Соджорнер кивает.
– Главное, чему я научился благодаря боксу, – что защита важнее всего, – ухмыляется Джин. – А еще – что нужно есть вовремя. Бог мой, я был вечно голоден, когда боксировал.
– Да, – говорю я, кивая Джину, и он кивает мне в ответ. Я кладу себе солений и блинчиков из общего блюда.
Все едят. Лейлани болтает с Соджорнер. Роза и Сеймон хихикают. Как я ни стараюсь, не могу расслышать ни слова из того, что они говорят. Майя смотрит на меня, и я улыбаюсь ей, потом киваю в сторону Розы и закатываю глаза. Майя улыбается в ответ.
Взрослые говорят о делах. Я под столом пишу Джейсону: «Ну все, понеслось. Родоки знают про спарринги. Они не рады». Как только блюдо пустеет, нам приносят новое. Я счастлив, что могу просто есть, не поднимая головы от стола. Салли и Дэвид не говорят мне ни слова. Я смотрю на Розу. Я практически уверен в том, что это ее идея. Наверняка это она предложила им зайти за мной в зал. С каких пор мои родители не пишут мне заранее о своих планах?
Соджорнер смеется вместе с девчонками. Она сумела вовлечь в разговор Майю. Лейлани склонилась над своим телефоном. Я ем и радуюсь, что мне ни с кем не нужно говорить.
– Лейлани, – гремит Джин, – за столом никаких телефонов.
Лейлани даже не поднимает головы. Вряд ли она его не слышит.
– Никаких телефонов за столом, Лей, – еще громче повторяет Джин.
На этот раз она уже не может притвориться, что не слышит.
– У меня сроки, пап. Надо опубликовать до полуночи.
– До полуночи? В ночь с пятницы на субботу? Самое мертвое время для пресс-релиза.
– Ладно. – Лейлани кладет телефон на колени.
– Мы будем дома задолго до полуночи, – говорит Джин. – Если у тебя и правда сроки.
В ресторане становится тише. Шумная компания, сидевшая рядом с нами, ушла, их большой стол растаскивают на несколько маленьких. Роза громко спрашивает у Соджорнер:
– Че твой парень?
Соджорнер смеется:
– Нет, мы друзья по спортзалу.
Лейлани приподнимает бровь. Надо бы сказать что‐нибудь смешное, чтобы снять напряжение. Но я ничего не могу придумать.
– Понятно, – говорит Роза, вложив в свой тон все разочарование мира. – У Че никогда не было девушки. Мне кажется, вы так подходите друг другу.
– Эм-м, спасибо, – говорит Соджорнер. И бросает на меня взгляд, полный, как я надеюсь, сочувствия, а не жалости. Ее чувства не так легко разгадать, как чувства Лейлани.
– Что, правда? – спрашивает Джин. – Ты же такой симпатичный парень.
Лизимайя толкает его в бок. Салли спрашивает у Джина о потенциальном инвесторе, которого позвали на новоселье. Я перестаю их слушать и берусь за свинину, которую только что поставили на стол.
– Что ты думаешь, Че? – спрашивает Салли.
Я поднимаю голову:
– О чем?
– Мы пригласили твою подругу, Сид, и ее лучшую подругу – как ее зовут, Сид?
– Джейми.
– Мы пригласили их на новоселье. А еще пригласили друзей Лейлани, с которыми ты гулял прошлой ночью. Не напомнишь, как их зовут?
– Вероника и Олли, – с ухмылкой отвечает Лейлани.
– Великолепно, – говорю я.
Салли, Дэвид и Роза идут по Клинтон-стрит впереди меня. Роза без умолку говорит про Сеймон: «А можно она тоже поедет в танцевальный лагерь?» Я много раз слышу «А можно» и «Давайте». Никто из них ко мне не обращается и уж тем более не читает нотаций по поводу спарринга. Полагаю, этим мы займемся дома. Здесь куда тише, чем на Второй авеню. Двери многих магазинов наглухо закрыты рулонными воротами и заперты на висячие замки. Почти на всех дверях куча тегов, кое‐где попадаются и рисунки. Не будь здесь баров и ресторанов, улица была бы совершенно пустынной.
Я достаю телефон. Вижу сообщения от Лейлани, которой хочется узнать, почему мои родители были такие мрачные. Конечно, она не может промолчать и по другому поводу: «Не было девушки? Никогда? Значит, у нас в компании теперь полный набор. Нам уже сто лет нужен девственник». Я быстро набираю ответ: «Иди в жопу. И потом, то, что у меня не было девушки, не делает меня девственником». – «Ты девственник?» – «Подожди. Ты приняла меня в вашу компанию? Я теперь с вами? Я польщен. Мне дадут корону? Может, речь произнести?»
Я никогда не раздевал девушку. Я целовался, трогал грудь, попу, но только через одежду. Это хотя бы вторая стадия? Надо перепроверить. Моего члена касался только я. Звучит печальнее некуда. Телефон снова жужжит. Я вытаскиваю его из кармана. Роза отстает от родоков и пристраивается рядом со мной.
– Упадешь. Ты знал, что здесь закон запрещает писать сообщения на ходу?
Я бросаю на нее быстрый взгляд:
– Это не так.
– Нет, так.
– Что за глупости.
– Нет, не глупости. Смотри, ты чуть не споткнулся. А если посреди тротуара будет яма?
– Здесь нет ямы, а боковое зрение у меня работает, даже когда я пишу сообщение.
– В Нью-Йорке повсюду камеры. Если ты нарушаешь закон, полиция это видит, и тебя потом сажают в тюрьму.
– За то, что я на ходу пишу сообщения?
– Правда, некоторые камеры сломаны, и вообще, они висят не на каждом углу.
– Откуда ты это знаешь?
Роза пожимает плечами:
– Мне нравится узнавать разные вещи. Может, тебя и не засняли. На этот раз.
– Почему ты такая гадкая?
– Потому что это весело.
– А то, что родоки узнали, что я участвую в спаррингах, тоже весело? Зачем ты это подстроила?
– Ты не можешь быть уверен, что это я, – говорит Роза, подтверждая мою догадку. Вид у нее одновременно хитрый и самодовольный. – Весело, потому что теперь ты плохой. Давай ты теперь всегда будешь плохим. А я стану хорошей.
Она смотрит на меня. Похоже, она ждет, когда я спрошу, почему она это сделала. Я не буду спрашивать. Я знаю ответ. Потому, что могла.
– Если бы мне захотелось устроить тебе неприятности, – тихо говорит Роза, когда мы подходим к дому, – я придумала бы что‐нибудь посерьезнее.
Дома я запихиваю одежду из спортзала в стиральную машину и запускаю стирку. Родоки все еще не сказали мне ни слова. Я слышу, как Роза спрашивает, можно ли ей мороженого, и как закрывается дверь в родительский кабинет. Закончив со стиральной машиной, я выхожу на кухню и вижу, что Роза сидит за барной стойкой и ест мороженое, склонившись над планшетом. Скорее всего, она играет в шахматы, а может, составляет план уничтожения нашей планеты или просто выбрала место поближе к двери в кабинет, чтобы услышать, что мне скажут родоки, когда позовут меня на разговор. Если они вообще меня позовут. Может, будут мариновать меня до утра.
Даже представить себе не могу, что они сделают, ведь я никогда еще не попадал ни в какие истории. Наливаю себе стакан молока. Роза не поднимает глаз от планшета. Я подхожу к окну. В окнах напротив не горит свет или жалюзи слишком плотные. Я не смогу подсматривать за соседями, как делают Лейлани и двойняшки. Сажусь на диван, достаю телефон. В первую очередь пишу Натали: «Обожаю спарринги. Спасибо за совет». Снова пишу Джейсону: «Родоки узнали, что я дерусь. Поймали на горячем. Как у тебя?» Следующий в очереди Назим. «Как тебе в стране любви?»
Наконец, я пишу Джорджи: «Одна моя здешняя знакомая знает о моде всё. Водила меня в невозможно дорогой магазин, где полно тряпок, на которые ты бы слюни пустила». Я бы хотел написать Соджорнер, но у меня нет ее номера. Я так и не предложил ей обменяться телефонами. Можно было сделать это сегодня, но уж точно не при всех. А в зале всегда рядом Джейми.
Приходит ответ от Джорджи: «Круто. Как называется магазин?» – «Не знаю. У них на двери нарисована катушка ниток. Очень странное место. Дверь заперта. Наверное, тут так положено. Но как тогда к ним попадают простые прохожие?» – «Это «Спул». Да ладно! Ты пишешь про «Спул»? Не может быть! Я тебе не верю!» – «А?» – «Спул» – это, наверное, самый эксклюзивный бутик во всем мире. Управляющий сначала проверяет тебя онлайн и только потом впускает, причем тебе заранее назначают время. Ты не представляешь, сколько людей они просто не впустили. По-настоящему знаменитых и богатых». – «Звучит ужасно». – «О боже мой, как ты там оказался?! В чем ты был? Только не говори, что в трениках! Боже мой, Че!»
Не буду ей писать, что я как раз таки был в трениках. «Похоже, Лейлани там всех знает. Она туда часто ходит». – «Твою подругу зовут Лейлани? Как Лейлани Макбранайт?! Погоди, ты не шутишь? Господи боже, Че! Откуда ты знаешь Лейлани Макбранайт?!»
Из кабинета выходит Салли:
– Че?
Я отключаю звук у телефона и убираю его в карман, иду за ней, закрываю за собой дверь. Я не был у них в кабинете после того, как они набили его всем обычным барахлом и превратили в такое же захламленное и при этом таким же неуловимым образом организованное пространство, как и в любом месте, где бы мы ни жили. Пробковая доска покрыта записками – на ней план действий. Наверное, это для новой компании, которую они открывают с Макбранайтами. У них в кабинете всегда висит пробковая или белая доска. На ней всегда есть план действий, чаще всего несколько. Защита – лучшее нападение. Да, это стереотип, но порой он работает.
– Я нарушил обещание, – говорю я. – Я стал участвовать в спаррингах, мне это понравилось, и я хочу продолжать.
И Салли, и Дэвид пытаются меня перебить, но я продолжаю говорить.
– Все, чему я учился, все годы тренировок наконец обрели смысл. Опускаешь руки – ты уязвим. Поднимаешь подбородок – то же самое. Отходишь назад по прямой – утыкаешься в канаты. Бокс без спарринга – все равно что изучение языка, алфавита, грамматики, произношения без права говорить. Я не могу не драться. Брать с меня такое обещание было нечестно. – Я повышаю голос, пытаясь заглушить Дэвида. – Я всегда делаю все, о чем вы просите. Я годами держал это обещание! Но больше не мог. Кто знает, когда я перестану расти? Вы поступили нечестно, когда взяли с меня это обещание.
Я сажусь. Салли садится рядом, берет в руки мою правую ладонь.
– Ты закончил?
Я киваю, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Салли отпускает мою руку.