— Да. По-твоему, она согласится?
Вот на этот вопрос у меня нет ответа. Я смаргиваю горючие слезы и прочищаю горло.
— А ты не торопишься?
— Ну, порой отпадают все сомнения. Кореде, ты поймешь меня, когда сама полюбишь.
Неожиданно для самой себя я начинаю смеяться. Сперва хмыкаю, потом хихикаю, потом хохочу так, что слезы на глаза наворачиваются. В глазах у Тейда недоумение, но я остановиться не могу. Когда я наконец успокаиваюсь, он спрашивает:
— Что тут смешного?
— Тейд… Чем тебе нравится моя сестра?
— Всем.
— А конкретнее?
— Ну…. Она… Она необыкновенная.
— Ясно… Что же в ней такого необыкновенного?
— Она… Она красивая, безупречная. Меня ни к кому не тянуло так, как к ней.
Я тру лоб пальцем. Тейд говорит не о том, что Айюла смеется над глупейшими шутками и никогда не обижается. Не о том, что она жульничает в любых играх и может подшить юбку чуть ли не вслепую. Он не знает ее главных достоинств… и ее страшных тайн. Но ему, похоже, все равно.
— Убери кольцо, Тейд.
— Что?
— Для нее… — Я присаживаюсь на край его стола, подбирая нужное слово. — Для нее это просто развлечение.
Тейд со вздохом качает головой.
— Люди меняются, Кореде. Я в курсе, что за моей спиной Айюла встречалась с другим, и так далее, но это потому, что она не знала настоящей любви. Такую любовь я могу ей подарить.
— Она обидит тебя, причинит боль. — Я кладу ему руку на плечо, но он ее стряхивает.
— Ничего, я справлюсь.
Как можно быть таким тупым? Досада словно газовый пузырек в груди, и я не могу сдержать отрыжки.
— Нет, я в буквальном смысле. Айюла причинит тебе боль. Физическую. Она уже поступала так с людьми… с парнями. — Для пущей выразительности я душу невидимую шею.
Повисает тишина: Тейд обдумывает услышанное, я — то, что позволила ему услышать. Руки опускаются. Пора прикусить язык. Все, что могла, я ему сказала. Дальше пусть сам.
— Это потому что у тебя никого нет?
— Что, прости?
— Почему ты не хочешь, чтобы Айюлина жизнь менялась? Похоже, ты хочешь, чтобы она вечно от тебя зависела! — Тейд разочарованно качает головой, а я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать, и ногтями впиваюсь себе в ладонь. Я никогда, никогда не тормозила Айюлу. Я дала ей будущее.
— Я не…
— Такое ощущение, что ты не желаешь ей счастья!
— Она уже убивала! — выкрикиваю я и тут же в этом раскаиваюсь. Тейд качает головой, дивясь тому, как низко я готова опуститься.
— Айюла рассказывала мне о том погибшем парне. И что в его гибели ты винишь ее — тоже.
Очень хочется уточнить, о котором из погибших парней речь, но, чувствуется, в этом бою мне не победить. Поражение я потерпела еще до его начала. Айюлы здесь нет, но Тейд, как марионетка, говорит ее словами.
— Послушай, — чуть мягче начинает Тейд, меняя тактику, — Айюла нуждается в твоей поддержке, а получает лишь осуждение с пренебрежением. Она потеряла любимого человека, а ты только и делаешь, что валишь вину на нее. Я никогда не считал тебя жестокой, Кореде. Я думал, что знаю тебя.
— Нет, ничегошеньки ты не знаешь ни обо мне, ни о девушке, которой собрался сделать предложение. Кстати, если брюлик меньше трех каратов, Айюла кольцо и в руки не возьмет.
Тейд таращится на меня, словно я говорю на иностранном языке. Коробочка с кольцом до сих пор зажата у него в руке. Чувствуется, я напрасно потеряла время.
Открывая дверь, я смотрю на него через плечо.
— Просто будь осторожен!
Айюла предупреждала меня: «Не так уж он глубок! Ему только смазливое личико подавай».
Друг
Когда я подхожу к сестринскому посту, Йинка отрывается от сотового.
— Слава богу, это ты! Я боялась, искать тебя придется.
— Что тебе нужно?
— Ты уж прости, но мне от тебя не нужно ничего, а вот коматозник без конца о тебе спрашивает.
— Его зовут Мухтар.
— Да какая разница? — Йинка откидывается на спинку стула и возвращается к «Кэнди Краш», а я разворачиваюсь и спешу к палате 313.
Мухтар сидит в кресле и сосет звездное яблоко. В кресло его наверняка усадила другая медсестра, чтобы хоть немного сменить обстановку. Увидев меня, он широко улыбается.
— Здравствуйте!
— Привет!
— Садитесь, садитесь, пожалуйста.
— Надолго остаться не могу, — говорю я. Болтать совершенно не хочется: в ушах до сих пор звучит разговор с Тейдом.
— Садитесь!
Я сажусь. Мухтар выглядит гораздо лучше. Он постригся и, похоже, набрал немного веса. Цвет лица у него тоже улучшился. Так я ему и говорю.
— Спасибо! Очевидно, быть в сознании полезно для здоровья! — Мухтар смеется над своей шуткой, потом осекается. — У вас все хорошо? Что-то вы бледноваты.
— Я в порядке. Чем я могу вам помочь, мистер Яутай?
— Пожалуйста, можно без церемоний? Давай на «ты», ладно? Зови меня просто Мухтар.
— Ладно…
Мухтар поднимается, берет с журнального столика бумажный пакет и протягивает мне. В нем попкорн, обильно сбрызнутый сиропом. Выглядит аппетитно.
— Ну зачем ты…
— Я хотел тебя порадовать. Это самое малое из того, что я могу сделать в знак благодарности.
Персоналу больницы запрещено принимать подарки от пациентов, но Мухтар пытается выразить признательность, и обижать его не хочется. Я благодарю его и ставлю пакет в сторонку.
— Я тут думал о своих воспоминаниях, и кое-что прояснилось, — начинает Мухтар.
Честное слово, для такого разговора я слишком устала. На сегодня мой лимит сил исчерпан. Возможно, Мухтар вспомнит мои откровения целиком, включая место, куда мы сбросили трупы, и на этом все закончится.
— Предположим, чисто теоретически предположим, одному человеку известно, что некто совершил тяжкое преступление. Этот некто ему очень дорог. Как поступит человек? — Мухтар делает паузу.
Я откидываюсь на спинку стула и внимательно на него смотрю. Отвечать нужно предельно аккуратно, ведь я по неосторожности дала Мухтару шанс засадить нас с сестрой за решетку. Да и в чем его интерес, я пока не представляю.
— Из чувства долга этот человек обязан сообщить в полицию.
— Да, обязан, но подавляющее большинство не сообщит, верно?
— Разве?
— Большинство не сообщит, потому что мы инстинктивно предрасположены защищать тех, кого любим, и хранить им верность. Да и невинных в этом мире нет. Загляни в родильное отделение. Все те улыбающиеся родители и их новорожденные дети, кто они? Убийцы и жертвы. Да, да, каждый из них. «Самые любящие родители и родственники совершают убийство с улыбкой на лице. Они заставляют нас уничтожать свою самость, а это мини-убийство».
— По-моему, немного…. — Фразу я не заканчиваю. Слова не идут.
— Это цитата Джимми Моррисона. Я на такую мудрость притязать не могу. — Мухтар посасывает свое звездное яблоко. Он молчит в ожидании моей реакции.
— Ты собираешься кому-нибудь рассказать… об этом?
— Вряд ли слова бывшего коматозника прозвучат убедительно там. — Большим пальцем Мухтар показывает на дверь, отделяющую нас от внешнего мира.
Мы оба молчим. Я стараюсь замедлить бешеный пульс. По щекам текут непрошеные слезы. Мухтар не говорит ни слова. Он дает мне время осознать, что кто-то понимает, какие испытания я прохожу; что кто-то меня поддерживает.
— Мухтар, тебе известно достаточно, чтобы засадить нас за решетку до конца наших дней. Почему ты хранишь секрет? — спрашиваю я, вытирая лицо насухо.
Мухтар берет еще одно звездное яблоко и морщится от резкого вкуса.
— Твою сестру я не знаю. Твои коллеги говорят, что она красавица, но я ее не видел, поэтому она мне неинтересна. А вот тебя, — он показывает на меня, — знаю. Ты мне интересна.
— Ты не знаешь меня.
— Знаю. Я проснулся благодаря тебе. Твой голос звал меня. Я до сих пор слышу его во сне.
Мухтар — сама лиричность. Мне тоже будто сон снится.
— Я боюсь, — почти беззвучно шепчу я.
— Чего?
— Ее нынешний парень… Она может…
— Так спаси его!
Отец
Накануне дня, когда все закончилось, было воскресенье. Солнце палило нещадно.
Кондиционеры в доме работали на полную мощность, но я все равно чувствовала уличное тепло. Лоб покрывался капельками пота. Я сидела под кондиционером в гостиной второго этажа и перемещаться не планировала. То есть не планировала, пока меня не разыскала Айюла, вскарабкавшаяся по лестнице.
— У папы гость!
Мы перегнулись через балконные перила, чтобы подглядывать за гостем. Агбада[25] соскальзывала у него с плеч, и он постоянно ее поправлял. Накидка была густого синего цвета, настолько объемная, что худое под ней тело или жирное — под ярдами ткани не определишь. Айюла изобразила, как гость поправляет рукава, и мы захихикали. При гостях отца мы не боялись: он всегда вел себя образцово. Мы могли играть и смеяться, не опасаясь наказания. Гость посмотрел наверх и улыбнулся нам. Его лицо навсегда врезалось мне в память — квадратное, темное (куда темнее моего), а зубы такие белые, что телефон стоматолога он наверняка держал на быстром наборе. Я представила, как кусочек сыра застревает у него между задними молярами и он сломя голову несется к ортодонту. Мысль показалась мне такой забавной, что я поделилась с Айюлой. Та громко засмеялась, чем привлекла внимание отца.
— Кореде, Айюла, идите сюда! Поздоровайтесь с моим гостем.
Мы послушно спустились. Гость уже сидел за столом, и мама потчевала его яствами. Мы почувствовали, что человек важный, опустились на колени, как того требовали приличия, но он жестом велел нам подняться.
— Эй, не такой уж я старый! — вскричал гость. Они с отцом засмеялись, хотя что смешного — мы не поняли. От жары у меня чесались стопы. Скорее бы вернуться под кондиционер! Я переступала с ноги на ногу и надеялась, что нас вот-вот отпустят: надо же взрослым поговорить о делах. Айюла не отрываясь смотрела на жезл мужчины в агбаде, сверху донизу инкрустированный бусинами. Разноцветные, яркие, они завораживали ее, и она подошла ближе, чтобы их рассмотреть.