Я сижу в коридоре у операционной и жду новостей.
Рана
Доктор Акигбе выходит из операционной и улыбается. Я выдыхаю.
— Можно к ней?
— Твоя сестра спит. Мы переведем ее на третий этаж. Устроится, оклемается, тогда и заглянешь.
Айюлу размещают в палате 315, через одну от палаты Мухтара, который мою сестру в глаза не видел, но знает о ней больше, чем мне хотелось бы.
Айюла кажется такой невинной и беззащитной. Грудь медленно поднимается и опускается. Дреды ей убрали из-под головы и аккуратно разложили по подушке.
— Кто это сделал? — спрашивает Йинка. Вид у нее расстроенный.
— Сейчас я просто рада, что Айюле ничего не угрожает.
— Того, кто напал на нее, убить мало! — Йинка кривится от презрения и злости. — Она погибла бы, если бы не ты!
— Я… Я…
— Айюла! — В палату влетает перепуганная мама. — Дитя мое! — Мама склоняется над кроватью, щекой приникает к губам лежащей без сознания дочери. Точно так она делала, когда Айюла была младенцем. Наконец мама выпрямляется в полный рост. Плача, она делает шаг в мою сторону, и я обнимаю ее. Йинка оставляет нас втроем. — Кореде, что случилось? Кто это натворил?
— Айюла позвонила мне. Я приехала и забрала ее. Нож уже был у нее в боку.
— Откуда ты ее забрала?
Нас отвлекает стон Айюлы, но она не просыпается, и дыхание быстро приходит в норму.
— Вот проснется Айюла и сама все расскажет.
— Но где ты нашла ее? Почему не хочешь говорить?
Чем сейчас занят Тейд? О чем он думает? Что намерен предпринять? Скорее бы Айюла проснулась, чтобы вместе решить, какую байку рассказывать. Что угодно, кроме правды.
— Она была в доме у Тейда… Думаю, он нашел ее уже в таком состоянии.
— У Тейда? К нему бандиты ворвались? А вдруг… вдруг это сделал сам Тейд?
— Не знаю, мама. — Я вдруг чувствую неимоверную усталость. — Спросим Айюлу, когда она проснется.
Мама хмурится, но молчит. Нам остается только ждать.
На двух стульях
В палате порядок — в основном потому, что последние тридцать минут я посвятила уборке. Плюшевые мишки, которых я привезла из дома, рассажены в ногах кровати по цветам — желтый, бурый, черный. Айюлин телефон полностью заряжен, зарядка свернута и убрана в сумочку, которую я тоже позволила себе привести в порядок. Айюлина сумочка — воплощение бардака. В ней использованные салфетки, счета, раскрошенное печенье, записки из Дубая, конфета, которую облизали и снова завернули в фантик. Я беру ручку и записываю все, что выбросила, на случай, если Айюла спросит.
— Кореде!
Я замираю и поворачиваюсь к Айюле. Большие блестящие глаза смотрят на меня.
— Ты проснулась! Как самочувствие?
— Дурацкое.
Я встаю, приношу стакан воды и держу у Айюлиного рта, пока она пьет.
— Легче стало?
— Да, немного… Где мама?
— Поехала домой сполоснуться. Скоро вернется.
Айюла кивает, закрывает глаза и через минуту снова засыпает.
В следующий раз Айюла просыпается бодрее и активнее. Она с любопытством смотрит по сторонам. В больничной палате она впервые. Сама Айюла ничем кроме банальной простуды не болела, а ее умершие родственники и друзья до больницы не доехали.
— Здесь все такое скучное…
— Ваше высочество желает, чтобы стены покрыли граффити?
— Не граффити, а высокохудожественной графикой!
Я смеюсь, вместе со мной смеется Айюла. В дверь стучат, и не успеваем мы отреагировать, как она открывается.
Это двое полицейских, но не те, которые расспрашивали нас о Феми. Одна из них женщина. Полицейские направляются прямиком к Айюле, и я резко встаю у них на пути.
— Простите, чем я могу вам помочь?
— По нашим данным, эта женщина получила ножевое ранение.
— Да, и что?
— Мы хотим задать несколько вопросов, хотим выяснить, кто на нее напал, — отвечает женщина, заглядывая мне через плечо, хотя я пытаюсь вытеснить их в коридор.
— Это Тейд, — заявляет Айюла. Вот так вот просто. «Это Тейд», — и ни пауз, ни колебания. Даже если бы спросили про погоду, вряд ли ее голос звучал бы спокойнее. Пол уходит из-под ног, я хватаюсь за стул и сажусь.
— Кто этот Тейд?
— Местный доктор, — отвечает мама, появившись откуда ни возьмись. На меня она смотрит странно, наверное, гадает, почему я такая зеленая. Эх, надо было потолковать с Айюлой сразу, как она проснулась!
— Расскажете нам, как все случилось?
— Тейд сделал мне предложение, я сказала, что с этим не ко мне, и он сорвался. Он напал на меня.
— А как там оказалась ваша сестра?
— Тейд вышел из комнаты, и я ей позвонила.
Полицейские смотрят на меня, но вопросы не задают. И слава богу, ведь я вряд ли ответила бы вразумительно.
— Спасибо, мэм. Мы к вам еще заглянем. — Полицейские выбегают из палаты, наверняка чтобы разыскать Тейда.
— Айюла, что ты творишь?
— В каком смысле — что она творит? Этот человек пырнул ножом твою сестру!
Айюла с жаром кивает и кажется возмущенной не меньше, чем мама.
— Послушай, Айюла, ты жизнь ему испортишь!
— Или он, или я, Кореде.
— Айюла…
— Нельзя же вечно сидеть на двух стульях.
Экран
В следующий раз жену Мухтара я вижу прислонившейся к стене коридора. Плечи у нее дрожат, но с губ не слетает ни звука. Она в курсе, что молча плакать больно?
Женщина чувствует мое присутствие, справляется с дрожью и поднимает голову. Глаза щурятся, губы кривятся в ухмылке, а вот сопля из носа тянется ко рту беспрепятственно: ее не утирают. Я невольно отступаю на пару шагов. Порой горе заразно, а мне своих проблем хватает.
Подобрав юбки, женщина проносится мимо шквалом кружев и парфюма от Джимми Чу. Ну и задеть меня костлявым плечом не забывает. Интересно, где ее деверь? Почему не рядом с ней? Стараясь поменьше вдыхать едкий аромат парфюма и грусти, я захожу в палату 313.
Мухтар сидит на кровати с пультом, направленным на телеэкран. Увидев меня, он откладывает пульт и тепло улыбается, хотя глаза у него усталые.
— По пути сюда я встретила твою жену.
— Да?
— Она плакала.
— Да?
Я жду комментариев, но Мухтар снова поднимает пульт и давай перебирать каналы. Мои слова не встревожили его и не удивили. И даже не особенно заинтересовали. С таким же успехом я могла сказать, что по пути на работу видела стенного геккона.
— Ты когда-нибудь любил ее?
— Было дело.
— А она, может, до сих пор тебя любит.
— Она плачет не обо мне. — Голос Мухтара суровеет. — Она оплакивает свою молодость, упущенные возможности, отсутствие выбора. Не обо мне она плачет, а о себе.
Мухтар выбирает канал Эн-ти-эй[31]. Я словно возвращаюсь в девяностые: у диктора серо-зеленое лицо, картинка мерцает и дергается. Мы оба смотрим на экран: там проносятся микроавтобусы «данфо»[32], прохожие вытягивают шеи, силясь разглядеть, что снимает оператор. Мухтар отключил звук, и в чем там дело, я не представляю.
— Я слышал про то, что случилось с твоей сестрой.
— По больнице новости мигом разлетаются.
— Мне очень жаль.
— Рано или поздно подобное должно было случиться, — говорю я с улыбкой.
— Так она снова схватилась за нож.
Я молчу, хотя фраза Мухтара и не была вопросом. На экране тележурналистка берет интервью у прохожего. У того взгляд мечется между ней и камерой, словно он не уверен, кому нужно отвечать — ей или оператору.
— Ты вполне можешь это сделать.
— Что именно?
— Сказать правду. Освободиться.
Я чувствую на себе взгляд Мухтара. Картинка на экране плывет. Я хлопаю глазами раз, другой, сглатываю. Слова не идут. Правда… Правда в том, что мою сестренку ранили фактически у меня на глазах из-за моих же опрометчивых слов.
Мухтар чувствует мое смущение и меняет тему.
— Завтра меня выписывают.
Я отворачиваюсь от телевизора и смотрю ему в глаза. Мухтар не может лежать в больнице вечно. Он не стул, не койка, не стетоскоп — он пациент, а пациентов выписывают, живыми или мертвыми. Тем не менее я чувствую что-то сродни удивлению, что-то сродни страху.
— Да?
— Не хочу терять контакт с тобой, — заявляет он.
Удивительно, но до физического контакта у нас доходило, только когда Мухтар спал или был при смерти и не мог двигаться самостоятельно. Сейчас он поворачивается к телевизору без посторонней помощи.
— Может, дашь мне свой телефон? Будем общаться через вотсап.
Даже не знаю, что сказать. Мухтар существует за пределами этих стен? Он — человек, знающий мои страшные тайны. Мои и Айюлины. Но кто он помимо того? У этого хранителя тайн до странного европейский нос, длинный и тонкий. А у самого него какие тайны? Я ведь даже не представляю, ни чем он занимается, ни чем увлекается, ни где спал перед тем, как его принесли в больницу на носилках.
— Или я дам тебе свой номер. Захочешь поговорить — звони в любое время.
Я киваю. Не факт, что Мухтар замечает мой кивок, ведь он смотрит в телевизор. Мне лучше уйти. У самой двери я оборачиваюсь.
— Может, твоя жена до сих пор тебя любит.
— Сказанного не воротишь, — вздыхает Мухтар.
— Сказанного о чем?
— Я развожусь с тобой. Развожусь. Развожусь.
Сестра
Айюла лежит на кровати, выгнувшись так, чтобы продемонстрировать снэпчату свою рану. Я жду, когда видеосъемка с фотосессией закончатся. Наконец Айюла прячет свой шов под топом, откладывает телефон и улыбается. Даже сейчас она сама невинность. На Айюле хлопковые шорты, белый топ, под боком — плюшевый мишка.
— Может, расскажешь мне, что случилось?
На тумбочке у нее вскрытая коробка конфет — подарок с пожеланиями скорейшего выздоровления. Айюла выбирает леденец, разворачивает и давай облизывать.
— У нас с Тейдом? — задумчиво уточняет она.
— Да.
Айюла снова облизывает леденец, потом отвечает: