– Ружье над головой! Держи ружье над головой! – проорал Лесли.
– Не вставай, а то засосет! – закричала Марго. – Сиди неподвижно.
Но у Ларри, распростертого на спине в болотистой заводи, в голове была лишь одна мысль – выбраться, и как можно скорее. Он постарался встать, опираясь – о ужас! – на ружье стволами вниз. Ему удалось подняться, но тут жидкая грязь под ним разъехалась и забурлила, он провалился по пояс, а ружье целиком исчезло под водой.
– Что ты сделал с ружьем! – в ярости завопил Лесли. – Ты забил стволы жижей!
– А что, по-твоему, я должен был делать? – огрызнулся Ларри. – Ждать, когда меня засосет трясина? Господи, дай же мне руку!
– Достань ружье, – возмутился Лесли.
– Не буду я спасать ружье, пока ты не спасешь меня! – огрызнулся Ларри. – Я тебе что, морж? Вытащи меня!
– Идиот, если ты мне протянешь дуло, я смогу тебя вытащить, – крикнул Лесли. – Иначе никак.
Ларри, отчаянно ища ружье, провалился еще на несколько дюймов и наконец извлек его, изрядно выпачканное черным, мерзко пахнущим илом.
– О боже! Во что ты его превратил, – простонал Лесли, вытирая дуло носовым платком. – Ты только посмотри.
– Может, перестанешь уже заниматься этим мерзким оружием и вытащишь меня отсюда? – злобно выкрикнул Ларри. – Или ты хочешь, чтобы я утонул, как Шелли?[11]
Лесли протянул ему дуло, и мы налегли все разом. Толку от этого не было никакого, разве что Ларри еще сильнее увяз, пока мы отдувались.
– Речь шла о том, чтобы меня спасти, а не добить, – произнес Ларри, тяжело дыша.
– Слушай, хватит уже собачиться, лучше постарайся выдернуть себя из трясины, – посоветовал ему Лесли.
– Блин! А чем, по-твоему, я занимаюсь? Я уже в трех местах покалечился.
В конце концов, после титанических усилий, раздался затяжной чпок, Ларри выбрался на поверхность, и мы втащили его на берег. Он стоял, покрытый черным вонючим илом, словно шоколадная скульптура из доменной печи, которая оттаивала у нас на глазах.
– Как ты? – спросила Марго.
Ларри смерил ее взглядом.
– Отлично, – саркастически заметил он. – Лучше не бывает. Если не считать начинающейся пневмонии, надорванной спины и того, что мой башмак покоится на дне, я чувствую себя превосходно.
По дороге домой, припадая на одну ногу, он вылил на нас ушат презрения и негодования и под конец уже не сомневался, что это был заговор с нашей стороны. Когда он вошел в дом, оставляя за собой след, напоминавший свежевспаханную борозду, мать ахнула от ужаса.
– О господи, чем ты занимался?
– Чем я занимался? А ты как думаешь? Я охотился.
– Но, дорогой, отчего у тебя такой вид? Ты насквозь промок! Ты что, упал в воду?
– Вы такие прозорливые, ты и Марго, что я иногда себя спрашиваю, как вы с этим живете.
– Да я просто тебя спросила.
– Разумеется, я упал в воду. А что еще могло случиться?
– Дорогой, скорее переоденься, а то простудишься.
– Как-нибудь обойдусь, – с достоинством сказал Ларри. – С меня хватит покушений на мою жизнь за один день.
От всякой помощи он отказался, взял в кладовке бутылку бренди и ушел к себе, а Лугареция по его распоряжению раскочегарила камин. Ларри залез в постель, завернулся в одеяло и принялся чихать и поглощать бренди. Во время обеда он отправил служанку за новой бутылкой, а когда мы собрались на чаепитие, он уже вовсю распевал и чихал со страшной силой. Перед ужином Лугареция понесла наверх третью бутылку, и мать всерьез забеспокоилась. Она послала Марго проверить, все ли с ним в порядке. После долгого молчания послышались возмущенный голос Ларри и жалобная мольба Марго. Озабоченная мать затопала вверх по лестнице, чтобы разобраться в происходящем, а мы с Лесли последовали за ней.
В спальне огонь бушевал в камине. Ларри исчез под спудом одеял. Марго со стаканом воды в руке стояла перед кроватью, и лицо ее изображало отчаяние.
– Что с ним? – решительно подходя, спросила мать.
– Он пьян, – чуть не рыдая сказала Марго, – и я не могу от него добиться ничего вразумительного. Я пытаюсь заставить его выпить английскую соль, а то завтра ему будет совсем худо, но он отказывается. Залез под одеяла и кричит, что я хочу его отравить.
Мать забрала у нее стакан и подошла к кровати.
– Ларри, не валяй дурака, – сказала она резко. – Немедленно выпей это.
Одеяла зашевелились, и из их недр показалась лохматая голова. Ларри посмотрел на мать затуманенным взором и в задумчивости похлопал ресницами.
– Отвратительная старуха… Кажется, я тебя где-то видел, – произнес он, и не успела мать оправиться от шока, как он провалился в глубокий сон.
– Это ж сколько он выпил, – в ужасе сказала мать. – Но раз он уснул, давайте подбросим полешек в огонь и оставим его одного. Проспится и почувствует себя лучше.
Поутру Марго обнаружила, что горящие угли провалились между половиц и занялась деревянная балка. В одной ночнушке, бледная от перепуга, она ворвалась в спальню матери.
– Пожар… Надо бежать! Надо бежать! – кричала она, как драматическая актриса на сцене.
Мать живо вскочила с постели.
– Буди Джерри… буди Джерри, – взывала она, пытаясь бог знает зачем влезть в корсет поверх ночной рубашки.
– Просыпайтесь… просыпайтесь… Пожар… пожар! – заголосила Марго.
Мы с Лесли выскочили на лестничную площадку.
– Что происходит? – спросил Лесли.
– Пожар! – закричала Марго у него над ухом. – У Ларри пожар!
Появилась мать в странном виде: скособоченный корсет поверх ночной рубахи.
– У Ларри пожар? Скорей его спасайте! – закричала она и заспешила на чердак, а мы за ней.
Комната была заполнена едким дымом, сочащимся из-под половиц. Сам Ларри мирно спал. Мать подбежала к кровати и начала его тормошить.
– Ларри, просыпайся! Да просыпайся же!
– Что случилось? – спросил он сонным голосом, садясь на кровати.
– У тебя пожар!
– Ничего удивительного. – С этими словами он снова улегся. – Скажи Лесу, чтобы потушил.
– Надо залить, – крикнул Лес. – Скорее!
Следуя его команде, Марго схватила наполовину опорожненную бутылку бренди и вылила содержимое на половицы. Языки пламени взметнулись и весело затрещали.
– Дура, да не бренди! – заорал Лесли. – Воды… принеси воды.
Но Марго, переживая по поводу своего вклада во всесожжение, разрыдалась. Лес, тихо ругаясь, стянул одеяло с лежащего Ларри и стал им сбивать пламя. Тот с негодующим видом сел на кровати.
– Что, черт побери, происходит? – вопросил он.
– Дорогой, в твоей комнате пожар.
– Я не понимаю, почему я должен окоченеть. Зачем с меня сорвали одеяло? Что вы все так суетитесь? Неужели так трудно потушить огонь?
– Заткнись, – огрызнулся Лесли, оттаптываясь на брошенном одеяле.
– Вы все паникеры, каких свет не видывал, – сказал Ларри. – А надо просто включить голову. Лес себя вообще не контролирует. Если Джерри принесет топорик, а мать и Марго немного воды, мы быстро все потушим.
Со временем, пока Ларри, лежа в постели, давал указания, нам удалось вскрыть пол и загасить балку. Этот горбыль из оливкового дерева толщиной двенадцать дюймов, видимо, тлел всю ночь, поскольку обуглилась добрая половина. Когда же появилась Лугареция и принялась убирать обгоревшие одеяла, сломанные доски, остатки воды и бренди, Ларри с облегчением вздохнул.
– Ну вот, – сказал он, – все сделано без паники и суматохи. Я же говорю, надо просто включить голову. Кто-нибудь может принести мне чай, а то голова раскалывается.
– Неудивительно. Надрался как сапожник, – сказал Лесли.
– Если ты не можешь отличить высокую температуру после переохлаждения от пьяной оргии, то не тебе бросать тень на мою репутацию.
– У тебя явно похмелье после высокой температуры, – заметила Марго.
– Это не похмелье, – с достоинством возразил Ларри, – а результат стресса, когда к тебе на рассвете врываются четверо полоумных и ты вынужден брать ситуацию под свой контроль.
– Тот еще контроль, не вылезая из постели, – фыркнул Лесли.
– Важны не действия, а мозговой штурм, быстрота ума, способность включить голову, когда другие ее теряют. Если бы не я, вы бы все, наверное, сгорели во сне.
Семейное обсуждение
С приходом весны остров запестрел цветами. Ягнята с прыгающими хвостиками скакали под оливами, топча желтые крокусы своими копытцами. Новорожденные ослики пощипывали нарциссы, передвигаясь на своих грушевидных нетвердых ножках. В прудах, протоках и канавах плавали спутанные нити пестрой лягушачьей икры, черепахи освобождались от зимних покровов в виде листьев и земли, а первые бабочки, выцветшие и какие-то потертые, несмело порхали среди соцветий.
Вся семья ради сухого пьянящего воздуха большую часть времени проводила на веранде, где мы ели, спали, читали или просто спорили о том о сем. Раз в неделю мы здесь собирались, чтобы разобрать корреспонденцию, которую привозил Спиро. В основном это были оружейные каталоги для Лесли, модные журналы для Марго и журналы о фауне для меня. Ларри приходили книги и бесконечные письма от авторов, художников и музыкантов. Почта матери состояла из писем от родственников, приправленных парочкой каталогов о семенах. Просматривая корреспонденцию, мы частенько обменивались репликами, а кое-что зачитывали вслух. Не для того, чтобы завязать разговор (все равно тебя никто не слушал), а просто потому, что так проще было уяснить для себя истинный смысл письма или статьи. Впрочем, изредка новость оказывалась достаточно неожиданной, чтобы привлечь внимание остальных членов семьи. Именно это и случилось однажды весенним днем, когда небо голубело, как стекло, и мы все сидели в пестроватой тени виноградной лозы, поглощая каждый свою почту.
– О, как это мило… Смотри-ка… кисея с рукавами-фонариками… Нет, я, пожалуй, выберу бархат… или, может, парчовый верх с юбкой клеш. Очень даже… хорошо будет смотреться с длинными белыми перчатками и летней шляпкой вроде этой, как вы считаете?