Я не уверен, что Розина смерть что‐то бы изменила, ведь Дэвид бы никуда не делся.
– Ты знаешь, что они на мели? – спрашиваю я и только потом вспоминаю, что это Розино выражение – «на мели». – Твои родители нас спонсировали.
– Во всем?
– Ну почти. Они даже платят нашим адвокатам. Это все очень странно.
– Очень. Интересно, что у твоих родителей есть на моих предков?
– Что ты имеешь в виду?
– Я никогда не видела, чтобы они для кого‐то делали то же, что для твоей семьи. Никогда. Они занимаются крупными благотворительными проектами – борьбой с малярией, спасением голодающих детей, – но никаким старым друзьям они никогда не помогали. Зачем это предкам? Я не понимаю.
– Они всю жизнь друг друга знают, – начинаю я и запинаюсь. – Что бы там ни было, они решили, что теперь мы квиты. Они перекрыли кран.
– Жаль. Че, тебе нужно убраться подальше от своей семьи. Они еще более ненормальные, чем мои предки. Тебе есть к кому переехать?
– У меня есть тетки. Сестры Салли. Со мной все будет нормально. – Я не хочу уезжать из Нью-Йорка. Я не могу без Соджорнер.
– Если тебе понадобится помощь, дай знать.
Я киваю. Но просить помощи у Лейлани после того, как моя сестра убила ее сестру? Я так не смогу.
– Нам обоим нужно переехать, – говорит она. – Пообещай мне, что сделаешь это. Ты ничего не должен Розе.
Я протягиваю руку через стол и снова сжимаю ее ладонь. От этого тоже больно.
Глава сороковая
Я возвращаюсь домой. Салли сидит на диване и пьет вино. Дэвид наверняка в кабинете. – Как ты? – спрашивает Салли. Она отставляет бокал и крепко обнимает меня. – Прости меня. За все, что случилось. Это во многом моя вина. Но я это исправлю.
– Как? – спрашиваю я, хотя должен был бы сказать: «Твоей вины в этом нет». Но я не уверен, что это действительно так.
Салли отпивает еще вина. Бутылка на журнальном столике наполовину пуста.
– Айлин мне сказала, – говорю я. – Про Сеймон.
– Да. – У Салли в глазах стоят слезы. – Это ужасно. Бедная Сеймон.
По лестнице, высоко задрав подбородок, спускается Роза. На ней белое платье с голубым поясом, в руках – сумочка с Ширли Темпл.
– Ты готова? – спрашивает она у Салли.
Салли кивает, допивает вино, ополаскивает бокал и ставит его в посудомоечную машину.
– К чему готова? – спрашиваю я. – Уже поздно. Куда вы?
Салли смотрит на Розу. Та качает головой.
– Она не будет с тобой разговаривать, Че. Извини. Мы вернемся и все тебе расскажем. – Салли коротко обнимает меня. – Нам надо кое‐что уладить. Сам увидишь.
– Что это значит?
– То, что все будет лучше. – Она целует меня в лоб. – На плите рагу, если ты голоден. Оно из банки, но вполне съедобное.
– Я уже поел, – вру я.
Они уходят. Я достаю телефон, чтобы написать Лейлани. Вижу сообщение от Соджорнер: «Могу сейчас с тобой встретиться». Она отправила его двадцать минут назад. «Давай! Прямо сейчас?» – отвечаю я. Я пишу Лейлани о том, что только что произошло: «Понятия не имею, что задумала Роза». Ответа нет. Надеюсь, она и правда хоть немного отвлеклась на открытии галереи. Меня больше волнует, что Соджорнер тоже не отвечает. Я смотрю на телефон так же пристально, как на соперника по спаррингу. И едва не роняю его, когда он начинает жужжать.
«Через десять минут у моего дома». Я бегу.
Соджорнер выскальзывает на улицу меньше чем через минуту после того, как я добегаю до ее дома. Наверное, она высматривала меня в окно кухни. Она прислоняется к двери, прячет руки за спину. Она похудела. Важный бой. Кажется, он уже скоро.
– Сбрасываешь вес? – спрашиваю я.
– Ага. Я такая голодная, что думаю только о еде. Бой через два дня.
Я должен был это знать.
– Ты готова?
Она отталкивается от двери и идет в сторону реки. Я подстраиваюсь под ее темп, но стараюсь не подходить слишком близко. Воздух горячий и неподвижный. У меня по спине течет пот.
– Наверное. Но я сейчас думаю только о бургере, который Бруно приготовит мне после взвешивания.
Соджорнер замечательно выглядит: мышцы рельефные, видна каждая жилка. Я бы хотел увидеть этот бой. Это где‐то за Гудзоном, в Нью-Джерси. Можно добраться на поезде. Мы переходим через мост в конце Шестой улицы. Оказавшись на другой стороне моста, Соджорнер не пускается бегом, как в прошлый раз. Она идет к реке и опирается на парапет. Прохладный ветерок с воды сдувает жару, несет минутное облегчение. Моя футболка липнет к спине. У Соджорнер блестит лицо.
– Я по тебе скучал. – Я тоже держусь за парапет, не касаясь ее руки. Деревянные перила на ощупь слегка шероховаты.
– Я тоже по тебе скучала. – Она не двигается, не пытается меня коснуться. – Роза мне столько всего писала, Че. Она говорила, что это ты убил Майю. Но я знаю от Джейми, что это сделала Сеймон. Роза ее заставила. Что вообще происходит? Ты говорил, что от Розы одни неприятности, но это не просто неприятности.
Мне так хочется, чтобы Соджорнер меня обняла.
– Роза говорит, что ты мне врешь, но на самом деле врет она. Что с ней не так? Она явно перегибает, во всем. Она… Не могу подобрать слово, но она как будто играет роль, как будто пытается мне что‐то продать. Она разговаривает и ведет себя не как маленький ребенок.
Я хочу ее обнять. Хочу коснуться ее, но она не двигается с места. Ее рука лежит в паре сантиметров от моей.
– Что не так с твоей сестрой? Джейми говорит, она психопатка. Что так сказала Лейлани.
Я слышу, как вода под нами бьется о камни. До нас доносится лишь шум проезжающих вдали машин. Никаких сирен, никаких гудков.
– Так и есть. В психиатрии такое состояние называют антисоциальным расстройством личности. Это означает, что она не способна на эмпатию, что ей безразличны другие люди, что она не следует правилам.
– Она предупреждала, что ты именно так и скажешь.
– Теперь это говорю не только я. Сегодня ей поставили диагноз.
– Но ведь это хорошо? То, что у нее есть диагноз? Она сказала, что на самом деле это расстройство у тебя.
Сейчас я должен рассказать про свой снимок.
– Она сказала, что в вашей семье все такие. Ваш отец, дядя, ваш дедушка. Что вы все холодные, безразличные, жестокие.
– Это отчасти так. Но из нас двоих на них похожа Роза, не я. – Я не могу рассказать ей про свой мозг. Никому не могу рассказать.
– Я знаю.
– Ты знаешь? – шепчу я.
– Конечно, – отвечает она, но не приближается ко мне даже на миллиметр. – Увидев тебя впервые, я сразу поняла, что у тебя есть чувства. Тебя переполняют чувства. Они написаны у тебя на лице. В тебе есть легкость, которая… – Она поворачивается ко мне, улыбается. – Наверное, во многом поэтому ты мне так нравишься.
Я едва не спрашиваю: «Правда?» Мне хочется ее поцеловать.
– Ты никогда не казался мне холодным. А твоя сестра меня пугает. Я не сразу это поняла, но, поговорив с ней… – Соджорнер вздрагивает. – Роза наводит ужас. Видел бы ты ее на занятиях по Библии. Она выучила много цитат. Но она их не прочувствовала. Она хотела знать Библию лучше, чем все остальные дети, чтобы их победить. Она могла бы выучить что угодно. У нее нет совести, Че. Вот что с ней не так. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его. Совесть означает, что человек хочет повиниться перед Богом. Потому что Бог все видит. Роза не боится Бога, она никого не боится.
Я никогда не думал об этом с точки зрения религии, но Соджорнер права.
– То есть она – воплощение зла?
– Это серьезный вопрос, Че. Я верю, что каждого человека можно спасти. Даже Розу. Если ты творишь зло, значит ли это, что ты воплощение зла? Иногда я и правда так думаю. Я рада, что ты не такой, как она.
– Я и правда не такой, Соджорнер. Я могу любить. Я люблю те…
– Стоп. – Она поднимает ладонь, заставляя меня замолчать. Это напоминает мне о Дэвиде, и на долю секунды я испытываю желание оттолкнуть ее руку. – Почему ты мне не сказал? Почему не предупредил?
«Я пытался тебе сказать», – едва не говорю я. Но я и сам понимаю, что это неправда. Я боялся, что если она узнает, то не захочет иметь со мной ничего общего. Даже если она мне поверит – а я не знал, поверит ли.
– Почему, Че? Почему ты мне не рассказал? Значит, ты мне не доверяешь?
Она смотрит на меня, ждет ответа.
У меня нет ответа. Она права. Я ее предал.
– Прости меня. – Это все, что я могу сказать.
– Простить тебя? – Она мотает головой, показывая, как мало значат мои слова. – У тебя в семье все такие же, как Роза? – На миг мне кажется, что она сейчас выругается. – Да как такое вообще возможно?
Я почти уверен, что это риторический вопрос, что она не хочет сейчас слушать про взаимосвязь между ДНК, морфологией мозга и окружением. Я думаю пошутить, сказать, что я не виноват в том, что мои родственники сплошь демоны, но вряд ли ей будет смешно.
– Это уже слишком, Че. И то, что ты мне не рассказал, и то, что у вас в семье все такие. А вдруг Роза решила бы толкнуть под автобус меня?
«Это был велосипед». Но я ее не поправляю. И не говорю, что Роза обещала столкнуть ее с лестницы.
– Или твой отец? Или дядя, или дедушка? У меня и без того полно проблем в семье. Мама Ди правда очень больна. Она уже столько раз была на грани смерти, что мы перестали считать. Ей теперь все время приходится передвигаться в кресле.
– Мне очень жаль. Диандра замечательная. – Я вдруг понимаю, что в их доме нет лифта, а живут они на шестом этаже. Получается, Соджорнер теперь приходится все время носить ее вверх и вниз по лестнице? И кресло тоже?
– Да, она замечательная. – Соджорнер глубоко дышит, пытаясь держать себя в руках. Она не смотрит на меня. – Ты тоже ей нравишься. Но она со мной согласна. Ты знаешь, что я молилась за тебя? И мои мамы тоже. Доверие – основа всего, Че. Твоя семья… у меня нет слов, чтобы вас описать. Я знаю, что плохое часто наследуется, но никогда не слышала ни о чем подобном. Какие отношения могут быть у нас с тобой, если я не могу тебе доверять? Как я могу завести с тобой детей?