Праздник для меня закончился быстро — еще до того, как пришли основные гости, — когда хозяин дома попросил принести из подвала пару бутылок какого-то винца своей матери, которое типа очень любят девчонки, и запер меня в этом склепе на всю ночь. Первые пару минут, долбясь в тяжеленную дверь, я думал, что это произошло случайно. Но потом нашел брошенные в углу подушку и плед — видимо, чтобы узник не окоченел к утру. Смартфон в этом подземелье не ловил — только что и отсчитывал время. В полночь к громкой музыке сверху добавились радостные крики — меня же, судя по всему, не слышал никто. Этот всеобщий любимец словно боялся, что я одним своим присутствием испорчу ему Новый год. Ну, наверное, у него были поводы, чтобы так бояться — в конце концов, на виражах одной заразы он разбивался намного чаще. А может, боялся, что там, где обделяют его, перепадет мне? Ха-ха. Катерина не дает — она только забирает.
Дверь лязгнула лишь под утро, когда в доме уже наступила тишина. Я сразу же выскочил из этой темницы, всеми матерными словами, которые знал, донося до хозяина дома все, что о нем думаю.
— Тише, — усмехнулся он, — тут дама!
И правда, у холодной каменной стены со сцепленными на груди руками обнаружилась Катерина — с таким выражением на лице, как будто я сам был во всем виноват.
— Зря ты меня не послушал, — коротко бросила она мне и отвернулась к нему. — А тебе самое время извиниться. В этот раз ты превзошел сам себя.
И все?.. А ему это вообще что — наезд или комплимент? И сказано, главное, было одним и тем же ровно-надменным тоном — что мне, что ему. Ухмыльнувшись, Мишель перевел глаза с нее на меня.
— Ты извини, конечно, но реально зря ты ее не послушал. Больше скажу, я б оставил тебя в гостях и до вечера, — он кивнул на дверь за моей спиной, — но королева узнала и решила, что тебе уже пора покинуть мой скромный замок. Как видишь, ей ты здесь не ко двору…
Чего он точно сказал, я уже и не помню, потому что весь дискомфорт, причиненный заключением, компенсировал коллекционным винишком его матери. Зато помню, как все это винишко разом ударило в голову, и я порывисто шагнул к нему с сильным желанием начистить одну зажравшуюся харю. В этот миг Катерина отделилась от стены и встала между нами — как всякий раз вставала в детстве, не давая нормально сцепиться, защищая то ли меня, то ли его, то ли свой собственный покой.
— Достаточно, — отрезала она. — Роман, тебе пора.
И это было реально все — все ее участие в моей новой жизни. А ведь пока меня не увезли в Москву я был ее другом и что-то для нее значил — примерно столько же, сколько и ее придурок-сосед. Он это до сих пор помнил, вот и бесился, а она, казалось, об этом совершенно забыла. Проблема была в том, что я тоже это помнил, и это рвало мне мозг сильнее всего. И если для него у меня еще были слова — матерные, но были, — то для нее уже никаких слов не находилось.
Вырывая из воспоминаний, рядом протяжно скрипнул стул.
— Вот ты где, — Влада резко плюхнулась за стол, аж задев своим коленом мое, схватилась за стопку и залила в себя всю недопитую Катериной текилу.
— Ты это, полегче, — только и успел сказать я.
От принятого она поморщилась так, что из глаз чуть не брызнули слезы.
— Ну и дрянь! — и, поделившись открытием, стукнула хрустальным донышком по столешнице.
Да уж, самое время переименовать этот «Prestige» в «Отель разбитых девичьих надежд» — больше соответствовало атмосфере. Да и сиськи у нее как-то сдулись — похоже, вытащила свои пушапы.
— Смотрю, встреча с кумиром не удалась, — заметил я.
— Да какой на фиг кумир, — пробурчала моя новая собеседница. — О чем ты говоришь? Просто ступенька в моей карьере!
Об которую, судя по всему, ты споткнулась.
— И когда фита ждать? — поинтересовался я, облокачиваясь на стол.
— Ты издеваешься? — ежик снова выпустил колючки. — Не будет никакого фита с этим козлом! Сначала бабки попросил. Ну, к этому я была готова, а потом еще, сука, сказал, что чтобы фит вышел хороший, ему надо подстроиться под партнершу. А сценарий подстройки у него один, и если его не сделать, то он не согласен. «Знаешь, сколько у меня таких звезд», говорит он, «и что мне со всеми фит делать? А некоторые такие бездарности попадаются, так что я не пою с девочкой, пока не знаю, как она стонет. Детка, сравни свой уровень и мой, и ты сама все поймешь!» И руки ко мне потянул…
— И что ты сделала? — спросил я, даже чуть сочувствуя этому бедолаге.
— Пнула его по настроечному инструменту и ушла! А он мне в спину орал, что я никогда не добьюсь успеха! Козел! Бесит!.. — пустая стопка сурово треснула по столешнице. — На фиг ждала только, на фиг с парнем поссорилась… Но больше всего меня бесит эта дебильная елка!
Ни с того ни с сего взгляд нашей обиженки ткнулся в елочку желаний неподалеку, будто именно там крылась причина всех ее бед.
— Елка-то в чем виновата? — я аж умилился. — Тоже пыталась тебя полапать?
— Хахаха… — пробубнили рядом. — Говорят, повесишь шарик — и желание сбудется. А ни фига не сбывается!
— И что ты там пожелала? Успеха?
— Успеха я и сама добьюсь, — ворчливо отозвалась собеседница. — Просить надо чего сама не сможешь получить, что от других зависит…
— Любви, что ли?
Она резко повернула голову ко мне.
— С чего ты взял?
Но по взгляду я понял, что угадал.
— У меня вообще парень есть, и он меня, между прочим, очень любит!
— Ага, настолько любит, что я его сегодня заменял.
— Да что ты вообще понимаешь? Просто он… — начала Влада и запнулась, не найдя слов.
— Просто уехал, — подсказал я.
Говорят, чтобы развернуть ежа, надо его подбросить — в этом случае он инстинктивно развернется, чтобы приземлиться на лапы. Вот только этот еж неожиданно вскочил со стула и зашагал к елке с таким видом, будто собирался ее сносить своими колючками.
— Ты чего делаешь? — я на всякий случай пошел за ней.
— Хочу снять этот дебильный шар! Мне он тут больше не нужен…
С решительным видом наша звезда подтащила к елке предусмотрительно оставленную рядом табуретку, забралась на нее и потянулась, пытаясь снять шарик чуть ли не с самой верхушки. Как там говорила Марианка: вешаешь как можно выше — и желание сбудется? Судя по тому, как высоко тянулась Влада, когда-то ей очень-очень хотелось, чтобы ее желание сбылось. Встав аж на цыпочки, она наконец ухватилась за шарик, и в этот миг табуретка опасно качнулась. Я машинально подхватил теряющее равновесие тело — аккурат за выставленную в мою сторону выпуклую пятую точку. Кто ж виноват, что именно она была напротив моих рук.
— Ты на фига меня лапаешь? — моментально завелась ее хозяйка и обернулась так, что снова чуть не грохнулась с табуретки.
— Не лапаю, а спасаю, — поправил я, продолжая удерживать ее вредную тощую задницу, неугомонно крутящуюся туда-сюда, отчего уже сама облапалась об мои пятерни со всех сторон.
Вместо благодарности Влада сурово уставилась на меня. И опять этот пронзительный взгляд черных блестящих глаз — я даже не думал, что у нее такие красивые глаза.
— Не-не-не, — снова качнулась эта колючка, отчего мои руки сжали ее еще крепче, — вижу, чего хочешь. Думаешь: расстроенная, пьяная, доступная. Не-не-не, этого не будет. Никогда ничего не будет. Ты мне не нравишься, ты вообще не в моем вкусе…
И все это на одном дыхании — как мантра, которую бормочут перед сном, чтобы поскорее успокоиться. И, кстати, ты вообще не пьяная — не надо на это спирать.
— Эй, вы чего? — вдруг раздался окрик от бара. — Шарики нельзя снимать!
Влада мгновенно соскочила с табуретки и, сжав в одной руке снятый шар, а в другой — мою ладонь, стремительно потянула меня к выходу — словно вслед за собственным желанием похищая и меня. Под возмущенные крики бармена — наверное, в этом баре нам больше не нальют — мы вылетели из зала и, немного поплутав по коридорам, остановились у окна — запыхавшиеся, растрепавшиеся и почему-то смеющиеся — и все еще держащиеся за руки. А затем эта воришка торопливо отпустила мою ладонь и развернула прозрачный пластиковый шарик. Вслед за искусственным снегом, яркой мишурой и блестками на пол выпала записка с накорябанным от руки «Хочу любви!»
— Ой, — подняв ее, сказала Влада, — а это не мое…
— А ты разве не этого пожелала?
— Я пожелала, чтобы он вернулся, — ответила она, комкая чужую любовь в руке. — И у нас бы был замечательный вечер. Он бы сказал: «ну и ладно, на фига тебе эти песенки». А потом мы бы пошли трахаться. Целых две минуты! — голос аж засочился сарказмом. — Потому что две минуты — это как у всех. «Что, тебе надо больше? Ты порнухи пересмотрелась. До тебя никто не жаловался». Я бы тоже не жаловалась, если бы хоть раз за эти две гребаные минуты кончила!
Звучало как куплет для новой песенки — где опять виноваты все, кроме нее. Везет же мне на таких девчонок.
— Ну так, может, надо не симулировать, а говорить? — навел я ее на мысль.
— Ты еще меня будешь учить, как трахаться! — буркнула эта колючка.
— Ну вообще-то, я могу научить.
И опять черные блестящие глаза, словно пронзая, замерли на меня.
— Ты даже и трахнуть можешь, — сказала она, будто забираясь глазами куда-то внутрь меня.
— Могу, — ответил я, глядя на ее губы.
Сложно сказать, кто был первым — мы подались друг к другу одновременно. Мои руки на ее талию, ее — вокруг моей шеи, а губы страстно прижались к моим.
По-моему, в эти каникулы я пошел по рукам. Но почему это было так приятно?
Ep. 59. День Х
— Нет-нет-нет, только не это… — в кровати рядом раздались причитания, вытягивая меня из сна. — Этого не может быть! — Влада закатила глаза к потолку. — Это дурной сон… Как вообще ты тут оказался?
Как? А то ты не помнишь. Сама же меня к себе и затащила. Когда, целуясь, мы нырнули в лифт, мои руки беспрепятственно гуляли уже везде: и в ее декольте, и под подолом платья, и даже у кромки трусиков — лаская податливое разгоряченное тело и чувствуя, как оно содрогается в ответ. Точно зная, что едем не кофе пить, я позвал ее к себе — она же томно выдохнула мне в губы «к тебе — это слишком долго» — вот как торопилась. Не прекращая целоваться, мы вывалились из кабинки на ее этаже, вместе влетели в ее комнату и прямо с порога, едва захлопнулась дверь, начали раздеваться — вернее, срывать одежду друг с друга. Такого сумасшедшего старта у меня уже давно не было.