Я растерялась. Соул меланхолично скатывал мой шарф, словно важнее занятия на свете не существовало, и не понукал меня даже взглядом. Из ополовиненной пиалы с шергой пялилась черноглазая девчонка, на которую свалилось несколько больше, чем она могла вынести — и сохранить при этом ясную голову.
— Боюсь, тебе неприятно будет это услышать, но меня интересует именно его смерть.
— Догадываюсь, почему, — вздохнул Соул и отложил наполовину свёрнутый шарф. — Но от небольшой предыстории ты не отвертишься. Это важно. Просто для того, чтобы понять, почему сначала он был кумиром, а потом стал тем, чьё имя даже произносить-то неловко… Если коротко, Ингиза родился в одном из свободных кланов.
— Погоди, — я нахмурилась, припоминая. — Но вроде бы вы с ними воюете? Я так поняла, что за связь со свободными по головке не погладят даже уважаемого мастера? Аринга, например… — тут я запоздало прикусила язык. Мало ли, вдруг это секрет? С нас, конечно, никто не брал подписку о неразглашении…
— Я знаю о мастере Аринге Китассе, — положил конец моим волнениям Соул. — Такие новости обычно доводят до сведения всех учеников и подмастерьев, желают они того или нет. И мастера, разумеется, тоже в курсе. Но самое страшное преступление Аринги — не связь со свободными, а убийство доверившихся. Она предала собственных учеников. А вообще свободные время от времени появляются в Лагоне — обычно дети побочных ветвей. Бегут сюда от отчаяния, самые умные и талантливые, а значит, хорошо осознающие, что ждёт их дома. Конечно, они предпочитают не распространяться о своём происхождении, потому что слишком много вокруг желающих отыграться за свои потери и за страх на условно беззащитной жертве… Но Ингиза был особенным. Его растили как наследника, надежду клана. И в Лагон он вошёл с гордо задранным носом, уверенный в своём праве быть здесь. С порога Ингиза заявил, что желает говорить с "самым главным в этой дыре" и передать ему знания — якобы именно те, которых не хватает Лагону для полного счастья и процветания.
Только угодив коленом в пиалу с шергой, я поняла, насколько увлеклась рассказом.
— И что дальше?
— Ну, ты же видела Оро-Ича, Трикси. — усмехнулся Соул, — Он, как ни в чём ни бывало, вылез из какой-то щели, приобнял Ингизу щупальцем и сообщил, что будет очень рад, прямо-таки счастлив научиться чему-то новому. А с мастером Лагона обычно не спорят. Так Ингиза остался среди нас. И за пятьдесят лет его успели полюбить — из бывших врагов и чудовищ выходят самые лучшие кумиры. Официально он считался гостем, неофициально… Поговаривали, что он был личным учеником мастера Оро-Ича. Большая редкость — последним, кого он действительно учил, был Ригуми Шаа. Но Ригуми — гений совершенно особого рода, творец невозможного, великий художник. А Ингиза… у него был иной талант. Ему всё давалось легко. И, что важнее, Оро-Ич многое ему доверял — и возню с трудными учениками, и таинственные задания на побережье, всю эту дурную политику. Естественно, когда у мастера Оро-Ича появился Танеси Тейт, рядом тут же возник Ингиза.
Мне показалось, что я ослышалась.
— Появился у Оро-Ича? Ты же не имеешь в виду…
В голове крутились дичайшие версии — от внебрачного ребёнка до воплощённой из ничто мечты, бродящей по Лагону, легенду о которой ученики пересказывали друг другу тысячу раз.
Соул выглядел позабавленным. Похоже, кое-что из моих мыслей долетело и до него.
— Нет, всё проще, — улыбнулся он. — Танеси Тейт — добыча мастера Лагона. Прямо ничего такого никто, конечно, не заявлял, но опытный маг сразу видит "чистого". Так вот, Оро-Ич привёл Тейта в Лагон уже семилетним мальчишкой — настолько чистым, насколько бывают лишь странники между мирами. И таким он оставался до одиннадцати лет.
В изнеможении я откинулась на траву. Высоко над древесными кронами, усеянными оранжевыми шариками плодов, неслись облака — серые, сизые, зеленоватые; пахло надвигающейся грозой.
Тейт — сам чужак в Лагоне, добыча… Семь лет — вполне сознательный возраст, значит, свою настоящую семью он помнит. Мне, взрослой женщине, эмпату с почти безупречным контролем над собой, нелегко было смириться с мыслью, что я вряд ли увижу мать с отцом, братьев и сестру, кузину Лоран, дядю Эрнана, тётю Глэм… Весь мой мир, который наполовину — близкие люди, а на другую половину — прекрасная неизвестность и блестящие перспективы. Каково же было ребёнку?
— На Танеси Тейта никто не покушался, — продолжал между тем Соул, беспечно разглядывая облака, летящие высоко в небе. — Во-первых, потому что нет идиотов — связываться с Оро-Ичем. Во-вторых, Тейт всегда мог за себя постоять. Огромная сила — и совершенно неконтролируемая. Кое-как с ним справлялся только Ингиза — учил, баловал, всюду таскал за собой. А потом, девять лет назад, Ингиза забрал его из Лагона и увёл к свободным. Никто достоверно не знает, что там произошло, но через несколько дней Танеси Тейт вернулся один — уже не чистый, но ещё более сильный, чем прежде. Он спокойно сообщил, что убил Ингизу. Я не был тогда рядом, но другие внимающие и поющие, кому довелось его услышать, говорили, что Танеси Тейт звучал тогда, как совершенный безумец. Мастер Оро-Ич увёл его, а вскоре появились новые слухи. О том, что Ингиза решил вернуться в свой клан и приготовил особый подарок — маленького любимца мастера Лагона. И никто и никогда не опроверг эту версию — даже друзья Ингизы… даже Оро-Ич. Я не знаю правды, Трикси, но хорошо помню Ингизу, и потому не могу поверить. До сих пор.
Я тоже не хотела верить, потому что тогда выходило, что Тейт пережил слишком много. Но это объясняло слишком многое. Чёрную бездну в глубинах его сознания, зацикленность на доверии, желание доказать, что он лучший… или же занять место Ингизы?
Что ж, возможно.
Наиболее полную правду знал только один человек — Танеси Тейт. И теперь я хотела с ним поговорить сильнее, чем прежде — уже не ради себя.
Ради него.
Глава 29. Невозможное
Образная, богатая, ритмически организованная речь.
В приличном обществе обычно не употребляется, но,
использованная к месту, украсит скучный диалог.
(Из свитка "Загадки Лагона")
В родном мире у меня не было вредных привычек. Не моя заслуга, в общем-то. Три кита, на которых зиждутся пагубные пристрастия — отсутствие элементарной выдержки, жадность до удовольствий и бездумность. А любой эмпат, который достаточно много времени проводит в компании такого человека, как Эрнан Даймонд, рано постигает азы самоконтроля и приучается к умеренности и осторожности. Я не особенно страдала без шоколада, никогда не испытывала желания закурить или завернуть в казино, даже кофе — и то пила не больше двух чашек в день, больше и не хотелось.
Здесь с меня быстро слетела шелуха цивилизованности, и я обзавелась по крайней мере одной скверной привычкой — регулярно, не реже двух раз в неделю совать голову в пасть какому-нибудь чудовищу. Сегодня на очереди был Эфанга… Шрах, сказал бы мне кто-нибудь четыре дня назад, что я наведаюсь к нему по собственной воле! Но теперь стою под террасой наблюдения, любуюсь на закат и жду знака.
А виноват во всём Соул.
Расставаться сразу после того, как он рассказал историю Ингизы, мы не стали — слишком уж тяжёлый осадок остался. В одном из сосудов плескалась ещё горячая шерга, а на деревянном блюде высилась горка неровных разноцветных шариков, похожих на морскую гальку. Не слишком привлекательное с виду угощение, но вкусное: вяленые фрукты, вымоченные в сиропе или растворе соли, спрессованные с ореховой крошкой, сверху — что-то вроде подкрашенной глазури нейтрально-молочного вкуса, в сердцевине — желе, сладкое или острое. Жаль даже, что дома ничего подобного не было, сестрице Нэсс такое явно пришлось бы по вкусу — она вечно чередовала пирожные с маринованными томатами, пока пила чай…
Когда мы уже прощались, Соул вдруг спросил:
— А ты не говорила с Эфангой после поединка?
Меня передёрнуло, и вовне плеснули эмоции — раздражение, гнев, страх. Реакция, недостойная эмпата, но вполне объяснимая для человека, недавно перенесшего сильный стресс.
— Нет, — сухо ответила я. — И не собираюсь.
Соул рассеянно крутанул на блюде продолговатый свиток в тубусе — тот самый, который "украл" Итасэ.
— Не то чтобы я тебя не понимал… Но ты всё-таки попробуй. Нет, я серьёзно, — ободряюще улыбнулся Соул. — Эфанга не враг тебе. Он один из старейших мастеров, и нет никого более преданного Лагону… Разве что мастер Оро-Ич, но тут вернее будет сказать, что он и есть Лагон.
— Лагону мастер Эфанга, может быть, и не враг. Но мне он ничего хорошего не сделал, скорее наоборот, — терпеливо объяснила я. Но Соул только отмахнулся:
— Это как раз неважно. Я ведь не говорил, что тоже попал к нему не совсем по своей воле? Нет, вроде не говорил… Вот говорю. Но и это неважно, на самом деле. Ты ведь не злопамятная и не мстительная, Трикси, — серьёзно взглянул он на меня снизу вверх и постучал себе по виску: — Я слышу. Вот и не учись плохому. Многие молодые маги поддаются искушению и начинают поклоняться силе, и вернуться к себе потом нелегко.
Я не сдержала улыбку — слишком он напомнил мне Энтони.
— Хочешь сказать, что тебя беспокоит мой моральный облик?
— Именно, — подтвердил Соул и вдруг фыркнул прямо в пиалу с шергой: — И аргумент второй, обычная житейская мудрость: не стоит оставлять за спиной недоразумение, тем более — потенциальную катастрофу. Лучше поговорить и расстаться по-доброму. Вот, держи, — и он кинул мне злополучный свиток с поэмой.
— Зачем?
— Строго на западе внутренней долины Лагона, у холма, есть песчаное поле. Оно красивое и безопасное, — предусмотрительно уточнил Соул, видимо, заметив, как я начала мысленно перебирать всё, что знаю о пустынях и зыбучих песках. — Вроде пляжа, только океана нет. Но океанский шум слышится. Высоко на склоне холма — терраса наблюдения, сделанная из камня. Погуляй там немного, и тебя пригласят подняться, вот увидишь. Мастеру Эфанге встреча нужна не меньше, чем тебе, но он хотя бы это осознаёт. Поднимешься и вернёшь ему свиток.