Верю, что Тейт может победить в поединке. Но вот какой ценой?
— Я могу уничтожить Лиору, — сказал он вдруг с вымораживающим спокойствием. — Поэтому Эфанга её и впутал. Она не сумеет защититься от огня, значит, мне надо будет использовать это, — и он перевернул руки ладонями вверх; твёрдые, намозоленные пальцы со стороны казались гладкими. Я хорошо помнила, какая убийственная сила в них заключена. — Надо подбежать, ударить её и вытащить со сцены. Но пока я буду возиться с Лиорой, Соул меня размажет. Он подмастерье — значит, быстрый, и просто пустой головой его не обманешь. Сейчас я выигрываю почти все поединки. Знаешь, как? — Тейт уставился исподлобья.
— Догадываюсь.
— Бью сразу по всей сцене. Очень быстро и очень сильно, обычно остаётся яма. Помнишь, как было с Боззой? — спросил он, и я склонила голову, мысленно возвращаясь в первый свой день в Лагоне. О, да, такое забудешь, пожалуй… — Вот примерно так же. Только больше и горячее раз в десять. Могу и сильнее, но тогда выйду за сцену, а это уже проигрыш. Даже если враг сдох, — оскалился рыжий. — Лао не горит и умеет исчезать, он бы и победить мог. Итасэ, наверно, успеет что-то такое создать, чтобы выжить, ну, или опять превратит себя в чёрный ветер. У созидающих совершенство есть такая техника… — Тейт неопределённо пошевелил пальцами, закатив глаза. — Ну, они как бы оборачивают магию вокруг себя, но это мало у кого получается. Кокон Кагечи Ро я пробиваю, значит, пробиваю почти всё.
Я растянулась на влажной земле, щурясь на яркое синее небо. Облака неслись высоко-высоко, как горсть перьев, подхваченных ветром.
Голод куда-то пропал.
— Впечатляет. Но тогда Лиоре точно конец.
— Во-во, — вздохнул рыжий и загремел крышками. Вот у кого аппетит неуничтожимый! — Так что проблемы две. Нужно узнать, что умеет Соул, и придумать, как бы не убить Лиору. Я, конечно, самый сильный ученик в Лагоне… Но этого мало. Надо уметь этим управлять.
— В смысле? — приподнялась я на локте. Тейт отставил наполовину опустевшую пиалу с супом и снова показал мне руку:
— Видишь? Это инструмент. Можно что-то написать, взять, создать, разобрать, приласкать… — понизил он голос, а потом сжал руку в кулак. — И представь, что им можно только бить. Очень сильно. Хочешь взять пиалу — и сразу вдребезги, срываешь кижу — и в кашу, в затылке чешешь — раз, и дыра. Вот это моя сила.
Мне ярко, как наяву, вспомнилась драка со свободными в пещере, когда мы с Тейтом были связаны сознаниями и все ощущения и мысли делили на двоих. Вот это жгучее, напряжённое, что рвалось из глубины его существа — и есть магия испепелителей? Если да, то не представляю, как таким можно "приласкать". Мощь воистину убийственная — и неконтролируемая, как истинная стихия.
Но если включить логику…
Тейт ведь умеет разжигать костёр магией. И даже больше того — дрова горят всю ночь, медленно и равномерно отдавая тепло. Светящиеся шары у него не иллюзия, в отличие от моих, в их основе какой-то странный процесс, почти не связанный с выделением тепла. Выходит, разрушениями способности Тейта не ограничиваются?
Шрах, сюда бы Тони! Это дома он милый братец-зануда, а вообще-то его знают как крупного специалиста по пирокинезу, профессора Энтони Бланша. Старшего и, так, на минуточку, самого успешного сына доктора Дейдры Даймонд-Бланш. У него одних публикаций в серьёзных изданиях полсотни, не говоря уже о статейках в "Псионик-экстрим". То, что делал рыжий, по ощущениям очень похоже на пирокинез, значит, и методы работы и исследований наверняка в чём-то совпадают… Впрочем, я могу и ошибаться. Результат действий внимающих и поющих — точь-в-точь как у телепатов и эмпатов. Но вот методы в корне другие.
Логика моего мира, боюсь, не поможет.
— А другие испепелители, получается, могут действовать тоньше? — спросила я наконец.
— Угу. Мягко сказано, — кисло откликнулся он и скосил на меня взгляд. — Слушай, ты поешь всё-таки, а потом завалимся в мастерскую Чирерори. Посмотришь на испепелителей и сама поймёшь, в чём разница. Ну, заодно и я спрошу совета.
Я уже было протянула руку к ополовиненной пиале с супом… да так и застыла:
— Ты знаешь мастера Чирерори? Того пижона в голубом?
Тейт оживился:
— Ну, да, он круто одевается. Я поэтому к нему и пошёл… Ну у тебя и глазищи, да щучу я. Шмотки не то чтобы ни при чём, но важнее, что он очень сильный, а берёт всех. Хотя вот прям с ним я не занимался, даже до подмастерьев не дошёл. Мне помогали старшие ученики. У него хорошая мастерская — большая, но все друг друга знают.
— И они не будут возражать, если ты приведёшь к ним постороннего? Секреты ремесла и всё такое…
Рыжий уставился на меня, как на слабоумное, но милое существо:
— Это Лагон, Трикси. Сюда приходят учиться. И здесь учат всех. Какие ещё секреты? Если знания таить друг от друга, то магия застынет, новое перестанет появляться, а старое забудется.
Я поспешно уткнулась в пиалу с супом. Мне стало стыдно.
Нет, не за себя — за свой мир. Я вспомнила университет, где работала мама. У нас исследования — значит, гранты, а гранты — это деньги. Государственные структуры, естественно, публиковали результаты, но сам процесс, так сказать, проходил в закрытом режиме. Учёные, работающие над личными проектами, предпочитали помалкивать; нередко получалось так, что в двух соседних университетах проводились независимые исследования по одному и тому же вопросу, а информацией никто особенно не обменивался. Как же, уведут идею, раньше добьются успеха — и прощай, очередной грант!
И это в государственной сфере. А в коммерческой… Развёрнутые итоги экспериментов никто не публиковал. Компании продавали готовый продукт, не больше. Лет пятнадцать назад разразился жуткий скандал. Некая фармацевтическая фирма разработала лекарство от лихорадки Астона, запустила его на рынок — и взвинтила цены. В разгар эпидемии! Право монополиста… И неизвестно, сколько бы в итоге людей погибло, если бы одна не слишком щепетильная северная держава не исследовала лекарство — а потом улучшила его и на условно законных правах обнародовала технологию производства.
Мама всегда говорила, что знания нельзя делать товаром. Удовольствие, роскошь, комфорт — да. Развлечения — пожалуйста. Поэтому роман "Убитые в скворечнике" можно продавать втридорога и бороться против распространения нелегальных копий, а учебники и научные работы должны находиться в свободном доступе, иначе это путь к деградации.
Кстати, о деградации…
— Слушай, — позвала я рыжего, отставляя пустую пиалу. — Но ведь свободные вроде бы не делятся знаниями? Даже с членами семьи?
— Ну да, — недобро улыбнулся Тейт. — Поэтому они и проиграют в итоге.
— Любопытно, — протянула я. — И что, в Лагоне всегда были такие порядки?
— Не, — вздёрнул он подбородок. — Оро-Ич много чего поменял, но это когда было… В общем, настоящий Лагон и начался с Оро-Ича, а до этого был просто очень большой и сильный клан, куда принимали всех способных магов.
Меня что-то царапнуло, некая неправильность… Кажется, для жестокого и кровавого постапокалиптического мира логичнее подход свободных. А нововведение Оро-Ича слишком цивилизованное, словно привнесённое из другой культуры. Как и многие его идеи, впрочем. Представление о резонансе, например — не думаю, что многие разделяют подход мастера Лагона.
Хотела бы я ещё спокойно поразмышлять на эту тему, разложить всё по полочкам, но Тейт не позволил. Он подгонял меня, пока не опустела коробка из приюта Митчи, и, что самое интересное, ничего не объяснял. В мысленном фоне у него мелькали разрозненные образы — что-то насчёт зрелищ и тренировок. После завтрака мы сорвались как на пожар.
— И куда? — успела я спросить на бегу.
Рыжий молча указал на кольцо деревьев правее холма, скрывавшего внутреннюю долину Лагона. Над верхушками поднимался сизоватый дымок.
— Там… поляна? — уточнила я с трудом. Дыхание уже сбилось. — Мастерская Чирерори?
— Тренировочный кратер, — ответил Тейт так мечтательно, что мне стало не по себе. — Взрывы, разрушения, хаос!
— Лучше не придумаешь.
— Ну да! — горячо подтвердил он, приняв сарказм за чистую монету.
Это… настораживало. Надеюсь, не все в ложе испепелителей разделяют страсть моей рыжей проблемы к разрушениям?
Бежать пришлось дольше, чем я рассчитывала — на открытых пространствах расстояния обманчивы. Но чем ближе к кратеру, тем сильнее менялась атмосфера. Казалось, что мы незаметно вышли за пределы Лагона и попали в одну из тех долин, где каждый камень несёт смертельную угрозу. Свежий воздух просолился и прогорк. Лицо у меня зачесалось; я машинально провела рукой по щеке и с удивлением уставилась на собственную ладонь: она была сплошь в сероватых разводах. Постепенно исчезли мелкие травы и мхи; плотную, слежавшуюся землю укрывали теперь цепкие колючие лозы с металлическим отливом и жёсткий сизовато-зелёный лишайник.
Деревья, которые и издали смотрелись внушительно, вблизи превратились в настоящих исполинов. Думаю, что верхушки у них шли примерно вровень с холмом, укрывавшим внутренние долины Лагона. Толстенные стволы, выщербленные и пористые, напоминали колоннаду, грубо высеченную из вулканической породы. Где-то на высоте пятнадцати метров начинались ветви — мощные, кривые, и от них спускались воздушные корни, не доставая до земли примерно полтора человеческих роста. Листья были крупные, вытянутые, сантиметров семьдесят в диаметре. Больше всего они походили на пластины из полированного зелёного камня. Я сощурилась, приглядываясь. Странный какой-то узор на поверхности, почти как пчелиные соты…
— Стой, — скомандовал вдруг Тейт и сам замер, как вкопанный.
Я подчинилась, не размышляя, и развернула купол на максимальную мощность — рефлексы. И вовремя — впереди, шагах в десяти, начиналась полоса абсолютно голой почвы, покрытой белёсым налётом, вроде извести или мелкого-мелкого инея. Колючие плети, которые выросли слишком близко от неё, высохли и скрючились.