Вся вода, которую употребляет экипаж, идет на приготовление пищи и помывку лица, находится в специальной цистерне. Когда наша лодка ремонтировалась, подверглась частичному ремонту и эта цистерна. Поэтому перед тем, как её наполнить питьевой водой, её надо было продезинфицировать хлоркой. В цистерну закачали воду, поместили раствор хлорки, выдержали определенную экспозицию, и потом всю воду из цистерны сжатым воздухом выдавили в море. Снова закачали воду, и снова выдавили. Необходимо было добиться, чтобы вода не пахла хлоркой, но нас торопили с выходом на ходовые испытания, и командир решил, что небольшое содержание хлорки в воде не повредит организму, но вот запах хлорки явственно ощущался в чае или кофе какой-то период, пока в цистерну не была закачена новая порция питьевой воды.
Отдельного рассказа требует удовлетворение физиологических потребности человека, т.е. большой и малой нужды. Для этих целей на нашей подводной лодке с 70 человек экипажа имелось два гальюна – в третьем отсеке, т.е. в центральном посту, и в шестом. Как правило, они закрывались во время кратковременных выходов подводной лодки. Вы можете представить, какой запах будет стоять в посту, где осуществляется управление подводной лодкой, если гальюн посетят человек 30-40 экипажа по большой нужде? Поэтому для этих целей существовал гальюн тира «сортир» в ограждении боевой рубки. (Прим. – боевая рубка является элементом прочного корпуса, весьма ограниченного объема. Все, что мы называем рубкой на фотографиях над корпусом лодки, является ограждением и боевой рубки, и выдвижных устройств, а иногда и ракетных шахт. Там располагается и мостик, а на дизельных лодках и гальюн, являющийся выгородкой с отверстием внизу. При погружении лодки все «добро» смывается забортной водой).
Но и пользование гальюнами внутри лодки требовало некоторых навыков. Сам унитаз ничем не отличается от такового в наших квартирах, но скорее, в вагонах поезда. Смыв осуществляется как обычно. Потом накопившееся за какое-то время «добро» из специальной ёмкости сжатым воздухом выбрасывается наружу. Иногда в этой ёмкости остается избыточное давление, и когда неумелый матрос смывает свое «добро», оно летит не в ёмкость, а ему в физиономию. Можете представить вид такого «засранца»? Для профилактики этого есть специальный клапан, который необходимо нажать перед смывом.
Как видите, уважаемые читатели, каким-то комфортом на подводных лодках времен Первом и Второй мировой войн не пахло. И пока субмарины не получили атомные реакторы и не превратились из «ныряющих» в настоящие подводные лодки, так и было. Правда, справедливости надо сказать, что на американских лодках периода Второй мировой войны хватало комфорта. Их лодки при одинаковом количестве вооружения имели примерно в два раза больше водоизмещение, и разместить дополнительное оборудование в них не было проблемой. Первые атомоходы во многом повторяли конструкцию своих дизельных собратьев, с тем же минимумов удобств для экипажа. Но с ростом водоизмещения субмарин появлялись возможности создать удобства для личного состава, типа отдельных коек, кабинетов психологической разгрузки, небольшого тренажерного зала. А на подводной лодке 945 проекта типа «Акула» по нашей квалификации или «Тайфун» по квалификации НАТО, самой большой в мире, есть даже небольшая сауна с небольшим бассейном. И пресной воды, которая получается на самой подводной лодке с помощью опреснителей, достаточно для всевозможных нужд, в том числе и для помывки всего экипажа. Дизельного топлива, масла на поручнях уже давно нет. Так что не только боевые возможности современных субмарин значительно выросли, но и улучшились условия обитания экипажей, проводящих в море очень длительное время, с огромной ответственностью по защите рубежей своей страны. Независимо, какой – России, США, Франции, Англии, Китая, Индии, – ибо только эти страны имеют на вооружении атомные подводные лодки.
На рейде
День начинался, как и два предыдущих. Наша старенькая субмарина болталась на рейде в проливе Босфор Восточный (Прим. – пролив, отделяющий остров Русский от материка районе в Владивостока), мерно покачиваясь своим узким, сигарообразным корпусом на волнах от проходящих мимо судов. Был апрель 1972 года, и подводная лодка Б-62 завершала сдачу задач боевой подготовки после длительного капитального ремонта. Как обычно, после пробуждения я понялся на мостик, чтобы подышать свежим воздухом, спросив разрешения у вахтенного офицера, старшего лейтенанта Зуба. Я не курил, поэтому остро чувствовал запах сигаретного дыма из ограждения рубки, где наслаждались своей пагубной привычкой несколько матросов и старшин.
– Что это за тяга такая к куреву, все прекрасно знают, что это яд, и для легких, и для сосудов, и рак может быть от курения? – думал я, поглядывая на людей, жадно затягивающихся дымом. Вспомнилось, как однажды нам пришлось выйти в море по тревоге, и почти никто из матросов не успел запастись сигаретами или папиросами. Так заядлые курильщики нашли выход – стали курить чай из пачек, который находился в ящиках с аварийным запасом продуктов. Пришлось дать команду, чтобы все вахтенные офицеры требовали показать, что курит человек на мостике, и если это была самокрутка, безжалостно отбирать, и гнать такого курильщика вниз. И мой неприкосновенный запас в виде пачки сигарет, которая всегда было в моем портфеле наряду с бритвенными принадлежностями, нижним бельем и книгами, постепенно исчез, так как пришлось давать по одной сигарете особо страдающим заядлым курильщикам из числа офицеров.
Я огляделся вокруг. Впереди и по корме стояли на якоре несколько торговых судов, дожидаясь, когда им разрешать подойти к причальной стенке, чтобы разгрузиться или, наоборот, загрузить свои трюмы всякими товарами. Вдали виднелся Владивосток, но лишь частями были видны дома на сопках, на мысах Эгершельд и Чуркина. А где-то правее был вход в бухту Улисс, где была береговая база 19-й бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, куда была приписана наша субмарина. Все сопки, окружающие город, были одинакового серого цвета, листья на деревьях еще не распустились.
До нашей базы было полчаса хода, но командир предпочитал останавливаться после сдачи очередной задачи на рейде, стоя на якоре, чтобы экипаж оставался в тонусе, неслись вахты, как положено в море. Я вспомнил, как вот так же на якоре мы стояли недалеко от острова Путятин во время заводских ходовых испытаний. Ходить в бухту Золотой Рог, где в 178 заводе стояла наша лодка, было далеко, и командир предпочитал останавливаться на ночь на якоре у острова. А на самом острове был рыбзавод, и туда заходили рыболовные траулеры с рыбой на борту, чтобы выгрузиться. Мы семафорили им, чтобы они подходили к борту, и интересовались, какая рыба есть на борту, и есть ли крабы. И если было то и другое, брали энное количество и рыбы, и крабов в обмен на спирт. Тут же наверх с каждого отсека вызывались матросы, которые чистили рыбу, крабов и потом относили на камбуз. И на вечерний чай для офицеров были крабы, а матросы и старшины с аппетитом уплетали свежую морскую рыбу. Утром в первых лучах солнца корпус субмарины напоминал огромную рыбу из-за рыбьей чешуи, которая в большом количестве была на лодке. Но потом мы погружались, и при всплытии корпус лодки был как новый. Впрочем, он и был новым, после замены почти всего легкого корпуса во время капитального ремонта.
На мостик поднялся заместитель командира по политической части, капитан-лейтенант Кудлаев, с которым у нас сложились очень теплые человеческие отношения. Это был настоящий комиссар, который все время был с личным составом, что-то объясняя, советуя, подсказывая. К нему охотно обращались все матросы, старшины, да и офицеры не чурались выслушать совет этого очень порядочного человека. Еще в первый месяц службы у нас с ним состоялся разговор, где он дал мне совет:
– Доктор, мы с тобой два офицера, которые не должны строго придерживаться субординации, относиться ко всем не как строгие офицеры, а как отцы-наставники. Для многих молодых матросов, оторванных от мамкиной юбки, тяжело бывает в первый год службы. Все ими командуют. И офицеры, и старшины, и особенно старослужащие-годки, «деды». И окружают его такие же матросы-первогодки. Кто даст ему совет, а то и сопли вытрет? Только ты и я. Расспроси, дай совет, узнай, кто родители, где они, часто ли матрос письма домой пишет. Ведь предки за него волнуются. Они же к тебе обращаются со своими болячками, травмами, ранами. Окажи помощь и поговори.
Я прислушался к совету своего старшего наставника, и через полгода на очередном комсомольском собрании вместо демобилизованного старшины меня избрали секретарем комсомольской организации нашей лодки. А недавно произошел случай, который позволил по этому поводу провести неплохую воспитательную работу среди комсомольцев, какими были все матросы, старшины, и молодые офицеры, пришедшие со мной почти одновременно служить на лодку. А случилось вот что.
Во время выхода в море вместо опытного штурманского электрика в боевой рубке поставили нести вахту молодого матроса, только что из учебного отряда. И когда лодка была на глубине, матрос заметил, что из-под верхне-рубочного люка капает вода. Откуда, почему? – терялся в догадках матрос. Спросить не у кого, он один в боевой рубке, покидать пост нельзя. И он решил потуже закрутить кремальеру люка. Вода капать перестала, и матрос был доволен своим действием. Но когда лодка всплыла, и командир попытался открыть люк, это ему не удалось. Еще бы, ведь на глубине на него давила сила, равная давлению на глубине, а это дополнительно одна атмосфера на каждые десять метров глубины. Матрос сознался, что он сделал. Лодке пришлось погрузить, отдать кремальеру и снова всплывать. И тогда люк открылся без особых усилий.
Конечно, матрос получил по полной от своего командира штурманской боевой части, но на ЧП должна реагировать и комсомольская организация.
– Как поступить? Пропесочить по комсомольской линии? Это мало что даст, он уже и так нахватал замечаний. Надо сделать так, чтобы было наглядно и поучительно для других, – думал я. И придумал. Решил посчитать, во сколько рублей обошлось государству это наше ненужное