– Думают, наверно, что я все равно приду и тогда-то они мне устроят, – догадалась Наташа.
«Да пошли они все, – злобно думала она. – Пусть себе ждут. Не дождутся. Очень мне сдалась эта Москва, и этот универ, и эта общага, я лучше на вокзал ночевать пойду», – решила она и отправилась к метро.
Приехав на Ярославский вокзал, девушка нашла укромную скамейку в углу, рядом с какими-то цыганами, и приготовилась провести ночь там. Однако какая-то мысль не давала Наташе покоя.
«А что я вообще тут делаю? – думала она. – Зачем мне эта Москва? Тут и снега-то настоящего нет, грязь одна. И леса нет. И этот универ с этими дурами. Что я тут забыла? Может, уехать домой?»
Домой!.. Наташа поняла, что все эти долгие годы учебы, сначала в Новосибирске, потом в Москве, она мечтала только об одном – о тихом деревянном домике в любимом глухом лесу, где жили ее приемные родители – самые близкие люди на свете.
– Тут в сто раз хуже, чем в Новосибе, – пробормотала она вслух. – Там люди хоть и разные были, но свои, сибиряки. А здесь все чужое. Все! Люди, асфальт, говор…
Наташа резко встала с места. Деньги у нее были, Егор Иванович передал ей довольно приличную сумму, зная, что жизнь в столице дорогая, но девушка почти ничего не потратила. «Уеду отсюда!» – произнесла она про себя и направилась к окошкам железнодорожных касс, не раздумывая купила билеты в Новосибирск на завтрашний вечер, а потом снова села на лавочку.
«Надо забрать вещи из общаги и сообщить в деканат, – решила девушка. – Завтра утром схожу на тренировку и все объясню».
Возвращаться ночевать в общежитие Наташа принципиально не собиралась. Но провести ночь на вокзале оказалось далеко не лучшей идеей. Цыганский табор, разместившийся неподалеку, не затихал всю ночь, деревянные сиденья были жесткими и неудобными, а объявления о поездах – слишком громкими.
Наташе удалось кое-как подремать несколько часов, свернувшись калачиком, и утром она с первым поездом метро поехала в университет. Там она подкараулила Гвоздева у дверей – хотелось как можно быстрее разделаться с объяснениями.
– Здравствуйте, Виталий Владимирович. Я хотела с вами поговорить.
По строгому тону и потрепанному виду студентки тренер понял, что разговор будет серьезный.
– Доброе утро, Тобурокова. Ну, раз надо, то пойдем.
Он отвел Наташу в преподавательскую и предложил чаю.
– Нет, спасибо, – отказалась она и сразу продолжила, – я за документами, ну там подписать что надо… Уезжаю.
– Надолго? – поинтересовался Гвоздев. – И куда?
– Насовсем. Домой, – ответила Наташа.
– Та-ак, – протянул тренер. – Ну, давай, говори все и начистоту.
Наташа вздохнула. Объяснять что-то тренеру ей совсем не хотелось, но, видимо, было необходимо.
– Я так не могу, Виталий Владимирович. Я не могу так жить, я хочу домой.
– Ну, ты чего как маленькая, Наташа? – удивился преподаватель. – Всем нелегко бывает.
– Да вы не понимаете! – взорвалась Наташа. – Это не тяжело, это невыносимо!
– Тихо-тихо, – Гвоздев встал из-за стола. – Давай все-таки чаю, а потом ты мне будешь рассказывать с самого начала.
Наташа внезапно для себя согласилась. Гвоздев, давая девушке время собраться с мыслями и успокоиться, вскипятил чай, бросил пакетик и протянул кружку с эмблемой Олимпиады 1980 года Наташе.
– А теперь рассказывай, что произошло. И вообще, я ж про тебя ничего не знаю. Так что начинай издалека. Ты же откуда-то из Сибири, да?
– Да, – кивнула Наташа и сделала глоток горячего чая. Ей вдруг очень захотелось пожаловаться, поделиться обидами и горестями, и она начала сбивчиво рассказывать про свою жизнь в деревеньке Чаадаевке, затерянной среди сибирских лесов, про Егора Ивановича и про тайгу.
– Как тебя воспитывали, однако, – бормотал Гвоздев.
– Да нет же. Дядя Егор – он просто не знает, как по-другому. Он охотник, сам в лесу живет, только с Марьей Николаевной. Это его территория. Он лес чувствует, ему одному в лесу лучше всего. Он с людьми не знает как себя вести, а в лесу – знает. В таких условиях немудрено, что он такой. Одиночка, суровый, смелый, сильный, – для Наташи это было похвалой – признать кого-то сильнее себя. Девушка поняла, что очень соскучилась по своему приемному отцу. – И я тоже знала только лес, потому что вокруг ничего другого много лет не было.
Гвоздев представил себе, как огромный нелюдимый охотник старательно делал из маленькой девочки сурового солдата глухой тайги, и снова покачал головой. Наташе нужно было помочь, вытащить ее из этого глухого леса.
«Вон чего, она даже его не папой называет, а по имени-отчеству… Домострой. Ужас», – подумал он и сказал вслух:
– М-да, Наталья. И как же тебя в биатлон занесло?
Наташа догадалась по выражению лица Гвоздева, что он неодобрительно отнесся к Егору Ивановичу. Ей захотелось еще больше рассказать о жизни в любимом лесу, вылазках на охоту, о том, как Тобуроков показывал ей все, что знал сам, и как ей нравилось у него учиться. Но, глядя в холодные глаза нахмурившегося Гвоздева, девушка поняла, что не может поведать ему настолько личные вещи. Он просто не сможет их понять. И Наташа начала выдумывать.
– А ко мне тетка из Новосиба как-то приехала, преподаватель спортивной школы. Она сказала Егору Ивановичу, что он из меня дикого волчонка делает, и забрала меня с собой. Я потом жила с ней в Новосибирске, было скучно, не хотела учиться, прогуливала и убегала гулять. И тогда тетка отвела меня в спортивную школу, там как-то получалось учиться биатлону. А там я уже поняла, что больше ничего не умею. И что хочу заниматься только спортом. Тобуроков звал обратно в лес, а мне хотелось попробовать – вдруг я смогу поступить куда-нибудь в институт. Мы с ним поругались, я уехала и сама поступила.
– Так почему уехать-то хочешь? – Гвоздев решил подойти к самому главному.
«Вот так характер у этой девчонки, – думал он. – Росла в глуши с каким-то сумасшедшим дедом, который над ней издевался, потом как-то догоняла школьную программу, сюда вырвалась… Вот это нрав, вот так сила характера…» Ему очень хотелось неодобрительно отозваться о Наташином воспитателе, но он сдерживался, понимая, что может этим разрушить все то хрупкое доверие, которое возникло между ними.
Дальше Наташе уже не нужно было врать, и она с облегчением рассказала обо всех своих ссорах с соседями по общежитию, о недопонимании в группе.
– Та-ак, – снова протянул Гвоздев. – Ну смотри, Наталья. Уговаривать тебя я не буду, но вот что скажу. Тут у тебя есть спорт. Возможность развиваться, расти, побеждать, в конце концов. С общагой можно все уладить, это не такая уж гигантская проблема. Я тут могу помочь. А что тебя ждет в твоем лесу? Снова лыжи и белки? – он решил уколоть Наташу этим воспоминанием. – И потом, ты же хотела тут себя попробовать. Ты сможешь вот так бесславно вернуться домой? Правда сможешь? И сможешь помириться с отцом? Объяснить ему, почему вернулась?
Наташа смотрела в пол. Злость на себя – за то, что пришла с этим рассказом и что наврала, на соседок, на тренера росла в ней все больше. Гвоздев заметил, что слишком задел девушку, и поспешил продолжить:
– Понимаешь, у тебя есть талант. Не способности, а талант. Но его нужно развивать. Ты можешь выигрывать, ты можешь идти вперед. Я очень рад, что ты у меня тренируешься, я хочу помочь тебе стать лучшей. А с этими твоими соседками в общаге я разберусь – обещаю, честно. Если ты решишь остаться, конечно.
– Правда? – подняла глаза на тренера Наташа.
Тот кивнул:
– Разумеется. Это же бытовые, рабочие моменты. Через такое много кто проходит. Вот если бы ты кататься не умела – это была бы проблема. А ссоры – это не проблема, – улыбнулся он. – Придумаю что-нибудь. В общем, решай. Пообещай мне, что завтра утром придешь и скажешь, что решила.
– Угу, – кивнула Наташа. – Спасибо за чай.
– Да не за что.
– Тренировка сегодня будет? – спросила девушка. Гвоздев критически на нее взглянул.
– Ты же почти не спала и не в форме. Давай ты лучше сегодня отоспишься, а завтра утром придешь – и тогда мы или потренируемся, или попрощаемся.
Глава тридцать третья
Гвоздев не стал откладывать дело в долгий ящик. Он поговорил с куратором Наташиной группы, узнал ее историю, наслушался про взрывной характер и про блестяще сданные экзамены. «Талантливая, но сложная», – так отзывались о девушке, поразившей его утром. Заглянул он и в общежитие, к самому надежному источнику сведений о студентах – уборщице. Зоя Никифоровна, матриарх общежития, казалось, была там вечно. Выпустившая не одно поколение студентов, она знала все про каждого и охотно делилась знаниями с очаровательным молодым тренером.
План возник внезапно. Поговорив с уборщицей, Гвоздев поднялся к коменданту общежития, бывшему борцу Юрию Опалову, одному из немногих счастливцев, кому довелось на Олимпиаде 1980 года нести на вытянутых руках знамя Советского Союза. Среднего роста, коренастый, с намечающимся животиком мужчина встретил Виталия с улыбкой. Он в молодости хорошо знал отца Гвоздева: они вместе учились и сохранили связь, даже когда их раскидало по стране.
– Аааа, Виталька! Давненько тебя не было! – Голос был под стать внешности – густой и низкий. Этот голос знал каждый студент института, а заодно и рассказы, как пару лет назад пожилой комендант за полторы секунды уложил пьяного стотридцатикилограммового выпускника-боксера, который вздумал приставать к первокурсницам, сломав ему нос, челюсть и четыре ребра, и ничего ему за это не было!
– Да, Юрий Палыч, весь в делах, бегаю, суечусь.
– Да ясно-ясно, не оправдывайся. Сейчас же наверняка тоже по делу пришел?
– По делу, Юрь Палыч. Прошу вас о комнате отдельной.
– Ты чего, Виталь? Какая комната, у вас же квартира трехкомнатная. С матерью, что ль, поссорился?
– Юрь Палыч, да вы чего! Я еще не настолько заработался, чтоб в общежитие переезжать. Я для студентки. Проблемная она, не уживается с соседками. Но талантливая! Очень ей нужна отдельная комната, для «творческого покоя в целях подготовки к соревнованиям», ну вы сами все знаете, все формулировки эти официальные.