Соджорнер кивает:
– Я им передам.
Интересно, зачем мамам Соджорнер знать о перемещениях Джейми. Наверное, этот вопрос написан у меня на лице, потому что Соджорнер говорит:
– Джейми почти все время живет у нас. Ее родители разошлись. Мама в Квинсе, где‐то за конечной станцией ветки F, отец в Нью-Джерси. Она переехала к нам, чтобы не переводиться из школы. Красивая рубашка. – Она касается воротника. – Какая мягкая ткань. Теперь глаза у тебя почти зеленые.
– Спасибо. У тебя красивое платье. Выглядишь замечательно.
– Спасибо. – Она снова улыбается, и мое сердце пускается галопом.
Это просто смешно.
– Тебе что‐нибудь налить?
– Конечно, – отвечает она, подходя вместе со мной к барной стойке, – бурбон найдется?
– Эм-м… – Я смотрю на родителей, соображая, разрешат ли они наливать спиртное несовершеннолетним.
Соджорнер толкает меня в бок:
– Шутка! Я не пью. Можно мне сок?
– Есть ананасовый, апельсиновый, манговый, грушевый и клубничный.
– Это один вид или пять разных?
– Пять, – отвечаю я. – Мой отец считает, что смешивать соки – преступление. Но нас это не останавливает.
– Тогда ананасовый и манговый, пожалуйста, – говорит Соджорнер. – Пойду на преступление.
Салли разговаривает с двумя женщинами, которых я никогда раньше не видел. Она произносит свою обычную речь о красоте. Женщины кивают.
– Красота – это палка, вынуждающая нас покупать вещи, которые нам не нужны, – говорит она, – и чувствовать, что мы никогда не станем такими красивыми, какими могли бы быть. Вы знали, что производство отбеливающих кремов – это бизнес, приносящий компаниям по всему миру миллиарды долларов?
– Забавно слышать такие речи о красоте от твоей мамы, которая вполне могла бы попасть на обложку какого‐нибудь журнала.
– Журнала для дам в возрасте, – парирую я. Салли всегда так говорит. И еще о том, что для женщин красота словно заканчивается в тридцать – или в сорок, если у них есть деньги. – Она любит порассуждать о таких вещах.
– И мои мамы тоже.
– Ну еще бы, – говорю я. – Звериный оскал капитализма.
– Общество потребления. Мама Ди очень любит проповедовать на эту тему.
Соджорнер пьет сок и осматривается. Вокруг полно красивых людей в дорогой одежде. Интересно, что именно она видит.
– Я только сейчас поняла, что твои предки богачи.
– Они не богачи. – Я вдруг очень четко осознаю, что на мне рубашка за тысячу долларов.
Она кривит губы:
– Да ладно! Это самая большая квартира, в которой я когда‐либо была.
Интересно, что бы она сказала, отведи я ее к Макбранайтам.
– Мы ее снимаем. – Я едва не говорю ей, что вдобавок не мы за нее платим, но мне стыдно в этом признаваться.
– И это, безусловно, доказывает, что вы не богачи. – Она смеется. – Естественно, вы ее снимаете. В Нью-Йорке все снимают. Но твои родители платят за месяц больше, чем мои мамы – за целый год.
Я даже представить себе не могу, сколько стоит наша квартира. Интересно, родоки знают? Интересно, оттого что Макбранайты за них платят, они ощущают себя как дети?
– Мы платим четыреста восемьдесят в месяц. Естественно, это государственное жилье с фиксированной арендной платой. У нас пять помещений – включая кухню и ванную. Вся наша квартира поместилась бы у вас в гостиной.
– Извини, – говорю я, не слишком понимая, за что именно извиняюсь. Мне ужасно хочется сказать ей, что здесь все чужое. Что мы на мели. Роза права, это самые правильные слова.
– За что? Мне нравится наша квартира. Ясное дело, она не сияет, как ваша, но ты здесь ни при чем. Просто купи себе футболку с надписью «Богатый белый парень», чтобы все вокруг понимали, с кем имеют дело.
– Ты только сейчас заметила, что я белый?
– Смешно.
– Хорошая идея с футболкой. Извини, если я тебя обидел.
Соджорнер смеется:
– Тебе придется постараться, чтобы меня обидеть. Меня не обидело даже, когда ты сказал, что верить в Бога глупо.
– Я этого не говорил!
Она ухмыляется.
– У нас тут всего семь комнат, – говорю я, пытаясь сосчитать, сколько комнат у Макбранайтов.
– У вас в гостиной танцуют чечетку! У нас не хватило бы места даже для шимми. – Она снова смеется. – Не пойми меня неправильно, у нас отличная квартира, к тому же мы на шестом этаже. За последние годы у нас дважды затапливало первый и второй этажи. Вы в какой зоне?
Я не имею ни малейшего представления, о чем она говорит. Почему вообще она так много говорит? Интересно, она вообще вспоминает про вчерашний поцелуй?
– Когда надвигается ураган, важно знать, в какой ты зоне. Первая зона хуже всего. В последний раз, когда был ураган, наши соседи несколько дней не могли выйти на улицу. Хорошо, что мы тогда уехали к кузине Исе в Нью-Джерси. Наверное, у вас тут уже нет зон, значит, дом не затапливает, а жильцов не эвакуируют. Правда, от отключения электричества это не спасет.
– Тут отключают электричество? – изумляюсь я. Я думал, такое бывает только в Бангкоке.
Соджорнер смеется:
– Похоже, ты ничего не знаешь про этот город.
– Не знаю. Для меня это город из фильмов. Где из мостовых идет дым.
– Не дым, а пар.
– Серьезно? Это не спецэффект?
Она снова смеется:
– Так тут отапливают дома. Пускают по трубам горячий пар. Идем, я тебе покажу.
Соджорнер берет меня за руку и ведет за собой сквозь толпу. Ладонь у нее теплая, сухая, шершавая. Тепло от ее руки разливается по моему телу до самого паха. Чечетка закончилась. Все хлопают. Я неохотно присоединяюсь, Соджорнер тоже, но она хлопает искренне. Мы останавливаемся у радиатора под одним из окон. Она отпускает мою ладонь. Мне хочется лишь одного: снова взять ее за руку. Она наклоняется ко мне, и я чувствую, что от нее пахнет ананасом и манго.
– Конечно, у вас тут новые модные радиаторы, – говорит она.
Ее губы совсем рядом с моими.
– Но работают они так же, как наши. Пар поступает по вот этой трубе и наполняет радиатор, так что дом отапливают как он сам, так и труба.
– Ага, – говорю я, не отрывая глаз от ее шеи.
– Радиаторы новые, поэтому их можно отключить. Вот здесь, видишь?
Она снова смотрит на меня. Да, вижу. Глаза у нее всех оттенков коричневого, от желтоватого до почти черного.
– Наши нельзя отключить, так что приходится открывать окна. Иногда в квартире так жарко, что мы открываем окна, даже если на улице метель.
– Не очень приятно, наверное, – говорю я, чтобы хоть что‐то сказать.
– Чем именно занимаются твои родители? Если они могут позволить себе такую квартиру и платят за миллион твоих занятий в зале. Я там даю уроки, я хожу не постоянно и все равно с трудом могу за все платить. А ты там почти живешь.
Я не знаю, что сказать.
– Так чем они занимаются?
– Они открывают фирмы. Самой успешной была «Санпау». Дурацкое название, я знаю. – Я уже не верю в то, что говорю. Была ли она успешной, когда родоки ее продали? Или стала потом? И если она и правда была успешной, то почему сейчас у них нет денег? – Это дешевые генераторы, работающие от солнечной энергии. Люди используют их в кемпингах. Когда ты покупаешь такой генератор, ты платишь еще и за то, чтобы второй такой же генератор отправили людям, которые живут в отдаленных уголках планеты и не могут сами себе его купить. В другой раз они продавали системы конденсации для сбора воды даже в самых засушливых местах. Они придумали кучу таких фирм.
– Похоже, они делают доброе дело.
– Да. И они не богачи. Обычно все свои деньги они вкладывают в новую фирму и в открытие разных фондов – для ликвидации безграмотности, для борьбы с малярией… – Я осекаюсь. Может, они поэтому разорились? – Они сняли эту квартиру и устроили вечеринку, чтобы собрать деньги. Видишь, как Дэвид по очереди подходит ко всем гостям? Он пытается завоевать как можно больше людей.
Мы смотрим, как Дэвид говорит с пожилыми мужем и женой. Они завороженно его слушают.
– Твой отец умеет использовать свое обаяние.
Я киваю.
– Ему приходится это делать. Тут полно самых настоящих богачей.
– И эти старички тоже богаты?
– Ага. Почему, – начинаю я, – ты меня по…
– А Сид танцует? – спрашивает Роза, и я подпрыгиваю от неожиданности.
– Конечно.
– Потанцуешь со мной? – спрашивает Роза, протягивая Соджорнер ладошку.
Роза оборачивается, улыбается мне и уводит Соджорнер. На миг я задумываюсь о том, какой была бы моя жизнь, если бы Розы не было. Я никогда еще так сильно этого не хотел. Что бы она ни замышляла, я ей не позволю. Я снова пытаюсь придумать способ предупредить всех вокруг насчет Розы, не говоря прямо: «Моя сестра – психопатка».
Соджорнер танцует так же изящно и легко, как боксирует. Олли и Вероника тоже танцуют, стараясь двигаться как можно нелепее, но я вижу, что на самом деле они отличные танцоры. Вскоре к ним присоединяются Салли и Лизимайя. Я иду к лестнице, кивая и улыбаясь людям, которых вижу в первый раз в жизни. Кто‐то берет меня за локоть.
– Потанцуй со мной.
Даже не оборачиваясь, я понимаю, что это Соджорнер. Я улыбаюсь, потому что не могу отважиться на какие‐то слова. Мы возвращаемся в центр гостиной. Я повторяю все ее движения, словно на тренировке, на ринге. Я вижу одну только Соджорнер, и от этого мне легко и радостно. Если вера в Бога и правда дарит людям такие же ощущения, я готов ходить с ней в церковь каждое воскресенье.
Глава двадцать пятая
Мы с Лейлани, Вероникой, Олли и Джейми идем в «Кофе Нуар», где работают Вероника и Олли. Там все их знают. Бармен бесплатно наливает в рюмки Джейми, Олли и Веронике какой‐то зеленый напиток. Мы с Лейлани пьем воду. Олли и Джейми спорят, кто из них больший ньюйоркец.
– Я могу себе позволить здесь жить только потому, что это квартира моего дяди! – говорит Олли. – А он, в свою очередь, снимает ее у государства, и у него фиксированная арендная плата!
– А наш государственный дом снесли! Теперь моя мама живет в Квинсе, в районе, который едва можно найти на гребаной карте!