— Верно. И был ещё один случай, едва не положивший начало военному конфликту, когда арраскийский военный министр позволил себе оттолкнуть эмира Меравии. Вроде бы действие одно и то же, но посла приставили к государственным наградам, а военного министра после этого сняли с должности. А почему?
Как на уроке, честное слово…
— Потому что отличались цели: спасти от выстрела и оскорбить. И обстоятельства были иные.
— Вот-вот. Разные направления, разные системы координат, — задумчиво опустил взгляд Эрнан. — Дейдра занималась генным программированием, не спорю. Более того, она применяла методы, официально запрещённые почти полвека назад… И всё-таки она просто мечтала о дочери. Ты дитя любви, Трикси. А этот Танеси Тейт? Ради чего он был создан?
Самое неприятное, что дядя даже не предлагал готовый ответ. Он не запугивал — всего лишь давал пищу к размышлению. А исходных данных мне было достаточно, чтобы сделать единственно верный вывод, тем более что подозрения давно варились в подсознании.
Во-первых, та самая запредельная гибкость сознания… ладно, само по себе это ничего не значит.
Во-вторых, умение беспрекословно и бездумно подчиняться, если того требуют обстоятельства. Помнится, меня оно напугало ещё в тот раз, когда мы тренировались перед дуэлью с Соулом. Тейт ведь не просто доверял мне: он признал меня более компетентной в некой области, назначил ведущей — и тогда стал послушным… нет, хуже. Он превратился в идеальный инструмент.
В-третьих, инстинкты убийцы. Все маги Лагона сражались безжалостно, однако и у Лиоры, и у Маронга, и даже у Итасэ с его мизантропическим складом ума насилие над себе подобными оставляло глубокий след в душе. Пожалуй, только Лао убивал столь же легко и без сожалений, однако он ведь и не человек… Тейт не мучился сомнениями ни до, ни после, хотя полностью осознавал содеянное. Несчастный случай с Ингизой выбивался из ряда, однако и тогда Тейта больше поразило то, что он не оправдал доверия друга, чем то, что он его уничтожил. Не зря ведь пунктик у рыжего образовался именно на доверии-предательстве, а не на убийстве.
В-четвёртых… В-четвёртых — оглушающая, невероятная, немыслимая сила.
Я слушала его; я видела его изнутри — и потому отчётливо сознавала, что по скрытому потенциалу Танеси Тейт превосходит и Соула, и мастера Чирерори, и всех известных мне пирокинетиков. Просто оттого что он не пользовался силой, а был ею.
Сила без границ…
Внезапно громыхнуло прямо над головой, и я вздрогнула. Чёрные непроглядные тучи клубились совсем низко, однако же не могли проникнуть через невидимый купол, накрывавший долину. Они бесновались там, в высоте, сквернословили и швырялись молниями, но нам здесь грозил разве что дождь. Так и безграничная в перспективе мощь Тейта сейчас пока была заперта в рамках не-умения, не-искушённости — не-зрелости.
Но ведь не навсегда.
Если бы рыжий был рождён естественным путём, я бы сказала, что он безупречное творение природы, новая ступень эволюции. Но у природы нет конкретных мотивов; мы все — её любимые дети.
А у создателей Тейта цели определённо были. И, исходя из результата, можно с уверенностью утверждать, что отнюдь не мирные.
— Оружие, — наконец произнесла я тяжело. — Они изобрели абсолютное оружие.
Эрнан ничего не ответил. Он прикоснулся кончиками пальцев к моему виску, устанавливая контакт, и показал мне то, что увидел сам — при первой встрече с Тейтом.
Это было как удар в солнечное сплетение.
…Много, много оборудования; люди в комфортной, не сковывающей движений одежде, цветом напоминающей хромированную сталь; футуристические здания-станции, парящие над растрескавшейся землёй… Все предметы — большие, а люди — высокие; так видят мир дети.
Тейта всегда окружали взрослые. Его ни на минуту не оставляли в одиночестве, но — парадокс — держали при этом в полной изоляции. Никто и никогда не прикасался к нему голой рукой, без перчатки; никто и никогда не обращался к нему по имени, потому что имени ему не давали.
У взрослых были тёмные волосы блёклых оттенков. У детей, которых он изредка видел — яркие, такие же красно-рыжие, или ультрамариновые, или белые, или соломенно-жёлтые, а глаза у всех — чёрно-синие, невыразительные, стеклянные… послушные. Впрочем, с детьми он не общался, только изредка встречал их длинных коридорах-кишках — в таких же хромированно-блестящих, как взрослые одежды.
Я видела огонь.
Всегда, сколько Тейт себя помнил, от него требовали только огня — больше, ярче, сильнее. Так, чтобы уничтожить без следа странную металлическую конструкцию — изнутри доносился жутковатый звук, то ли дыхание, то ли плач, но взрослые вели себя так, словно это в порядке вещей. Испепелить дом-станцию, полуразрушенную, что медленно опускается к земле, словно тонет в пучине; и ещё одну, вдвое крупнее. И…
Я никогда не была в космосе, но сразу поняла — это он, там, за огромным прозрачным экраном. И что вон то, красно-зелёно-голубое, заслоняющее полнеба, — планета. Тейт не запомнил, почему он вдруг осознал свои действия, почему упёрся, закрылся, перестал воспринимать приказы людей в блестящих одеждах. Может, потому что ему понравились переливы цветов, там, внизу; может, в какой-то момент точка циклона за экраном напомнила подмигивающий глаз. Однако подсознание отчётливо сохранило фразу женщины, которая в первый и в последний раз наклонилась к нему и взяла за руку:
"Этого пора утилизировать".
Если бы в ту самую секунду мир вокруг не изменился разительно, если бы внезапно станция не исчезла — Тейт бы уничтожил её сам. Вместе с собой и с той женщиной, что держала его за руку.
Меня скрючило от слёз; горло свело. Я уткнулась Эрнану в плечо, позволяя обнимать себя, и даже не сразу осознала, что с неба льёт как из ведра.
— Он это помнит, твой Танеси Тейт, — тихо произнёс дядя, поглаживая меня по волосам. — Задвинул в самый дальний угол сознания, но не выкинул. Это будет влиять на него — всегда.
— Я…
Мне необходимо было сказать что-то в ответ, возразить, хотя бы перебить… Но знание присушило язык к нёбу, сковало горло немотой.
— Он уже принял однажды самое важное решение в своей жизни, Трикси. И если когда-либо возникнет другая ситуация, безнадёжная или невыносимая, он доведёт задуманное до конца. С другим местом, с другими людьми… И больше всего я боюсь, что ты в тот момент окажешься рядом с ним.
Эрнану не требовалось ничего объяснять. Я и сама прекрасно всё понимала. Шрах, да если бы кто-то из моих близких связался бы вот с такой живой бомбой, я бы употребила все силы, чтобы растащить их по противоположным точкам планеты. Или вообще по разным вселенным. Даже если бы это значило обречь себя на вечную ненависть со стороны спасаемых…
Но Тейта я оставить не могла. Даже сейчас.
— Ну-ну, — мстительно ущипнул меня за мочку уха Эрнан. — Не надо делать из меня злодея. Я не собираюсь разлучать вас. Я знаю, что такое любовь. Но любить — не значит закрывать глаза. Если ты хочешь быть рядом с ним, то будь правильно.
Правильно, значит…
Дыхание у меня выровнялось.
— То есть питомец…
— Детские дразнилки — не мой конёк, Трикси, — усмехнулся Эрнан. — А тебе пора привыкать новой роли. Хозяин чудовища — как звучит?
— Отвратительно.
— Вот поэтому остановимся лучше на "трудном питомце".
Честное слово, я не хотела — но расхохоталась.
— У тебя кошмарное чувство юмора.
— Я бы сказал, что моё чувство юмора для понимания требует идентичного с носителем культурного контекста, — занудным профессорским тоном отозвался дядя Эрнан. — А при малейших расхождениях с аудиторией — приводит к катастрофе. Я тебе не рассказывал, почему женился в семнадцать лет? Нет? Как-нибудь мы вернёмся к этой поучительной истории. А до тех пор просто запомни: никогда не используй сарказм, когда со вспыльчивой блондинкой-телекинетиком обсуждаешь планы на вечер.
Наверное, я бы всё-таки задала сакраментальный вопрос, и Эрнан бы через некоторое время поведал страшную тайну: как невзрачный коротышка охмурил Глэм Арман, "королеву университета", красотку на два года старше. Не позволил рыжий — он вынырнул из подземелья, сграбастал нас, уже до нитки промокших, за воротники и молча поволок в купальни.
— Трикси в первый день в Лагоне съела пищу, которая для неё оказалась ядовитая, и потом три дня умирала, — жизнерадостно пояснил он, запихивая Эрнана в бочку с нагретой водой прямо в одежде. — Кагечи Ро мне сказал, что это было очень глупо. А ты хочешь заболеть даже без ядовитой еды? Чтоб ещё глупее?
— У меня иммуни… — возмутился Эрнан, хватаясь руками за края бочки, но рыжий мстительно надавил ему на голову, заставляя нырнуть, и закончил речь с откровенным злорадством:
— Не выйдет. Дурак здесь я.
Готова спорить, что пусть он и не знал, что такое "питомец", но прекрасно всё понял по интонациям и слегка обиделся.
Ну, или сделал вид, что обиделся — это более вероятно, учитывая его характер.
В любом случае, получилось смешно.
Потом мы поужинали втроём. Я намеревалась расспросить Эрнана о маме, об отце, о Лоран… Меня обуревали двойственные чувства: хотелось наверняка знать, что там, дома, всё хорошо, никто не заболел с горя после моего исчезновения и не свихнулся, что они погоревали — но пережили. И одновременно узнать об этом было бы… обидно, пожалуй. Ведь человек всегда кажется себе самому центром мира, единственным зрителем, перед которым разыгрывается увлекательное представление. Выйдешь за дверь — и актёры застынут.
А потом выясняется, что жизнь продолжается и без тебя.
Прежде я уже думала об этом, но, похоже, так и не сумела смириться с выводами. Наверное, мудрости пока не хватало — той, которая со временем превращает самых могущественных людей из деятелей в наблюдателей. Поэтому разговор каким-то немыслимым образом свалился в обсуждение двух последних частей "Хранителей Подземелья". Оказалось, я пропустила целых два фильма и вдобавок сериал-приквел на ночном канале о безбашенных родителях главной героини. Мы перемалывали косточки персонажам с таким жаром, что Тейт даже поинтересовался осторожно, не о моих ли родичах