– Ты в порядке, Нейт? – спрашивает она у парня, которого я сейчас избивал.
Тот отвечает, что с ним все нормально. Дайдо снимает с него шлем, осматривает лицо.
– У тебя кровь из носа. Иди умойся и приложи лед. Я зайду к тебе через пять минут.
Парень кивает. Дайдо поворачивается ко мне.
– Тебе и правда стоит извиниться, – говорит она, схватив меня руками за голову и глядя мне прямо в глаза. Я никогда ее такой не видел. – Не приноси свой гнев на этот ринг. Не приноси свой гнев в этот зал. Ты меня слышишь, Че? Ты приходишь на спарринг, а не для того, чтобы кого‐то убить.
Я киваю, тяжело дыша. Она права. Я был зол. Я потерял контроль.
– Я понял. Мне правда жаль, Дайдо. Очень жаль.
Она отпускает меня и делает шаг назад, качая головой. Мне становится страшно, что я такой же, как Дэвид. Но я не Дэвид. Я не ударил Дайдо. Я наклоняю голову влево, потом вправо. Дайдо – не Дэвид. Тот парень – не Дэвид. Они мне не враги.
– Ты в порядке?
Я киваю.
– Иди извинись перед Нейтом. Ты вышел за рамки.
Я киваю.
– Еще раз выкинешь что‐нибудь подобное, и я больше не пущу тебя в этот зал. Слышишь, Че?
– Да, Дайдо. Извините.
Джейми все видела. Интересно, она расскажет Соджорнер? Я снимаю перчатки. Костяшки у меня красные и начинают лиловеть. Я сажусь на мат и смотрю другие спарринги, убеждая себя в том, что я не Дэвид. Если бы я был как Дэвид, я бы каждый день был готов кого‐нибудь избить. Но со мной такое не случалось ни разу за семнадцать лет. У меня жужжит телефон. Это Айлин. Нашли видео. Майю толкнула Сеймон.
Я выхожу из душа. На скамейке рядом с раздевалкой сидит Лейлани и набирает на телефоне сообщение. Наверное, она узнала у Джейми, где я. На ней ярко-синий костюм с красным кантом и шляпа в тон. Она сильно накрашена и выглядит просто потрясающе. Обычно она не красится так сильно. Только благодаря ей я теперь обращаю внимание на одежду и знаю, что такое кант.
– Привет, Лейлани.
Она поднимает глаза и смотрит на меня. Макияж не скрывает ее печаль. Мне хочется так много ей сказать, так много объяснить, рассказать про Дэвида, про все, что я понял насчет его отношений с Салли, про мою гребаную семейку. Но я не знаю, с чего начать. «Мне так жаль», – не говорю я, потому что слова больше ничего не значат. Какая на хрен разница, насколько мне жаль? Все равно ничего уже не изменить.
У меня на плече рюкзак, футболка дырявая, треники протерты на коленях. Я выгляжу так, будто разорвал на себе одежду. Если бы это помогло, я бы так и сделал.
– Я не могла написать то, что хотела тебе сказать, так что мне пришлось тебя найти.
Я киваю.
– Пройдешься со мной? Я иду на открытие художественной галереи, но могу и опоздать.
Неужели она идет на какое‐то там открытие всего через пару дней после… Мы проходим мимо боксерских рингов, и я вспоминаю, как в первый раз увидел Соджорнер на тренировке. Она стояла прямо здесь, на ближайшем ко входу ринге. Она была такая красивая. Наверное, я влюбился в нее еще до того, как мы познакомились, и это, конечно, совершенно нелепо. Снаружи, на Хаустон-стрит, воздух полон шума проезжающих машин и доносящейся из них музыки.
– Они нашли видео, – говорит Лейлани. – Ты в курсе?
– Да.
– Майя говорила, что это не ты. Она говорила, что ее толкнули с другой стороны. Она боялась, что это сделала Сеймон.
– Мне жаль, – говорю я.
– Я бы чего‐нибудь выпила, – замечает Лейлани, – но в таком наряде меня легко узнают.
Мы заходим в кафе на Клинтон-стрит. Оно кубинское, стены покрашены в цвета флага. Синий такого же оттенка, как костюм Лейлани.
– Предки не разрешают мне с тобой видеться. Они глупые. Хотят нанять нам с Сеймон охранников. Хотят, чтобы я «начала вести себя как подросток, а не как протовзрослый». – Она идеально пародирует Джина. – Хотя именно они привели в нашу жизнь ваше семейство.
Я краснею.
– Твои родители заставляют нас уехать.
– Я знаю про сканирование, Че, – одновременно со мной говорит Лейлани. – Я не верю, что ты такой же, как Роза. Ты не можешь быть таким, как она.
Она хочет, чтобы я доказал ей, что я не такой. Я бормочу что‐то насчет окружения, насчет того, чем я отличаюсь от Розы.
– Я думаю, это твой папочка, – говорит Лейлани. – Я думаю, что он как раз такой же, как Роза. От них обоих у меня волосы на руках встают дыбом. Если сделать ему МРТ грудной клетки, внутри наверняка будет черная дыра. Я видела, как Роза на него смотрит, но он слишком умен, чтобы реагировать на ее заговорщицкие взгляды.
Я изумленно смотрю на нее:
– Что? Почему ты ничего мне не говорила?
Она выразительно пожимает плечами:
– Не была уверена. Думала, дело просто в том, что он мне не нравится.
– А я не понимал этого до сегодняшнего дня. Я такой дурак. Я думал, он меня любит.
– Че, – говорит Лейлани.
– Он такой же, как Роза. Думаю, все в моей гребаной семейке такие же.
– Кроме Салли, – замечает Лейлани.
– Ну да. Но все остальные такие. Мой дядя, мой дед. Черт, Лейлани, я из семьи гребаных Борджиа.
Лейлани словно взрывается своим жутким хрюкающим смехом.
– А я всегда думала, что это мои предки – Борджиа! Я тоже хохочу, потому что в мире нет ничего хоть отдаленно похожего на смех Лейлани, и этот смех совершенно невозможно слушать. Что еще нам остается, кроме смеха?
Мы успокаиваемся, когда перед нами ставят кофе. Официант улыбается нам, явно желая разделить наше, как ему кажется, веселье. Я отпиваю глоток. Кофе очень крепкий и очень сладкий. Как раз то, что нужно. Еще нам принесли торт, но к нему мы даже не притрагиваемся.
– Я не обязана с ними жить, – говорит Лейлани. – Я вполне могу съехать и снять себе жилье. Так я и поступлю. Не могу больше притворяться, что мне на них не плевать. Я жила там только из‐за двойняшек. Теперь Майя… Я могу забрать Сеймон с собой.
– Как она? – Глупый вопрос. Какого ответа я жду?
– Она не разговаривает.
– С тобой?
Лейлани мотает головой:
– Ни с кем. С тех пор как умерла Майя. Кажется, она даже с Розой не разговаривает.
В этом я сомневаюсь. Роза вряд ли отпустит ее так легко. Я протягиваю руку через стол, сжимаю ладонь Лейлани. Как же мне тяжело от мысли, что Роза – моя сестра, а Дэвид – мой отец.
– Сеймон не посадят в тюрьму.
– Естественно. Дело даже не в том, что она несовершеннолетняя. Нельзя доказать, что она хотела убить Майю. Она и не хотела! Если бы не велосипед… Майя не просто осталась бы жива, наверное, она отделалась бы всего парой синяков.
– Роза говорит, это вышло случайно.
– Маленькая девочка-психопатка не может врать. Но на этот раз я ей и правда верю. Если они собирались убить Майю, то план у них был хреновый. Я думаю, Розе повезло.
– Какая жуть.
– Ага. Теперь Сеймон будет ежедневно ходить к психологу. Предки именно так решают все проблемы. Забрасывают их деньгами. Господи, Че, я не могу больше с ними жить. Мне нужно быть там ради Сеймон, но я физически не могу больше там находиться. Не могу больше терпеть этот мавзолей. Я не хочу потерять обеих сестер.
– У Сеймон есть надежда, – замечаю я. – По крайней мере, мозг у нее работает как надо.
Лейлани хмыкает.
– Ты не такой, как они, Че. У тебя правильные инстинкты. Возьмем Дэвида. У него их нет. Думаешь, он стал бы вот так сжимать мне руку? Стал бы писать мне и спрашивать, в порядке ли я?
Я мотаю головой. У него получается гораздо лучше, чем у Розы, но все равно выходит ненатурально. Он всегда обнимал нас с Розой чуть после Салли. Я списывал это на то, что он мужчина.
– У тебя есть друзья. Я часто вижу, как ты с ними переписываешься. Я вижу, как ты общаешься с Олли, Джейми и Вероникой. Я чувствую, что мы с тобой по‐настоящему дружим. И это не жалкое подобие дружбы, на которое способны Роза и Дэвид. Кстати, я спала с Вероникой. Ты знаешь, что я ее снова бросила? Вчера вечером я пришла к ней, потому что хотела, чтобы меня кто‐нибудь обнял. Но с ней мне было еще хуже, чем одной. Все, что она говорит и делает, неправильно.
Интересно, я когда‐нибудь подумаю что‐то подобное о Соджорнер? Нет, не подумаю.
– Я послала ее. Окончательно с ней порвала. Теперь я тоже такая, как Роза?
Она шутит. Я криво улыбаюсь:
– Вообще нет. Вы с Розой бесконечно непохожи. Я говорил тебе, что, когда впервые тебя увидел, испугался, что ты такая же, как она?
– Потому что я была злая?
– Ага. Но ты так нежно вела себя с Майей, и к тому же Роза тебе страшно не понравилась, и…
– Что «и»?
– Ты показалась мне, не знаю, ранимой, что ли. У тебя на лице написано все, о чем ты думаешь. Не то что у Розы.
– Или у Дэвида. Теперь мы хотя бы знаем, что нужно держаться подальше от всех, кто хорошо играет в покер.
– Ха-ха. Точно сказано. Я довольно быстро понял, что ты не такая, как она.
– И даже мое отталкивающее поведение тебе не помешало! Я в тот день вела себя как стерва. Извини.
– Ты вела себя забавно. Ты мне сразу понравилась.
Лейлани ставит на стол пустую чашку и жестом просит официанта принести еще кофе.
– Не знаю, что будет дальше.
– Я тоже не знаю. – У меня снова болит горло от слез, которые я никак не могу выплакать.
– Мне больно от того, что Майи нет. У меня от этого болит все тело, – шепчет Лейлани. У нее на глазах слезы. – Не знаю, как мне это пережить.
Я киваю и пытаюсь сморгнуть слезы, стоящие у меня в глазах. Майя мертва, и, хотя это не я ее толкнул, я все равно в этом виноват.
– Похороны завтра, – говорит Лейлани. – Извини. Ей не нужно объяснять мне, что нас туда никто не зовет. Я хотел бы пойти. Хотел бы попрощаться. Я хочу сказать Лейлани, что Майя была замечательным ребенком, но ей это будут повторять завтра весь день. Это причинит ей боль.
– Все в порядке, – говорю я взамен. Ничего не в порядке. – Я все время хочу, – начинаю я, – я хотел бы, чтобы на Майином месте была Роза.
– Я тоже. Ненавижу ее. – В ее словах нет злости.