Вблизи он вызывал тошноту.
Казалось бы, ничего особенно жуткого: стена изменчивого, колеблющегося света, внутри которой всё становится красным. Не окрашивается в этот цвет, а точно лишается всех других — и земля, и бочажки с водой, и изъеденные, обветренные валуны, точно фрагмент пространства грубо обработали в графическом редакторе. И там, в пределах монохромной территории, не было ничего живого — ни лозы, ни травинки, ни даже вспученного древесного корня.
Откуда-то сильно несло мертвечиной.
— Есть идеи, что это может быть? — ровным голосом спросил Итасэ, и я поняла, что у нас проблемы.
Если даже любимый ученик Ригуми Шаа не в курсе…
— Без понятия! — откликнулся Тейт жизнерадостно. — Но если кто-то до этой хрени дотронется, то её создатель сразу примчится. Ну, я б именно такую ловушку и делал.
— Сейчас узнаем, — коротко ответил Итасэ и сощурился, выглядывая что-то за моим плечом. — Моя платформа с обманкой вот-вот достигнет другого края долины… А, вот и она.
С моей точки зрения ничего не произошло: красный барьер никак не изменился, может, дрогнул немного. Но Итасэ выругался сквозь зубы, а Тейт восхищённо присвистнул.
— Круто, да. На что стена взбрыкнула? На магию?
— На кровь, — буркнул Итасэ и уставился на барьер, как на своего личного врага, и разочарованно цокнул языком. — Видимо, они предполагали, что мы додумаемся до отвлекающего жеста, поэтому магию исключили. Ненавижу хитрецов.
— Ну, лучше хитрецы, чем старательные дураки, — оптимистически возразил рыжий. — Дураки бы сделали барьер, который откликается на всё подряд, а не только на кровь и плоть. А эти вон захотели себе жизнь облегчить, чтоб не скакать лишний раз туда-сюда, ну, значит, в барьер можно тыкать магией.
Итасэ отступил на полшага, так, чтобы не стоять между Тейтом и стеной, и любезно предложил:
— Тыкай. А я посмотрю.
У меня появилось чувство дежавю. Всё это было совсем недавно: долина-ловушка, непроницаемый барьер… Но сейчас что-то казалось неправильным.
— Ран-кан, а как отреагировала стена? — шепнула я, не поворачивая головы.
Тейт сосредоточился, готовясь к атаке; воздух вокруг него задрожал — и словно очистился от гнилостных красных отсветов.
— Она захлопнулась, — так же тихо ответил Итасэ. Он зябко обхватил себя руками, бессознательно защищаясь, но почти сразу же совладал с чувствами и с деланой уверенностью расправил плечи. — Как коробка. Красный свет откликается на кровь и, скорее всего, на плоть. Дотронешься — и окажешься в ловушке.
— Значит, единственный выход — пробиться наружу магией?
— Или создать своё пространство, как Шаа. — Итасэ не произнёс — выдохнул имя учителя, и болезненно скривился. — Я умею. Но медленно. Мы не успеем, а если начнётся бой…
Он не договорил — просто перевёл взгляд на Орсу. Мне этого было достаточно.
Тейт ударил без предупреждения. Бесцветное пламя выплеснулось перед ним, с гудением пожирая почву и камни, облизнуло языком подножье скалы — и угасло. Я вглядывалась до боли в алый барьер, но он оставался неизменным: яркий, сюрреалистический, тошнотворный.
— Не действует, — подытожил рыжий с необычной для него задумчивостью. — А если так?
Он гибко наклонился, подцепил комок грязи и швырнул в алую стену. Ошмёток пролетел только до середины и рассыпался, истлевая прямо в воздухе. За грязью последовал камень — и удачно, преодолев препятствие, ударился о выступ скалы и раскололся. Наклонённая травинка, попав в зону действия света, сначала неожиданно выпустила метёлку-соцветие, затем покрылась мелкими белёсыми зёрнами — и истлела, причём всё заняло чуть больше секунды.
— Живое и то, что сделано из живого, разрушается быстрее, — коротко подытожил Тейт.
— А если прокопать ход? — спросил Соул.
Итасэ протянул руку и загнал под землю несколько серых клочьев тумана, выждал и ответил:
— Оно распространяется и в глубине. Сам свет я не чувствую, но мёртвую полосу — да. В обход пройти не получится.
Глаза у Соула стали стеклянными.
— Хм… Могу ошибаться, но я читал о чём-то подобном…
— В свитке о магических таинствах? — почти безнадёжно уточнил Итасэ.
— В трактате о древней поэзии.
Тейт уткнулся мне в плечо и затрясся. Взглядом Итасэ можно было рыбу морозить. Соула, впрочем, это нисколько не смутило, и он продолжил так же рассеянно и отстранённо:
— Но я пока не уверен. Если бы можно было понаблюдать за тем, как свет воздействует на живое существо…
Рыжий отлепился от моего плеча и сверкнул глазами:
— Айр сгодится?
— Вполне.
— Только быстро, — предупредил Итасэ, но Тейт уже юркнул в траву.
Несколько минут у алого барьера тянулись и тянулись, как несколько часов. Наконец заросли зашевелились, и явился рыжий — встрёпанный, перемазанный в грязи и с какой-то здоровенной змеюкой под мышкой.
— Шпион, — пояснил он. — Их тут тьма, я ещё в прошлый раз заметил, когда Трикси вытаскивал. Подойдёт?
Змеюка слабо трепыхнулась и попыталась растопырить на голове полупрозрачный плёночный веер.
— Судя по виду, этот айр нуждается в пище, — непонятно чему обрадовался Соул и широким жестом обвёл барьер: — Кидай.
Рыжий перехватил айра за хвост, крутанул — и швырнул в барьер так же легко, как горстку грязи чуть раньше. Змеюка шлёпнулась на землю, извернулась и обмякла, а веер из розоватой плёнки бессильно сложился. С каждой секундой кожа всё плотнее облекала кости, точно плоть истаивала на глазах… В какой-то момент айр перестал дёргаться.
"Издох, что ли?" — пронеслось у меня в голове.
Кожа расползалась, истлевая; показались частые тонкие рёбра.
К горлу подкатила тошнота, и я отвернулась.
Позади выросла такая же алая стена.
И сбоку.
Везде.
Ох, шрах…
— Значит, на плоть айров стена тоже реагирует, — удивительно спокойно произнёс Соул и улыбнулся. — Ошибка вышла, гм… Похоже, мы в ловушке. И, да, я понял, с чем мы имеем дело. Это время. Вот только ни маги Лагона, ни свободные кланы не умеют его укрощать, так что я не знаю, как выбраться.
А я похолодела.
Мне удивительно чётко представилась старуха из долины — сморщенная, иссохшая, сгорбленная, немыслимо дряхлая для Лагона. Старуха, которая отправилась за океан, едва не погибла там и вернулась.
Кажется, я знала, откуда явилась магия, повелевающая временем.
— Материк смерти, — язык у меня заплетался. — Материк смерти, понимаете, они же пришли оттуда. Та отшельница, она же не просто так постарела…
Соул, который поначалу внимательно слушал, вдруг отвернулся, глядя поверх моего плеча. И Лао, и затем Итасэ, и последним — Тейт. В его зрачках, расширенных, похожих на ониксовые зеркала, плескался красный свет, и нечто надвигалось, неторопливое, источающее ленивую уверенность пресыщенного хищника.
Мы в ловушке, из которой невозможно выбраться без потерь.
От внезапного осознания кости стали какими-то резиновыми, и выступила холодная испарина на спине. А потом Тейт вдруг улыбнулся.
— Я сейчас ударю, — сказал он спокойно. Алые отсветы в его глазах колыхались, как паруса, раздуваемые инфернальным ветром. — Так сильно и далеко, как смогу. По хозяину этой штуки. Может, нам повезёт, и она не схлопнется после его смерти. А Итасэ использует время, чтобы пробиться наружу. Ты же сказал, что можешь, да? — Уголки губ у него поползли выше, выше, превращая полуулыбку в оскал. — Вот и попробуй.
Мне хотелось зажмуриться и зажать уши, потому что я уже видела, как наяву, вспыхнувшее поле, слышала треск пожара. Резкий озоновый запах прогорк от иллюзорного дыма, и в горле запершило.
Соул медленно опустился на колени рядом с сестрой и очень, очень нежно подтянул девочку к себе, обнимая пристраивая её голову на своём плече.
— Предлагаешь рискнуть? — спросил он отрешённо. — Ты изменён у созидающих совершенство и менее уязвим. Я тоже. У нас больше шансов, да… Орса ничего в себе не меняла.
У Тейта проступила голубоватая венка на виске.
— Нельзя просто ждать.
— Танеси Тейт, скажи, а Трикси изменяла себя у созидающих совершенство? Она сумеет пройти сквозь время?
— Нельзя просто ждать!
На дальнем краю поля поднялась волна, точно что-то плавно перетекало под травой. Алые световые стены накренились, с шипением пожирая пространство. Мои ноги погрузились в топь уже до щиколотки; даже попытка шагнуть требовала чудовищного напряжения сил. Соул сидел, прижимая к себе сестру, и его лицо с каждой секундой всё больше напоминало гипсовую маску. А взгляд у Тейта пылал, и воздух вокруг обернулся дрожащим, жарким маревом…
Лао проскользнул между этими двумя, как серебряный ветер, как перо невесомой сказочной птицы, которую видят только поэты и дети.
— Я же сказал, что никто не умрёт, — улыбнулся он краешками губ — и шагнул прямо в алый барьер.
Нет-нет-нет-нет-нет!
Я захлебнулась вскриком, вздохом, зажала себе рот руками, ринулась следом — и упала на колени, увязнув в болотистой почве.
Лао не изменился ни на йоту.
Он словно существовал вне злого алого света, оставался незапятнанным им — светлые одежды, заляпанные грязью понизу; лишь немного тронутая загаром кожа; пепельно-русые волосы; глаза неуловимого, нездешнего оттенка — ясно-серые, серебряные, с тонким зелёным ободком.
А в глубине зрачков билась гроза.
— Ты был прав, Соул, — певуче произнёс Лао и поднял руку, рассматривая собственную кисть точно впервые. — Это время. Оно имеет власть над всем — материей, чувством, над живым и неживым… Но над тем, чего ещё нет, над самой возможностью быть, оно власти не имеет. А я — возможность.
Трико на коленях промокло от болотной жижи, плечи свело напряжением, в висках поселилась мерзкая колющая боль — предупреждение о том, что враги всё ближе, и мысли их полны крови.
А я рассмеялась, потому что наконец поняла, кого он напоминал.
— "Известно, как птица может летать, рыба плыть, а зверь бежать. Но тот, кто бежит, может попасть в западню, тот, кто плывёт — угодить на крючок, а тот, кто летает, может быть застрелен в воздухе. Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю", — процитировала я нараспев. Мне стало спокойно. — Ты дракон, да?