Не оставлять за спиной опасное недоразумение… Соул говорил разумные вещи, и, честно говоря, я склонялась к тому, чтобы послушаться его совета. Но кое-какие сомнения оставались.
— Прийти я смогу, убедил. А обратно-то меня выпустят?
С ответом Соул замешкался, всего на секунду, но внутренности успели скрутиться в комок от недобрых предчувствий.
— Выпустят, разумеется, — уверенно заявил Соул, глядя на меня безупречно честными глазами. Догадываюсь, у кого Айка подцепила свой фирменный взгляд. — Мастер Эфанга — разумный человек.
Собственно, уже этого хватило бы, чтобы отвратить меня от дружеского визита на террасу наблюдения. Однако на полпути домой я вдруг со всей ясностью осознала, что меня там ждёт: пустые комнаты, где всё дышит недавним присутствием Тейта, дурацкие красные шарфы в неположенных местах, разворошённая постель, где подушки хранят ещё запах его волос…
Под ребром стало больно; я взглянула на небо, провела мысленную черту по своду — и потрусила вдоль неё строго на запад. А спустя всего полтора часа поисков оказалась у стены, по щиколотку утопая в мелком песке. Снежно-белый на ярком солнце, в полумраке он приобретал насыщенный винный оттенок, а на границе между светом и тенью переплетались завитки всех оттенков красного — бесконечно изменчивый узор. Откуда-то поблизости доносился мерный шум волн, одинаково громкий, если стоять на песке. Но стоит сделать шаг в сторону — и невидимый океан исчезнет.
Эта дивная экзотическая красота приелась мне примерно через четверть часа. Даже голова заболела немного, словно что-то постоянно и незаметно давило на купол. Но когда я утвердилась в мысли, что не стоит будить лихо — пусть себе спит хоть весь день, песок вдруг вздыбился лестницей. Дрожащие белые ступени вели на двадцать метров вверх, прямо к террасе наблюдения, издали похожей на гигантское осиное гнездо, прилепившееся к холму.
— Спасибо за приглашение, — пробормотала я и, дважды обозвав себя доверчивой дурой, шагнула на ступени.
Первый этаж террасы наблюдения представлял собой каменный мешок. К счастью, гостеприимный хозяин не бросил меня, а любезно указал струйкой алого песка путь наверх, через череду люков и арок. Уже за два этажа я почувствовала головокружительный запах запечённого мяса, истекающего острым соком и ещё чего-то незнакомого, но тоже очень приятного — почти как в приюте у Митчи.
Похоже, я вломилась к мастеру аккурат во время трапезы.
— Присоединяйся, Трикси Бланш, — послышался хриплый отклик, стоило моей макушке показаться над краем люка.
В домашних условиях Эфанга выглядел ещё более впечатляюще, чем на суде. Или, вернее сказать, подавляюще. В его присутствии действительно было трудно дышать; он полностью заполнял собой пространство. Некстати вспомнился анекдот про жидких и газообразных котов, которые в расслабленном состоянии занимают всю предложенную поверхность кровати, а в беспокойном — весь объём машины или квартиры. И дело было не в комплекции Эфанги — да, высокий, но с Оро-Ичем не сравнится, а Худама даже навскидку пошире в плечах и помускулистей. Тем не менее, ощущение присутствия оглушало. Не может же быть, что…
Нет ничего невозможного.
Медленно выдохнув, я постепенно выключила чувства — обоняние, осязание, вкус, слух, самым последним — зрение. И только в сенсорном вакууме поняла с чудовищным опозданием, что уже некоторое время нахожусь внутри чужого сознания. Пожалуй, с того самого момента, как ступила на ало-белый песок и услышала ворчание призрачного океана. Похоже, что мастер Эфанга давно уже существовал в иной форме, чем все мы, и физическая оболочка — сильное, плотно сбитое тело, круглая голова, жгуты соломенно-светлых волос над висками — была чем-то вроде легко узнаваемой иконки в блоге, трёхмерного аватара, обозначающего место собеседника в пространстве. И, подозреваю, имела не больше значения, чем густая подводка по векам, рыхлый ворох разноцветных шарфов на плечах и неряшливый яркий тюрбан, на который пошло метров пятнадцать лёгкой лиловой и жёлтой ткани.
Неудивительно, что в нашу первую встречу мне стало жутко. Я и тогда ощущала колоссальное давление чуждого сознания, но не могла в полной мере оценить, с чем столкнулась. А сейчас — кое-как разглядела и даже поневоле начала испытывать признательность к этому монстру за то, что он даёт себе труд оставаться в более-менее приемлемой оболочке. Всё же гораздо комфортнее беседовать с кем-то, глядя в глаза, а не пытаясь охватить вниманием участок пространства метров сорок в диаметре, где, подобно газовому облаку, рассеяно сознание.
А если постараться и сконцентрироваться на визуальном образе, то можно даже поверить, что перед тобой обычный человек. Просто очень сильный псионик… то есть маг. И тогда получится сделать несколько очень сложных шагов и сесть напротив него, как ни в чём не бывало.
— Надо же, подросла, — одобрительно усмехнулся Эфанга и одним движением ободрал зубами мясо с полуметровой кости — так же непринуждённо, как кузина Лоран слизывала облако сливок с крошечной, на один глоток, порции кофе, увлёкшись книжкой. — Ну, бери, не стесняйся.
Я со здравым сомнением оглядела изобильный стол — особенно впечатлял какой-то полутораметровый глубоководный монстр с выпученными глазами и с чешуёй, зажаренный целиком в каменном тазу… или ванне? — и поняла, что даже из вежливости не сумею проглотить ни кусочка.
— Благодарю, мастер Эфанга, — почтительно произнесла я и поспешила вытащить из-за пояса свиток в тубусе. — Мне сказали, что это принадлежит вам.
Эфанга отложил кость и потёр руки друг о друга — жир и грязь скатались, как одноразовые медицинские перчатки, обнажая загрубевшую, но безупречно чистую кожу. Целых полминуты он меня утюжил взглядом, спасибо, что хотя бы в голову не лез. И лишь затем перегнулся через жареного монстра и забрал свиток.
— Сама-то читала? — осведомился мастер, распечатав тубус и мельком посмотрев внутрь.
— К сожалению, нет, — честно ответила я. — Даже если бы захотела, то не смогла бы. Письменную речь я знаю пока недостаточно хорошо.
Эфанга сграбастал с ближайшей тарелки здоровенный, с кулак, синий фрукт в остро пахнущем сиропе — и заглотил разом, только и хлюпнула пропечённая мякоть. Взгляда он с меня не сводил, и светло-голубые, немного мутные глаза казались выточенными из многовекового льда.
…Однажды утром проснувшись, В лютую полночь, когда увязает взгляд в непроглядном небе, Под солнцем в зените, тепло пожирающим с жадностью старых хокорнов, Проснувшись в закате немом —
Поймёшь обнажившимся сердцем, Что смерти
Нет.
И станет больше одной каплей росы
На ладонях мира.
— Что?.. — выдохнула я. Пульс так бился в висках, что казалось — вот-вот, и голова лопнет. — Что вы сейчас?..
Глаза у Эфанги меняли цвет как зеркало, в котором попеременно отражались рассвет над морем, полдень в пустыне, полночь в горах и закат над северными лесами. И то, что мне позволено было увидеть и услышать, превращалось в обещание: ты тоже сможешь так, я научу.
Шрах, начинаю понимать, как он переманивал чужих учеников!
— Это всего лишь стихи, Трикси Бланш, — наконец заговорил мастер Эфанга. Наваждение почти рассеялось; радужки вновь стали серо-голубыми, мутноватыми. — Старые стихи полагалось читать, не размыкая уст, и поэтому многое зависело от того, кто читает. И лучшие поэты были сильнейшими магами… Давно, очень давно, когда один юный восторженный мастер откликался на глупое прозвище — Орочи, а обращался к ученикам только на "кан". А я тогда был слишком мал, чтобы учиться чему-либо, но изредка приходил послушать стихи.
Эфанга замолчал. И на какую-то долю секунды я захотела, чтобы он продолжил рассказ — любой ценой, но почти сразу задавила это желание на корню. Разум тренированного эмпата тем и хорош, что опасные порывы не успевают толком оформиться. А мне сейчас нельзя было давать слабину — я ведь пришла договориться с мастером на своих условиях, а не позволить ему меня убедить.
— Спа… Благодарю за оказанную честь. — Выдать связанную фразу получилось со второй попытки, улыбнуться — с третьей, но к тому времени я была уже практически спокойна. До радостной безмятежности Лао далековато, но для деловой беседы с чудовищем сойдёт. — Я не ценитель поэзии, но эти строки произвели на меня неизгладимое впечатление. Боюсь, мне придётся осмысливать его несколько лет, прежде чем я отважусь услышать другие стихи.
Вот так — правда, правда и ничего, кроме правды. И жирный намёк на то, что в ближайшее время я не собираюсь принимать никакие предложения со стороны, даже самые соблазнительные.
Эфанга явно расшифровал знаки правильно — и отнюдь не обрадовался. Воздух точно сгустился.
— Бросай Ригуми Шаа и переходи ко мне. Не только читать научишься, но и узнаешь о себе кое-что любопытное.
Язык к нёбу разом присох.
Вот этих слов я и боялась с самого начала… Что ж, придётся и дальше говорить правду — и надеяться, что меня за неё не прибьют. Ни на месте, ни чуть погодя.
— Спасибо за щедрое предложение, но вынуждена оказаться.
Пространство вокруг ощутимо помрачнело. В буквальном смысле темнее не стало, разумеется, но разглядеть, что творится в дальних углах, уже не выходило — так, словно они вообще исчезли.
— И кто же тебя вынуждает? — хрипло поинтересовался мастер.
Вдох-выдох, Трикси. Логика, рациональность и… и… что же там было третье?
— Вы ведь знаете, что это всего лишь формулировка, — улыбнулась я, стараясь не показывать зубов, в то время как меня так и подмывало оскалиться в стиле Тейта — просто от страха. — Мой мастер — Ригуми Шаа. Я хочу учиться у него, это мой выбор, осмысленный и разумный… идущий от всего сердца, — вырвалось вдруг.
Я запоздало прикусила язык — и внезапно осознала со всей ясностью, что именно последние слова и были той сокровенной правдой. И от этого знания стало легко и совсем не страшно — даже если Эфанга сейчас разгневается и смешает меня с песком внизу, делая его ещё более красным, ничего не изменится.