В Москве мы провели лишь три дня, а потом опять расстались, муж уехал в Санкт-Петербург готовиться к войне, а я осталась с его семьей в деревне. У них в Воронежской губернии было имение. Мне никогда не нравилось это место, потому что дом был не очень удобен, а парк слишком мал для приятных прогулок. Летом там было ужасно жарко и душно даже по ночам, и нас так нещадно кусали комары, что нельзя было рассчитывать ни на какой отдых. Потом, когда кончалась эта напасть, появлялись тучи мух и вместе с осами делали жизнь здесь невыносимой. Осенью зачастую шли такие сильные и затяжные дожди, что нельзя было выйти из дома в сад, потому что богатый чернозем местами превращался в жижу и просто засасывал тебя. Никогда не понимала той любви, которую питала вся семья к этому месту, – разве что полюбили имение еще в детстве.
Естественно, перспектива остаться там без мужа была выбрана не мной. Родители его были такими добрыми и любящими людьми, и они так хотели видеть свою маленькую внучку, которой было уже восемь месяцев, и чтобы я встретилась с ними, что я превозмогла свою нелюбовь к этому месту, чтобы доставить им удовольствие. Мы самым неожиданным образом встретились на маленькой станции, где мне предстояло сделать пересадку. Мои свекор и свекровь тоже путешествовали, и вагон, в котором они ехали, был отцеплен на этой станции, чтобы следовать далее по другой железнодорожной ветке. Погода была отличная, и моя английская няня вместе с горничной вышли с малышкой на перрон и прохаживались по нему, беседуя на своем языке. Мисс Вайз носила ребенка на руках, а я хлопотала с билетами и багажом. Мой свекор, сидевший в вагоне, залюбовался малышкой, которая была очень крепкой, с большими синими глазами, кудряшками и румяными щечками, выступавшими из-под ее чепчика. Он и не подозревал, что это его собственная внучка! Когда начальник станции сообщил мне, что князь и княгиня Барятинские, как и я, тоже дожидаются того же самого допотопного поезда с его сорокапятилетним паровозом, я тут же бросилась искать их, и мы вместе завершили эту поездку, очень обрадованные встречей.
Несколько дней спустя приехал мой муж, но оставался с нами только двадцать четыре часа, потому что должен был немедленно прибыть в 11-й сибирский стрелковый полк где-то под Ляояном. Расставание было очень тяжелым, но я утешалась мыслью, что Господь не оставит мою малышку без отца, и стала изо всех сил налаживать жизнь в имении. Что это была за странная жизнь! Россия – совсем другая страна, нежели Англия, даже в те времена, о которых я говорю. Там не было среднего класса, чтобы заполнить пространство между почти диким крестьянством и часто чересчур утонченным дворянством. Система землевладения, при которой помещик не проживает в своем имении, оказалась одной из самых крупных ошибок дворянства. Владельцы огромных территорий не беспокоились об управлении своих имений, оставив это целиком на долю управляющих, которые слишком часто были алчными и бесчестными. Преступления старост крестьяне приписывали хозяевам, и получилось, что крестьяне стали легкой жертвой обмана со стороны большевиков с их обещаниями свободы и счастья.
Хотя образование у представителей высших классов России было в некоторых отношениях самым совершенным в мире, на поверку оно оказывалось поверхностным. Революция показала нам, как мало были мы готовы к борьбе, обрушившейся на нас, и как велико было наше незнание собственной страны. Что касается крестьян, то для них по всей стране существовали школы, но учителя получали столь мизерную зарплату и были вынуждены вести такую нищенскую жизнь, что, естественно, их преподавание было окрашено недовольством, которое они испытывали сами, и готовило почву для большевизма.
Родители моего мужа строили школы для крестьян в своих имениях, открывали больницы и ясли, куда работницы могли приносить своих детей. Но – увы! Все это не имело значения, когда вырвалась на свободу сумасшедшая ярость революции.
После первого письма от мужа, с тех пор как он уехал от нас, мы некоторое время не имели от него никаких известий. Потом, наконец, получили длинное и интересное письмо, описывающее его поездку и, казалось, бесконечное пребывание в штабе бывшего вице-губернатора Дальнего Востока генерала Алексеева. Там он встретил своего старого полкового товарища, графа Нирота, которого с радостью увидел вновь. К несчастью, граф был очень скоро убит разрывом снаряда; фактически письмо, описывавшее эту встречу, пришло к нам в тот день, когда в газетах опубликовали сообщение о его гибели. Это было для нас большим ударом, потому что мы его хорошо знали и очень любили.
Похоже, в штабе Алексеева царило недовольство и происходили бесконечные мелочные ссоры со штабом Куропаткина. Однако мой муж не обращал внимания на это, поскольку стремился присоединиться к своему полку. Начало боев ожидалось в любой момент. В Ляояне он встретил великого князя Бориса Владимировича, а также большого друга своего отца – британского генерала Джеральда, с которым он познакомился в Индии во время поездки туда императора Николая II, тогда наследника престола. Я тоже встречалась с этим генералом, и он оставил очень благоприятное впечатление. Граф Адам Замойский тоже был в Ляояне, по пути на фронт с подарками для войск от императрицы Александры Федоровны.
Мой муж с друзьями, догоняя свой полк, добирался до него верхом по незнакомым маньчжурским дорогам. Они проезжали через необычные и живописные китайские деревни, где местные жители вообще не говорили по-русски, а поэтому не могли подсказать им, какую дорогу надо избрать. Только преодолев многие препятствия, они наконец-то прибыли на место назначения. Полк отлично проявил себя в Ялу, где пробил себе дорогу через массы японских войск. Скромный полковой священник показал славный пример мужества во время этой знаменитой битвы. Он ходил перед фронтом полка, держа над собой крест. Он был дважды ранен, но, когда уже с трудом передвигался, два полковых музыканта стали его поддерживать с обеих сторон, и он продолжал ходить, распевая молитвы среди солдат, пока в конце концов не упал на землю, потеряв сознание.
Оркестр также подавал разительные образцы воинской доблести, которые воодушевляли армию. Хотя и половина музыкантов пала в бою, остальные продолжали играть, чтобы подбодрить войска. Священник был награжден офицерским крестом Святого Георгия – это очень редкий случай. Он был тяжело ранен, так как ему прострелили оба легких. Эта битва вошла в бессмертие благодаря картине знаменитого художника Репина. Даже сами японцы в своей официальной истории войны хвалили огромное мужество полка и его священника.
В свое время я получила телеграмму от мужа, в которой сообщалось, что он добрался до своего полка, принял на себя командование 8-й ротой и очень скоро пойдет в бой. Как мое сердце трепетало от волнения! Ночью я не могла заснуть. Меня успокаивал лишь вид моей малышки, и я старалась убедить себя, что все мои предчувствия глупы. Снова и снова я спрашивала у своей свекрови: «Что вы делали, когда ваш муж был на войне?» Она, близкая мне душа, отвечала, что ей помогала вера в Господа, что я должна молиться и что в своей печали я не должна забывать, что это и ее любимый сын подвергает себя опасности.
Долгое время у нас не было никаких существенных новостей, а потом, 1 августа 1904 года, когда я еще не встала с постели, мой свекор объявил мне радостную весть, что у императора появился сын. Его должны были назвать Алексеем в честь сына первого царя, Михаила Федоровича Романова, основателя рода. Император всегда был особенно привязан к памяти того царя, и говорили, что между ними было большое внешнее сходство.
Нам всем было радостно услышать эту чудесную для венценосной пары новость после разочарований, которые они переживали после рождения каждой из четырех своих дочерей. Русский народ тоже был огорчен и, опираясь на свои предрассудки, видел в этом знак от Господа. Сейчас, во время войны, рождение сына и наследника считалось счастливейшим предзнаменованием. Наконец-то обеспечено наследование от отца к сыну!
Мой свекор послал царю поздравительную телеграмму, которую также подписали моя свекровь и я сама. На следующий день император прислал ответ, сообщая, что он также получил телеграмму и от моего мужа. Мы были ошеломлены скоростью, с которой новость достигла Маньчжурии.
Накануне дня рождения моего мужа мне приснился очень чудной сон. Как будто я ехала в поезде и вышла на маленькой станции, на которой имелась часовня. Возле нее толпилось много странников, и я вошла и помолилась Пресвятой Богородице, поставив свечку возле ее иконы. Я проснулась невероятно взволнованной и поехала со свекровью в нашу церковь, где исполнила благодарственную молитву.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна была с визитом у принца Александра Ольденбургского и его супруги, принцессы Ольденбургской, чей сын был женат на великой княгине Ольге, самой младшей из сестер императора. Мой свекор ездил отдать дань уважения, благо имение было рядом, и попросил ее величество распорядиться, чтоб от его имени была послана телеграмма в Генштаб, поскольку на многие посланные нами телеграммы с запросами не пришло никакого ответа.
Наконец, мы получили телеграмму из очень странного места с названием Ландифан. Мы были так перепуганы, недоумевая, что бы могло быть в этой телеграмме, что не осмеливались распечатать ее. Но когда вошла моя свекровь, она сказала: «Наверняка это добрая весть!» Она открыла телеграмму, и новость в самом деле была хорошей! Мой муж сообщал, что все это время был в бою и что его представили к кресту Святого Георгия. Полк воевал блестяще.
В вечерних газетах была опубликована телеграмма Куропаткина о том, что на Восточном фронте российские войска одержали огромный успех, особенно 11-й полк сибирских стрелков, и что командир 9-й роты особенно отличился смелыми действиями. «Как жаль, что это не была 8-я рота!» – произнес мой свекор. Два месяца спустя сам император спросил его: «Вы не знаете, кто командовал 9-й ротой 11-го полка? Толи!» Мой свекор сказал: «Да, я знаю. Жаль, что генерал Куропаткин не добавил имя моего сына в той телеграмме».