Сейчас же я совершенно чётко осознавала три факта: во-первых, я сплю, во-вторых, совершенно не контролирую происходящее в моей дурной голове, и, в-третьих и в-главных, это не просто бессмысленная фантасмагория.
Мне снился дядя Эрнан.
Выглядел он, прямо скажем, сильно моложе обычного, лет на двадцать минимум. Вообще в славном семействе Даймонд старшей была именно моя мать, Дейдра, однако она, как все женщины, старательно пыталась казаться юной, а невысокий и худощавый Эрнан, напротив, старался придать своему облику солидности. Но в этом дурацком сне дядя тянул разве что на моего ровесника. Сосредоточенно выкрикивая "Трикси, Трикси!", он брёл сквозь космическую вьюгу, одетый, как студент-прогульщик — в растоптанных кедах, в джинсовых шортах и в майке с оскаленным черепом. Несуразный образ довершала оранжевая бандана, сильно сдвинутая на лоб. Я удивилась донельзя, даже на какое-то мгновение совершенно позабыла, что сплю, и мысленно потянулась к Эрнану.
И — сумела коснуться его разума. По-настоящему, без шуток.
Дядя развернулся, как пружина, и уставился на меня сияющими глазами:
— Нашёл! Лоран, я её нашёл! — проорал он и заулыбался.
А я наконец вспомнила, что сплю — и, разумеется, тут же проснулась.
Голова гудела, как после фуршета в международном бизнес-центре, когда полночи приходится торчать в компании хитроумных дельцов, изображая мебель с глазами, слушать грязные мысли и одновременно создавать непринуждённый ментальный фон, гасить зарождающиеся конфликты, сглаживать застарелые противоречия и ни в коем случае в рот не брать ни капли спиртного, пусть и очень хочется.
Что-то не слишком похоже на ожидаемые последствия нервного перенапряжения…
Внутренний хронометр подсказывал, что после рассвета прошло примерно два с половиной часа. Вполне достаточно для отдыха, учитывая, как рано меня вчера вырубило. Почему же ощущения такие, словно я вообще не ложилась?
…и почему глаза на мокром месте?
Я перевернулась с боку на бок, пытаясь поймать ускользающий сон, и вскоре с сожалением убедилась, что ловить нечего. Как в переносном смысле — голова, конечно, гудела, но оставалась ясной, так и в прямом — дядя Эрнан в дурацких шортах растворился во мраке, оставив после себя лишь смутное воспоминание.
Похоже, придётся вставать.
Лагерь за ночь дивно преобразился. Тейт всегда оборудовал стоянку с минимумом комфорта — костёр и какие-нибудь вонючие капли по периметру, отгоняющие опасную живность. Ради меня рыжий готов был добавить навес или — в холодную погоду — подстилку из травы или листьев. Но Итасэ такая суровая обстановка, ясное дело, не устраивала. И если мастер Ригуми ещё кое-как сдерживал его сибаритские порывы, то сейчас сказать твёрдо: "Нет, это лишнее", увы, было некому. Потому глаза я открыла на роскошном, мягчайшем ложе в шатре с полупрозрачным куполом примерно пятнадцать метров в диаметре. По центру общей комнаты бездымно пылал очаг, над которым величественно парили решётки и штыри для запекания, а аккурат по центру виднелся пузатый гибрид кувшина и кастрюли. Пространство шатра дробилось на несколько секторов с помощью занавесей из бус, причём наглухо был закрыт только один угол, откуда доносилось многозначительное журчание воды.
— Там купальня с горячей и холодной водой, — охотно пояснил Соул, раздвигая нитки хрустальных бус в стороны, и бесцеремонно уселся на край моей постели. — Итасэ разделил ручей на два рукава, и один я согрел. Можешь воспользоваться, если хочешь… Но сначала объясни: что это было сейчас, Трикси Бланш?
Я открыла рот, чтобы выдать лучшую отговорку всех времён и народов, сакраментальное "не знаю" — да так и захлопнула.
Ну, конечно.
Дядя Эрнан.
Похоже, мой сон оказался вовсе не сном, а экспериментальным полигоном могущественного эмпата. Это объяснило бы, почему я сейчас себя чувствую, как выжатый лимон: при ментальном контакте обычный человек является всего лишь объектом воздействия, однако если у него есть хотя бы минимальные псионические способности, то он волей-неволей начинает "отвечать". То есть тратит ресурсы, хочет того или нет… Стоп, о чём я вообще думаю? Неужели признаю, что Эрнан действительно сумел дотянуться до меня… в другом мире?
Что, серьёзно?
— Ты кого-то почувствовал, — предположила я вслух, не глядя на Соула.
— Художественное преуменьшение, — ласково, точно с Орсой разговаривая, ответил он. — В Лагоне есть лишь два мастера, чья песня настолько сильна — Оро-Ич и Эфанга. Но этот… Этот не похож ни на кого из них. Строго говоря, он вообще ни на кого не похож. Ты его знаешь?
Беспокойство Соула я ощутила всей кожей — и отругала себя. Ну, разумеется, если маг из Лагона встретит кого-то незнакомого и сильного, то сразу предположит худшее — например, что это один из свободных. Или, того хуже, гость с загадочного континента, где свирепствует болезнь, которая передаётся через взгляды.
Здесь неизвестное — не удача для исследователя, а опасность для путника, нужно это учитывать.
— Можно сказать и так, — вздохнула я наконец. Выдавать личные тайны не хотелось, но отмалчиваться и лгать было бы неразумно. — Это был мой дядя, Эрнан Даймонд. И, нет, я не думаю, что он тоже переместился в ваш мир.
— В наш мир, — механически поправил меня Соул — и вскинулся: — Погоди, он что, дозвался тебя оттуда? Невозможно!
— Теоретически — да. — Я так растерялась, что даже кивнула вместо того, чтоб склонить голову к плечу, но он даже этого не заметил. — А вот практически… Сам видишь. И воздержись пока от вопросов, если можно. Знаешь ли, не так легко переварить факт, что Эрнан сумел докричаться до меня из другого мира.
— Докричаться?
— Да. Он меня звал в буквальном смысле. А потом, когда увидел, заорал: "Лоран, я её нашёл".
— Лоран? — с вежливым любопытством произнёс Соул. — Какое странное имя.
— Моя кузина. Его дочь.
— У тебя есть кузина? Это ты про неё всё время вспоминаешь, когда ругаешься? — встрял Тейт, едва нарисовавшись на пороге. За плечом у него маячила мрачная тень Итасэ. Фоном ощущалось лёгкое и радостное присутствие Лао и Орса, которая наконец-то немного успокоилась.
Я с трудом подавила вздох.
Кажется, придётся повторять всё с самого начала. Ещё бы и самой поверить в то, что произошло…
Начала я сухо и, пожалуй, немного скомкано. Но мало-помалу атмосфера совершенно переменилась. Итасэ неожиданно заинтересовался тем, как был одет мой дядя, и я, пытаясь объяснить, почему такой наряд показался мне смешным, пустилась в долгие объяснения. Говорила про моду, затем про группу Эрнана, про практику в дипломатических и финансовых кругах, про маму и её лабораторию, про институт, про Лоран, про моих братьев и сестру, опять про моду — и снова про Лоран, потому что одно было накрепко связано с другим. Замолчала лишь тогда, когда горло пересохло, и язык стал ворочаться с трудом. Тейт молча протянул мне тёплую, сильно разведённую шергу. А Лао, который на животе возлежал у очага, болтая в воздухе босыми ногами и сощурившись, вдруг приподнялся по-змеиному гибко на вытянутых руках — и спросил:
— Ты очень скучаешь по ним, Трикси?
Пиала накренилась, и шерга потекла у меня по пальцам.
Запретные слова, табу.
Купол шатра потемнел, точно дымом затянулся.
— Нет. Я умею… могу не думать об определённых вещах, — с трудом выговорила я.
Дыхание перехватило; до сих пор у меня была только одна истерика — в самый первый день в Лагоне, в тёмной купальне, когда осознание всей чудовищности моего положения навалилось разом — и едва не раздавило. Сейчас, кажется, приближалась вторая… Нет, надо просто глубоко вдохнуть — и медленно, очень медленно выдохнуть.
— И как, получается? — продолжил пытки Лао.
Странно, но сейчас я не ощущала в нём той завораживающей, нечеловеческой радости бытия; её место заняло непостижимое, ранящее внимание, сочувственное, но оттого даже более тяжёлое. Тейт прикоснулся к моему плечу и предупреждающе качнул головой: промолчи, если так проще.
Тем не менее, я ответила.
— Нечто, уже существующее — печаль, ярость, боль, эйфорию, убийственную тоску — отключить изнутри нельзя, ни один эмпат не справится. Это всё равно что пытаться загасить торфяной пожар ведром воды. Но есть крошечный промежуток времени… едва уловимый, когда чувство только зарождается. Его фактически ещё нет — есть предчувствие. И вот на эту искру, зародыш пожара, хватит и одной капли. Сначала мне было очень тяжело, — призналась я и улыбнулась, смягчая сказанное. — Сейчас легче. У меня появилось кое-что важное здесь, в Лагоне. Возможно, равноценное тому, что я оставила дома.
Договаривая, я не прикоснулась к Тейту, не обернулась к нему, не потянулась — ни взглядом, ни мыслью. Однако он откликнулся — вспыхнул ошеломляющей, чистой радостью, такой, что заметил даже не слишком внимательный Итасэ.
Лао опустил ресницы; под его полусомкнутыми веками мне почудился белёсый сполох, как молния.
— Но твоя семья ищет тебя. Они пока не потеряли надежду. Скажи, Трикси, ты хотела бы вернуться?
Ох, шрах…
Тейт был рядом со мной — тёплый, живой, любящий, отчаянно нуждающийся во мне — пожалуй столь же, сколь я нуждалась в нём. Нужно было или промолчать, или солгать, или придумать какую-нибудь полуправду, которая…
Я не смогла.
— Да. Очень. — Слова прозвучали нейтрально, без эмоций. Откуда же дурацкое чувство, что я предаю рыжего? Он же не подумает, что я готова сразу бросить его здесь, как только появится возможность сбежать в мою обычную жизнь? — Но не думаю, что это возможно. Мастер Оро-Ич, конечно, обнадёжил меня, но, скорее всего, он просто хотел, чтобы у меня появился стимул учиться. Главное условие возвращения — найти всех магов, которые участвовали в обряде, и принудить их провести его в обратном порядке. То есть надо учиться, накапливать силу и обзаводиться союзниками… — тут я едва не прикусила язык, потому что вдруг увидела ещё одну причину, из-за которой Оро-Ич мог намекнуть, что у меня всё-таки есть шанс вернуться. — Проблема в том, что это и означает — привязаться к новому миру. Лучшие… нет, единственно возможные союзники в Лагоне — друзья или новая семья. Про учёбу молчу — к своему мастеру привязываешься, как… как… — Другие бы сказали "как к отцу", но у меня вертелось на языке имя Эрнана. — В общем, очень сильно привязываешься. И новые связи не разорвать. Волей-неволей задумываешься: а стоит ли оно того, это возвращение