Моя служба на Тихоокеанском флоте — страница 22 из 36

погружение. Взял у командира БЧ-5 все нужные мне сведения, у финансистов на базе узнал стоимость, все подчитал, и у меня получилось, что погружение и всплытие обошлось государственной казне в 900 рублей. И если учесть, что каждый матрос получал денежное довольствие в размере от 2,8 до 4,8 рублей в месяц, то этот матрос для погашения долга перед государством должен служить около 10 лет, не получая денежное довольствие. Вот такие цифры у меня получились. Интересные, правда? Вот с этим расчетами я и вышел на комсомольское собрание. И еще добавил, что это хорошо, что на лодке было достаточно и кислорода в отсеках, хватало электричества в аккумуляторных батареях, чтобы включить насосы и сжатым воздухом выдавить воду из балластных цистерн и всплыть. А если всего этого было в обрез, как на лодках во время войны, когда субмарины долгое время находились на грунте, чтобы обмануть противолодочные корабли противника. И повторить такой маневр на них не было бы возможности.

И многие матросы задумались о том, что не такие уж безобидные некоторые их действия, нарушающие установленные правила службы по действующим инструкциям и наставлениям. По крайней мере, именно в таком плане выступали другие офицеры-комсомольцы, и старшины команд из разных боевых частей, говоря о том, что мелочей на подводной лодке не бывает, от каждого зависит жизнь его товарищей и сослуживцев.

Но больше всего нас с Кудлаевым сблизил случай, произошедший месяца через три после начала моей службы на лодке. На нашей лодке, относящейся к классу большой, за продовольствие отвечал помощник командира лодки. У нас эта должность была вакантная. Вернее, её занимал проштрафившийся командир другой подводной лодки, который во время выхода на боевое дежурство попал в сети японского суденышка, и чуть было не утопил его. Был международный скандал, лодку вернули из похода, а командира сняли с должности. Чтобы он не так много потерял в денежном довольствии, пока утихнет скандал, а ему найдут подходящую должность, он числился у нас, и раз в месяц появлялся, чтобы получить деньги. Поэтому командир перед началом заводских испытаний, когда потребовалось обеспечить питанием в море и экипаж, и выходивших с нами в море рабочих завода, пригласил меня к себе и попросил взять на себя обеспечение продовольствием. Он пришел служить к нам со средней лодки 613 проекта, где за продовольствие по штату отвечает начальник медицинской службы. Я согласился, обеспечил составление необходимой заявки, проконтролировал погрузку в лодку необходимого количество провианта. И во время заводских испытаний командиру надоела тушенка, и он послал меня на базу за свежим мясом. Поплыл я на катере, который привозил какие-то запчасти для вышедших из строя во время испытаний механизмов. Я прибыл на базу, пошел в продсклад за мясом, где надо мной посмеялись. Оказалось, надо было вначале подать заявку по радиосвязи, мясо бы завезли, сейчас же на складе свежего мяса не было. Я вернулся на лодку не солоно хлебавши, и доложил о неудаче командиру в центральном посту. И тот обрушился на меня с криком за невыполнение его приказа, хотя в этом не было моей вины. Я молча развернулся, и ушел в свой, соседний с центральным, второй отсек. Мне было обидно. Мало того, что я по своей доброй воле взялся за обеспечение продуктами, так еще и получил публичный нагоняй от командира совершенно зря. Сел в кают-компании, которая и было моим рабочим местом во время похода. Здесь, в офицерской кают-компании проводились операции, оказывалась экстренная медицинская помощь при необходимости. Тут же за мной в кают-компанию зашел Кудлаев. Закрыл за собой сдвижную дверь и спросил:

– Вы почему ушли из центрального поста? Командир вас не отпускал. Вы нарушили устав!

Он впервые обращался ко мне на Вы, раньше только на Ты, я же был намного моложе его. Это говорило о серьезном отношении замполита к моему поступку. Но я решил не сдаваться, хотя знал, что, в общем, несознательно демонстративно покинул центральный пост. Поэтому ответил:

– А командир не нарушил устав, оскорбив меня при подчиненных? И совершенно зря, я ни в чем не виноват. Надо было мясо вначале заказать по радиосвязи, и лишь потом посылать меня за ним.

На этом наш разговор закончился. Замполит ушел. О чем уж он говорил с командиром, не знаю, но вечером в кают-компании командир, капитан 2 ранга, извинился передо мной, лейтенантом м/с, за грубость в присутствии подчиненных. Сказал, что был очень зол в тот момент, так как еще какой-то механизм сломался, и требовался заводской ремонт.

Кудлаев, появившийся на мостике, обратился ко мне.

– Доктор, почему на мостике курят при тебе? Это же вредно, ты же знаешь, – с хитрой усмешкой в глазах сказал замполит. Сам он не курил и не понимал, как можно так плохо относиться к своему организму, чтобы за свои кровные деньги еще травить себя.

– Товарищ капитан-лейтенант, не слушаются меня! – также с небольшой усмешкой ответил я, – по уставу я не могу запретить.

– Ну, так то по уставу. А как доктор и комсомольский вожак разве не можешь?

– Вообще-то как некурящий я подаю этим личный пример всем курякам. Но это же дело добровольное. Главное, чтобы чай не курили, это даже вреднее, чем табак! – продолжал отбиваться я.

– Ну, так вы хоть не в затяжку курите, – обратился Кудлаев к курильщикам, – Все меньше вреда будет.

– Товарищ капитан-лейтенант, так мы тогда демаскируем лодку, если весь дым в воздух будем выпускать, – ответил замполиту бойкий старшина 2 статьи Рогатин. И остальные матросы с сигаретами в зубах рассмеялись.

Вахтенный офицер Зуб увидел, как к нам приближается крейсер «Дмитрий Пожарский», большой артиллерийский корабль. Он взял в руки трубку внутренней громкой связи и произнес:

– Гидроакустик, классифицируйте шумы по левому борту!

Через некоторое время разбился голос гидроакустика:

– Слева по борту слышу шум винтов торпедолова. (Прим. – торпедолов по водоизмещению раз в 10-15 меньше крейсера, мощность двигателей и шум винтов намного меньше, чем у крейсера).

Старший лейтенант Зуб рассмеялся и приказал:

– Акустик, поднимитесь на мостик.

Через минуту из горловины люка появилась голова акустика.

– Поднимайся, поднимайся, посмотри на своего торпедолова, – со смешком сказал вахтенный офицер.

Акустик увидел проходящий мимо нас огромный крейсер и смущенно сказал:

– Товарищ старший лейтенант, я шум винтов крейсера слышал только в классе для занятий. Он не такой, как сейчас услышал. Теперь буду знать!

Пришло время завтрака, и моряки по одному стали спускаться в лоно подводной лодки. Спустились и мы с Кудлаевым, прошли в кают-компанию. Командир, капитан 2 ранга Сергиенко уже был за столом. Мы попросили у него разрешения сесть за стол, и тут же вестовой поставил перед нами стаканы с кофе. Причем он знал наши с Кудлаевым вкусы, потому что в моем стакане кофе был не очень крепкий. Кофе на завтрак было только во время выходов в море, в столовой береговой базы на завтрак был чай. Был еще хлеб, масло и сгущенное молоко. А вот в море завтрак был более разнообразный, на столе стояла посуда с нарезанной тонкими ломтиками копченой колбасой, сыром, печеньем. В другие дни на стол подавали язык или сосиски из банок, по размерам чуть больше тушенки. Конечно, не в банках, как вы сами понимаете.

За столом был и офицер из штаба бригады, посредник при сдаче задач боевой подготовки. Они разговаривали с командиром о плане на сегодняшний день. Он, как и все предыдущие, должен быть напряженным. Командование бригады торопило со сдачей всех задач боевой подготовки, мы должны были пополнить боевой состав кораблей первой линии флота к Первомаю.

Подводная лодка – очень сложное инженерное сооружение. Особенно сложны в изготовлении и обслуживании современные субмарины, которые идут с огромной скоростью на глубине, погружаются на большие глубины, имеют на вооружении баллистические и крылатые ракеты, торпеды. Чуть менее сложной была наша подводная лодка 611 проекта, из лодки именно этого проекта были запущены первые в мире баллистические ракеты как с надводного, так и с подводного положения. Сердцевиной любой лодки являет прочный корпус – цилиндр, сделанный из высокопрочной стали или титана, позволяющий выдерживать огромное давление на глубинах до 1000—1200 метров. Рабочая глубина у многих современных лодок 600 метров, где давление составляет 60 атмосфер. А подводная лодка «Комсомолец» погрузилась на глубину свыше километра. Лодки бывают однокорпусные, когда только один прочный корпус и все механизмы лодки внутри него. Бывают двухкорпусные, когда прочный корпус снаружи покрывается другим, из не очень прочного металла, и между корпусами расположены многие механизмы и цистерны (балластные, топливные и другие). А есть полуторакорпусные, где легкий корпус покрывает отдельные части прочного. Американские субмарины чаще именно полуторакорпусные, в вот наши подводные лодки обычно двухкорпусные.

Такой была и наша лодка 611 проекта. Я видел своими глазами, что за цистерны, разные трубы, механизмы располагаются между корпусами, когда лодка стояла в доке и на ней производились корпусные работы по замене сгнившего легкого корпуса. Матросы тоже принимали участие в ремонтных работах. В частности, специальными щетками-«шорошками» очищали ржавчину на внутренних стенках цистерн. Если мне не изменяет память, то по каждому борту лодки между прочным и легким корпусами было по десять цистерн. В некоторых их них на базе заливалось дизельное топливо, в другие питьевая вода, но большая часть цистерн предназначалась для приема в качестве балласта заборной воды, чтобы уйти под воду. В носу и корме лодки были цистерны, которые сообщались друг с другом, и они нужны были для того, чтобы лодка имела «ровный киль», т.е. не было дифферента на нос или корму. Перегоняя воду из носа в корму, механик, командир БЧ-5, таким образом дифферентовался, добиваясь «ровного киля». В балластных цистернах было несколько отверстий, через которые при погружении стравливался воздух, находившийся в них, и они заполнялись забортной водой. А при всплытии в цистерны накачивался воздух, выдавливая из них воду. И чем была больше глубина, на которой находилась лодка, тем выше должно быть давление воздуха. Поэтому в середине корпуса лодки были цистерны быстрого погружения, к которым были подведены трубы, по которым подавался воздух очень высокого давления, чтобы гарантированно осушить эти цистерны и лодка могла всплыть.