– Сделай уже что-нибудь для этой женщины, – сказал Ларри матери однажды утром, после того как желудок Лугареции устроил ей веселую ночку.
– Что еще я могу сделать? – развела она руками. – Я дала ей твой бикарбонат соды.
– Теперь понятно, почему ее так прихватило.
– Это все от неправильного питания, – заявила Марго. – Ей нужна хорошая диета.
– Ее животу поможет только солдатский штык, – съязвил Ларри. – Я знаю, что говорю. У меня есть печальный опыт недельного знакомства со всеми, даже самыми мельчайшими сокращениями ее прямой кишки.
– Я понимаю, с ней не очень просто, – сказала мать, – но ведь бедная женщина так страдает.
– Глупости, – сказал Лесли. – Она только получает от этого удовольствие. Как наш Ларри, когда болеет.
– В любом случае, – поспешила вмешаться мать, – нам придется иметь с ней дело, поскольку больше нам некого пригласить из местных. Я попрошу Теодора, когда он в следующий раз появится, ее осмотреть.
– Если все, о чем она мне сегодня утром рассказывала, – правда, – сказал Ларри, – тебе придется его вооружить мотыгой и шахтерской лампочкой.
– Ларри, фу какие гадости, – возмутилась мать.
Вскоре, к всеобщему облегчению, желудок Лугареции пришел в норму, зато почти сразу сдали ноги, и она с жалким видом ковыляла по дому, громко стеная. Ларри заметил матери, что она вместо служанки наняла упыря, которому хорошо бы купить железные кандалы. По крайней мере, будем знать о ее приближении и сможем вовремя обратиться в бегство. Дело в том, что Лугареция выработала привычку подкрадываться сзади и пугать своими внезапными стонами. После того как однажды она сняла туфли прямо в столовой, чтобы продемонстрировать больные пальцы, Ларри стал завтракать у себя в комнате.
Но, помимо недомоганий Лугареции, были и другие проблемы. Мебель (доставшаяся нам вместе с виллой) оказалась фантастической коллекцией викторианского старья, простоявшего взаперти последние двадцать лет. Все эти предметы обстановки, уродливые, громоздкие, непрактичные, с жутким скрипом переговаривались между собой, из них с треском, похожим на мушкетные выстрелы, вылетали целые куски, и человек, топавший мимо, поднимал облака пыли. В первый же вечер отвалилась ножка у обеденного стола, и все тарелки с едой полетели на пол. Днями позже Ларри уселся на массивный и вроде бы надежный стул, у которого тут же отвалилась спинка, так что Ларри наглотался едкой пыли. А когда мать полезла в платяной шкаф размером с деревенский домик и у нее в руке осталась оторвавшаяся дверца, она решила: пора что-то делать.
– Мы не можем принимать гостей в доме, где все разваливается от одного взгляда, – сказала она. – Так жить невозможно, мы должны купить новую мебель. Ох и дорого же обойдутся нам эти гости.
На следующее утро Спиро повез мать, Марго и меня за новой мебелью. Мы сразу заметили, что в городе многолюднее и шумнее, чем обычно, но мысль о том, что происходит нечто особенное, осенила нас уже после того, как мы, поторговавшись с продавцом, покинули магазин и пошли по узким кривым улочкам к нашей припаркованной машине. Нас сначала затолкали, а затем и вовсе вовлекли в общий поток и, несмотря на все сопротивление, потащили в противоположную сторону.
– По-моему, здесь что-то происходит, – заявила наблюдательная Марго. – То ли фиеста, то ли что-то примечательное.
– Мне это безразлично, – сказала мать. – Я хочу поскорей добраться до машины.
Однако нас по-прежнему уносили в обратную сторону, и в конце концов мы оказались в огромной толпе на главной городской площади. Я спросил стоящую рядом пожилую крестьянку, что происходит, и она просияла от гордости.
– День святого Спиридона, – объяснила она. – Kyria! Сегодня в церкви мы можем поцеловать ему ноги.
Святой Спиридон – покровитель острова. Его мумифицированное тело лежало в церкви в серебряном саркофаге, и раз в году его проносили по улицам города. Обладая огромной властью, он выполнял просьбы, исцелял болезни и совершал другие чудеса, если был в настроении. Островитяне его боготворили, и каждого второго младенца мужского пола при рождении называли Спиро в его честь. Сегодня особый день, так что гроб наверняка откроют и верующим позволят поцеловать обутые ноги мумии, а заодно обратиться к ней с какой-то просьбой. Состав толпы красноречиво говорил о всеобщей любви жителей Корфу к святому: пожилые крестьянки в нарядной черной одежде и их мужья, согбенные, как оливы, с белыми усищами; бронзовые мускулистые рыбаки в рубашках с темными пятнами от чернил, выпущенных осьминогом; больные, умственно отсталые, чахоточные, увечные, с трудом передвигающиеся старики и спеленатые младенцы, похожие на коконы, с бледными восковыми личиками, искажавшимися от постоянного кашля. Там можно было встретить и высокорослых, диковатых на вид албанских пастухов, бритоголовых и усатых, в великолепных овечьих поддевках. Весь этот пестрый образчик человечества медленно продвигался по направлению к чернеющему входу в церковь, увлекая за собой и нас, мелкую гальку в потоке лавы. Через какое-то время Марго оказалась далеко впереди меня, а мать так же далеко сзади. Меня со всех сторон зажали пять крестьянок-толстух, которые давили на меня, как здоровенные подушки, и при этом от них разило по́том и чесноком, ну а мать безнадежно застряла меж двух албанских пастухов-орясин. Шаг за шагом нас вынесли на паперть, а затем впихнули в саму церковь.
Внутри было темно, как в колодце, если не считать горящих у одной стены свечек, похожих на желтые крокусы. Бородатый священник в черной рясе и шляпе с высокой тульей размахивал в полумраке руками, точно пугало, выстраивая толпу в шеренгу, которая тянулась мимо гроба к противоположному выходу. Гроб, поставленный на попа, напоминал серебристый кокон бабочки-хризалиды. Нижнюю часть открыли, так что выглядывали ноги святого в богато расшитых тапочках. Подойдя к гробу, все наклонялись, целовали ступни и бормотали молитвы, а в это время из верхней части саркофага святой Спиридон с черным высохшим лицом глядел сквозь стекло с выражением крайнего неудовольствия. Стало ясно: хотим мы этого или нет, но нам придется целовать ноги святому Спиридону. Обернувшись, я увидел, что мать безуспешно пытается ко мне прорваться – албанец был как стена. Перехватив мой взгляд, она стала гримасничать и решительно замотала головой, показывая пальцем на гроб. Я был этим сильно озадачен, как и двое албанцев, которые смотрели на нее с нескрываемым подозрением. По-моему, они пришли к убеждению, и не без оснований, что у матери сейчас случится припадок – лицо у нее сделалось красным, а гримасы становились все страшнее и страшнее. Наконец она в отчаянии отбросила всякую осторожность и прошипела мне поверх голов:
– Скажи Марго, чтобы не целовала… воздух… пусть целует воздух.
Я развернулся, чтобы передать это Марго, но опоздал; она уже истово целовала ноги Спиридона, чем привела в изумление и восторг окружающих. Когда пришла моя очередь, я последовал указаниям матери: громко и с великим почтением поцеловал воздух примерно в шести дюймах от ног мумии. После чего меня потеснили и изрыгнули из церкви на улицу, где толпа уже дробилась на группы, болтая и посмеиваясь. Марго ждала на паперти с весьма довольным видом. Через минуту загорелые пастухи вытолкнули из церкви нашу мать. Она, пошатываясь, спустилась к нам по ступенькам.
– Эти пастухи, – обессиленно выдохнула она. – Что за манеры… а запах… смесь ладана с чесноком… я чуть не задохнулась… как можно так пахнуть?
– Нет, не зря мы здесь оказались! – радостно воскликнула Марго. – Особенно если святой Спиридон выполнит мою просьбу.
– Эта процедура – верх антисанитарии! – сказала мать. – Вместо того чтобы лечить от болезней, они их распространяют. Страшно подумать, что́ мы могли бы подцепить, если бы поцеловали его ноги!
– А я поцеловала, – удивившись, сказала Марго.
– Марго! Ты в своем уме?!
– Все же это делали.
– Я же ясно тебе сказала: «Нет!»
– Ничего ты мне не говорила…
Тут я вмешался и объяснил, что мать со своим предупреждением запоздала.
– После того как сотни людей над этими тапочками пускали слюни, тебе непременно надо было к ним приложиться!
– Я сделала, как все.
– Какая муха тебя укусила, что ты на это пошла?
– Я подумала, что он может меня избавить от прыщиков.
– Прыщики! – фыркнула мать. – Считай, тебе повезло, если не подхватила кое-что похуже.
На следующий день Марго слегла с сильнейшим гриппом, и в глазах матери святой Спиридон упал ниже плинтуса. Спиро послали в город за врачом, и он привез коренастого человечка с волосами, напоминающими лакированную кожу, намеком на усы и глазами-кнопками за большими роговыми очками.
Доктор Андручелли оказался милейшим человеком с довольно необычной панибратской манерой общения.
– По-по-по. – Он с важным видом вошел в спальню и окатил Марго волной презрения. – По-по-по! Как же неумно с вашей стороны. Целовать ноги святого! По-по-по-по-по! Могли запросто подхватить мерзкий вирус. Вам повезло, это всего лишь инфлюэнца. Следуйте моим советам, или я умываю руки. А в дальнейшем прошу не усложнять мне жизнь подобными глупостями. Еще раз поцелуете ноги какому-то святому, и я вас лечить не стану… По-по-по… вот ведь угораздило.
Пока Марго валялась в постели три недели, слушая его «по-по-по» через день, мы полностью обустроились. Ларри захватил просторный чердак и подрядил двух плотников сколотить книжные полки; Лесли превратил выходящую во двор закрытую веранду в тир и всякий раз, прежде чем открыть стрельбу, вывешивал снаружи красное полотнище; мать рассеянно блуждала по огромной, выложенной плитняковым камнем кухне в подвале, готовя галлонами крепкий бульон и пытаясь одновременно выслушивать монологи Лугареции и волноваться по поводу состояния Марго. Ну а нам с Роджером достались для обследования целых пятнадцать акров земли, новый райский сад, спускающийся к теплому морскому мелководью. Временно оказавшись без наставника (поскольку Джордж покинул остров), я мог проводить весь божий день на свежем воздухе, прибегая домой лишь для того, чтобы наспех поесть.