикле, умерли – наверное, от дождя. Я представляла, как нас съедают дикие кабаны, а тела через несколько недель находят жандармы.
Не могу сказать, что я преувеличила. Во Франции водятся дикие кабаны, и я часто видела, как они бегут по полям. Огромные волосатые создания довольно застенчивы, но, если их напугать, могут быть агрессивными.
К счастью, той темной ночью в лесу наше время еще не настало. Марк смог найти путь на главную дорогу, и мы приехали домой грязные и истощенные. Мои перчатки так промокли, что развалились. В ботинках было полно воды. Мы просушились и рухнули на кровать, чтобы как следует отоспаться.
Утром солнце вернулось и разбудило нас лучами. Я открыла окна, чтобы вдохнуть запах деревни после дождя. Трава и цветы очень сильно пахли в чистом и сладком воздухе. Запах смыл воспоминания об ужасном вчерашнем путешествии. Я слышала, как фермер Тьерри заводит трактор на вершине холма, и через несколько минут он проехал мимо, волоча за собой прицеп с навозом – еще один деревенский запах.
Дом с каждым разом все больше открывался нам, и мне хотелось бы сказать, что мы нашли там спрятанные сокровища, например мраморные камины или орнаменты. Но этого не было. Второй этаж был не предназначен для жизни – там было грязно и темно. Дыры были не только в стенах, но и в крыше. Мы закрыли люк над лестницей и оставили его в покое. Скорее даже не закрыли, а задраили – люк, как в подводной лодке, сдерживал напор жуков, сквозняков и животных. Первый этаж был в целом ничего. Мы жили в комнате с кремневой стеной, а отец – в гостиной. Готовили мы в саду на гриле вне зависимости от погоды. С одной стороны дома была комната без двери и с поддерживающим шестом. С другой стороны, как бы дополняя ту комнату, была комната с двумя стенами и пластиковой крышей. Мы использовали ее как веранду и переносили гриль туда, если шел дождь.
Основной работой на лето было вынести мусор из дома и привести в относительный порядок сад. Мы прошерстили каждую комнату, избавились от липких ковров, старых кроватей, холодильников, стопок газет из 1970-х годов, сломанных плиток и прочего мусора. Одновременно я красила все стены в белый, включая стены из бетонных блоков, чтобы все это выглядело получше. На самом деле дом был больше похож на тюрьму, чем на летний коттедж.
Когда проводишь несколько дней в своем доме за границей, не успеваешь понять, какова реальная жизнь в другой стране. Мы иногда встречали соседей, и они казались приятными и дружелюбными, хоть и слегка отчужденными. Большинство наших встреч заключалось в том, что мы кивали друг другу.
К нам приезжали друзья и семья, и они были шокированы состоянием дома. Это был вовсе не дом мечты из Прованса, так что, если они оставались у нас на ночь, им приходилось идти на жертвы. В деревне не было ни магазинов, ни баров, и мы оказывались в изоляции. Впрочем, некоторые люди тоже попадали под очарование медленного темпа жизни, великолепных магазинов, сладостей и булочных в городе Монтрёй. Там пахло свежими круассанами и багетами. Очень бодрый уличный рынок украшал город Эден, который, как мы в итоге поняли, сильно отличался от того мрачного захолустья, которое мы увидели мрачным февральским днем. Сложно было не полюбить кафе в Юкелье, невероятные гастрономические удовольствия французской жизни и историю, наследие этой части Северной Франции. Все были поражены тем, что можно купить свежий козий сыр прямо на ферме недалеко от нас, а многие из наших гостей стали фанатами местного блошиного рынка выходного дня. Отцу нравилось пробовать разную еду: местную ветчину, мед и джем, хотя он кривился при виде улиток и отказался попробовать жареные лягушачьи лапки в китайском ресторане в Сент-Омере.
Многие люди были поражены тем количеством земли, которая нам принадлежала, а сестра Марка Лорен и его зять просто пришли в восторг. Они мечтали и сами купить дом недалеко от нас. Как и мы, они всю жизнь прожили в Лондоне и были поражены большой территорией, густой зеленью в этой части Северной Франции и тем фактом, что можно было проехать много миль и не встретить ни одной машины.
Кто бы ни приезжал к нам в гости, мы всегда уговаривали его помочь с ремонтом и садоводством. В конце лета дом уже больше стал похож на сарай с душой (если прищуриться и быть в хорошем настроении).
Предсказание отца о том, что работа по дому будет бесконечной, воплощалось в жизнь. Всегда было очень много дел – в каждый наш приезд надо было скосить траву, потому что она захватывала все вокруг, а сырость в доме никуда не исчезала, но мы все-таки пробовали что-то с этим сделать.
Не так далеко от нас находилась небольшая деревня, довольно симпатичная, с маленькими домиками и парой коммерческих зданий. Одно из них было традиционным мясным магазином, где продавались свежее мясо с местных ферм и прочие мясные продукты, приготовленные владельцем магазина. Второе здание было абсолютной противоположностью – старое, с парковкой, что-то между домом и сараем, в очень плохом состоянии. На нем висела от руки написанная вывеска, закрывавшая окно. На ней утверждалось, что это Club Privé. Мы с Марком предположили, что это что-то вроде паба или клуба. Мы несколько раз проезжали мимо и все время думали, что, может, стоит туда зайти – правда, без отца.
Как-то раз мы работали в саду, и мимо прошли пожилые соседи, которые предложили нам зайти в гости и выпить пива, когда мы закончим работать. Они представились как Стефан и Бабетта и сказали, что переехали из Лилля. Пара жила рядом с церковью, и мы много раз рассматривали гномов на их участке. В общем, красивым летним вечером мы отправились в их дом. Было около шести пополудни – как раз время для аперитива. Соседи были очень дружелюбными, и вскоре мы почувствовали себя как старые друзья. Я сказала им, что мы думали заскочить в Club Privé, когда приедем в следующий раз, и, возможно, они захотят пойти с нами.
В комнате воцарилась зловещая тишина. Бабетта вперила глаза в пол, Стефан смотрел на меня открыв рот. Несколько долгих секунд никто ничего не говорил.
– Ну, – промямлила я, – это было просто предложение. Может, в следующий раз.
И снова все промолчали.
– Или, – я пыталась понять, что же вызвало такую реакцию, – вы можете прийти к нам в гости, а мы привезем английское пиво.
Стефан откашлялся и сказал:
– Мы, пожалуй, уже староваты для таких вещей.
– Для каких вещей, для пива? – Я была удивлена, потому что он с явным удовольствием выпил уже несколько стаканов.
– Нет. Для libertins.
Стало ясно, что я не понимаю, о чем он говорит, и последовал веселый диалог, в котором был задействован французский словарь, где я прочитала определения нескольких новых слов и узнала, что libertin – это кто-то, у кого нет «моральных и сексуальных ограничений», и что Club Privé – это на самом деле свингер-клуб. Оказалось, что люди приезжали сюда даже из Парижа.
Кто бы мог подумать: тут, в этой французской глуши? Я не знала, удивляться этой информации или тому, что Стефан сказал: «УЖЕ староваты».
В один из выходных во всех окружающих городах появились сияющие плакаты, обещавшие ночь радостей в Экс-ан-Иссар. В этой миловидной деревне с магазином сосновой мебели, церковью и домиками планировалась невероятная ночь развлечений, шикарной еды и illuminations, что означало, как мы подумали, «впечатляющее световое шоу». Учитывая, что мы особо не видели тут ночной жизни – местные кафе-бары в Юкелье, какими бы прекрасными они ни были, закрывались примерно в девять вечера, и ничего другого поблизости не было, – мы не смогли удержаться. Благодаря плакатам, развешанным повсюду, мы смогли узнать больше о том, что показалось нам поистине впечатляющим событием. Мы вспомнили Лион и знаменитый Праздник света. По дороге в город мы проехали несколько миль от нашего дома по пустой деревенской дороге, мимо деревянной мельницы, колесо которой медленно вращалось, мимо ферм с закрытыми ставнями (как обычно, признаков жизни в деревнях было мало).