на указано — «обалденно, на обложке грампластинки — обнаженная грудь!» Экая невидаль!
Дайан ди Прима: Я помню, как моя мать со своими сестрами сидели в кружку и хихикали, обсуждая замужнюю жизнь. Хиханьки да хаханьки, один смешок за другим. Ну конечно, все осталось так же, как раньше. Никакого «освобождения женщин» не произошло. И секс подавляется до сих пор. И все волнуются о том, что же случится с детьми. Мы жили на краю каньона и один из моих мужей волновался, что дети туда упадут. Но у детей столько же здравого смысла, как у котенка или щенка! Почему они должны куда-то упасть?
Этот мой муж был чокнутый совершенно. Может быть, в следующей книге я напишу побольше о нем. В течение четырех лет я пыталась избавиться от него. Он был бисексуал и умер в 1990 году в Роки Маунтинс, в буддистском центре. Он болел СПИДом. Да и вообще у стольких людей моего возраста сейчас рак печени, гепатит С. все это от иголок, конечно. В мое время мы даже не подозревали о существовании всех этих болезней и ни о чем не заботились. Возможно, и Ларри Риверс был болен раком. Представьте, он разговаривает с тобой и затем прямо во время разговора задирает штанину и ширяется героином, как будто бы не замечая тебя. И рак печени Аллена Гинзберга тоже, возможно, был гепатитом С, да он и не скрывал этого. Вот скоро опять будет эпидемия гепатита.
Вопрос: Какие-то Ваши вещи переведены на русский язык?
Дайан ди Прима: Ну, может быть, Вы переведете что-то мое… посмотрите. множество моих произведений были переведены на чешский примерно в 1986 году. После этого — видимо, из-за этих публикаций — мои ранние «битнические» произведения перевели на венгерский.
Вопрос: Почему Зен и Буддизм оказали такое огромное влияние на битников?
Дайан ди Прима: Об этом написана целая книга. Сейчас я не успеваю ответить Вам на этот вопрос. Есть антология битнической и буддистской поэзии, которую мы разбавили эссе о буддизме. Гэри Снайдер написал предисловие, а я написала эссе. Книга называется «Под Единой Луной» (Beneath a Single Moon).
Вопрос: Вы написали о том, что Ваши родители боялись всего на свете, и особенно разных болезней.
Дайан ди Прима: Да, и террор, и микробы кругом, и люди сходят с ума, пытаясь все взять под контроль.
Вопрос: С помощью философии Зен Вам удается что-то взять под контроль?
Дайан ди Прима: Нет, совсем наоборот. Зен говорит, что никакого контроля не нужно. Подумайте о картине, о японской картине. Там нет никакого контроля, но зато присутствует громадное количество дисциплины и выдержки, вложенных в создание этой картины. Именно это я имею в виду, когда говорю о редактировании поэм… писать так, чтобы не приходилось ничего редактировать. Вот японский художник Хокусай. Когда ему было семьдесят, он наконец выучился рисовать точку. Он сказал, что если ему отпустят еще десять лет жизни, то он научится рисовать линию.
Все остальное — это джазИнтервью с Алессандро Барикко
Российскому читателю представлять Алессандро Барикко не нужно. Этот итальянский чудак, коренной туринец, музыкальный критик и пианист-любитель, вошедший в писательство, если можно так выразиться, через оркестровую яму, дебютировав книгой о композиторе Россини, пишущий шелковую, чувственную, чуткую прозу, в которой есть место и кораблекрушениям, и волшебным шкатулкам, уже давно нам знаком. И по снятому по его новелле фильму известного режиссера Торнаторе «Легенда о пианисте», который никогда не сходит с корабля, на котором родился, и по переведенным на русский новеллам и романам «Шелк», «Море-океан», «Город», «Без крови». Барикко, которого критики уже окрестили «поздним романтиком», полностью разрушает наше представление о «вечно голодном артисте» — он одновременно и отмеченный премиями востребованный литератор, и привыкший к publicity, умеющий себя подать шоумэн, и, наконец, бизнесмен, один из пяти основателей школы искусств. Он явился на интервью точно по времени, в своих джинсах и фирменной футболке и со своей деловитой учтивостью больше похожий на американца, чем на итальянца, и уделил нам около часа — сразу же после интервью должна была состояться его встреча с исполнительным директором школы на предмет обсуждения финансовых дел. Так как наш разговор происходил сразу после мирового чемпионата по футболу (у итальянцев две страсти — это футбол и еда, и, поскольку итальянцы, по словам другого коренного туринца Эндрю Меклина — наименее патриотичный в мире народ, их патриотизм обычно проявляется в приверженности родной футбольной команде), мы начали беседу с вопроса о любимой команде Барикко. В финале «Ювентус» сражался с «Миланом», а поскольку владелец «Милана» — ненавидимый Барикко «Берлуска», Барикко пришлось болеть за «Ювентус». Обычно же любимая команда Барикко — это местная туринская команда «Торино». Барикко знает английский язык не слишком хорошо, чтобы общаться на нем, и поэтому интервью велось на итальянском. Хочется воспользоваться возможностью и поблагодарить Эндрю Меклина за помощь при переводе.
Вопрос: Как обычно рождается Ваш новый текст? Например, когда один из героев «Море-океана» художник Плассон приступает к работе, он всегда начинает рисовать с глаз. А с чего начинаете Вы?
Алессандро Барикко: Все обычно начинается с мелких, блескучих деталей, которые кажутся мне значимыми. Эти детали — будто клетки, будто небольшие организмы, обладающие своим собственным звучанием. Затем повествование строится вокруг этих клеток. Начало книги — это всегда какой-то жест, или предложение, или предмет. Какие-то события потрясают твое воображение, и ты начинаешь исследование, накручивая повествование на эти детали.
Вопрос: В России недавно вышла и сразу же стала популярной Ваша новелла «Без крови», в которой рассказывается о девочке, которая видела, как убивали ее отца, но сама чудом осталась жива. Когда она выросла, она разыскалаодного из убийц, ставшего к тому времени беззащитным пожилым человеком.
Конец повести неожидан. Вместо возмездия, которого страшится убийца, приходит любовь, любовь в физическом смысле этого слова. Почему Вы пишете про войну?
Алессандро Барикко: Моя последняя книга «Без крови» — это исключение, так как обычно я не вкладываю в понятие «война» никакого особого смысла. В «Без крови» показан мой личный взгляд на войну. В любой другой моей книге война — это своеобразный прыжок, неожиданный поворот в чьей-то судьбе, динамический инструмент истории, который все приводит в движение и все обращает к началу, к истокам вещей.
Вопрос: В одном из Ваших романов есть впечатляющая сцена: Адмирал играет в шахматы с Атаманом. Если он выигрывает, то все хорошо, а если проигрывает, то он должен умереть. Мне это напомнило фильм Бергмана «Семь печатей», в котором странствующий рыцарь, играя в шахматы, сражается с дьяволом за свою жизнь. Как Вы относитесь к Бергману и можете ли назвать какие-то другие фильмы и режиссеров, которые на Вас повлияли?
Алессандро Барикко: В молодости я просто обожал Бергмана. Но наш мозг — это губка, и все, что окружает нас, проникает туда и клокочет где-то там, в недрах нервных клеток, как в кипящем котле, и потом, в самый маловероятный момент, вдруг выплывает… Поэтому когда меня спрашивают по поводу какого-то образа, я всегда отвечаю, что никогда ничего не заимствую непосредственно. Единственное исключение — это «Море-океан», где центральная часть выстроена вокруг полотна Жерико, но это так там и заявлено, ведь я даже не изменил имена главных героев! А все остальное не нарочно, конечно. Вы мне скажете, например: «о, я заметил в твоем тексте то-то и то-то» и тогда я отвечу: «да неужели?!»
Вопрос: Значит, Бергман Вам больше не нравится?
Алессандро Барикко: Есть авторы, которые сильно устаревают. Я не уверен в том, что Бергман действительно устарел, ибо не смотрел его фильмы уже лет десять, наверно. Но, например, фильмы Висконти, которые доставляли мне огромное наслаждение, когда мне было около двадцати, сейчас кажутся мне «сдавшими» по старости лет. Хотя я не уверен в том, что это минус. Ведь это устаревание, возможно, вовсе и не сказывается на их артистической ценности.
Вопрос: В продаже появился Ваш широко разрекламированный компакт-диск Air Baricco…
Алессандро Барикко: Идея этого диска родилась примерно в ноябре 2002 года. Мы тогда выступали в Риме в театре, полном народу, и я читал текст «Города» под музыкальный аккомпанемент. Затем мы записали его в Париже вместе с французским дуэтом Air. Я считаю, что если наш компакт-диск удостоился серьезного промоушна, то это не из-за меня, а из-за Air. Поскольку Air прославились и в США, и вообще в мире своим саундтреком к фильму, снятому дочью Фрэнсиса Форда Копполы Софией Копполой, у них есть своя аудитория в США. Фильм назывался «Девственницы-самоубийцы» и был снят по роману Джеффри Юджинидеса. Так что у Air есть аудитория, а у меня, несмотря на наличествующие публикации, ее в США нет, и я благодарен им за эту рекламу.
Вопрос: Один из наших туринских друзей, Витторио, школьный учитель, предложил нам очень интересную концепцию Вашего романа «Море-океан». Он сказал, что в этом романе Вы каким-то образом отражаете всю историю искусств, от Тернера к Жерико и т. д., и затем движетесь к современному искусству, к авангарду, то есть к белым полотнам Раушенберга или Малевича. Так ли это? Кроме картины «Гибель медузы» французского живописца Теодора Жерико, ссылаетесь ли Вы в «Море-океане» на какие-то другие произведенья искусства?
Алессандро Барикко: В «Море-океане» рассказана история художника Плассона, который рисует портреты моря, и тут нет отсылки ни к какому другому художнику. Я вовсе не пытался сделать роман отражением каких-то течений в искусстве. Жерико, конечно, является самым главным силовым центром книги. Он, кстати, получал за рисованье портретов огромные деньги. На самом деле, кораблекрушение, гибель плота — это и есть самая сердцевина книги и в то же самое время история, которая произошла на самом деле. Что касается белых полотен в самом конце, полотен, которые рисует Плассон, то они вовсе не указывает ни на Раушенберга, ни на Малевича, или кого-то еще, как Вам показалось, это просто естественное, по моему мнению, завершение книги.