С Михаило Лаличем они большие друзья, и я с ней уже успела подружиться и оценить её, как независимо мыслящую личность, нелицеприятную, а иной раз и резкую в общении. Мы познакомились с ней несколько дней назад. На своем красном «москвиче» подъезжаем за ними к гостинице «Россия», и из неё выходит Михаило, а рядом с ним решительно шагает высокая прямая женщина, сразу же обращающая на себя внимание достоинством и величавостью осанки и всего облика. «Черногорец, – что такое?» А это вот и есть Роксанда Негуш, – кстати говоря, светловолосая с пристальным взглядом голубых кристально чистых глаз.
…Пока мы едем в машине из Пскова в Михайловское, она рассказывает мне о характере черногорской женщины. Приводит хрестоматийные слова её венценосного предка Петра II Петровича-Негоша о том, что «тот, кто умер не будучи рабом, прожил достаточно», – и в этом, мол, ключ к разгадке натуры черногорцев, которых никто и никогда еще не мог завоевать и покорить.
– Получив известие о гибели сына, – повествует Роксанда, – черногорская женщина не прольет ни единой слезинки. Ведь он погиб героем…
Слушаю её рассказ, и что-то у меня все плывет перед глазами. Ну да, я помню, – «со щитом или на щите?» Чувствую, что у меня какая-то неадекватная реакция на её слова о невероятной стойкости черногорских женщин. Не могу я себе этого представить.
По пути в Михайловское посетили Святогорский монастырь и могилу Поэта.
«Ну, – думаю, – Роксанда меня сейчас осудит, – но ведь я не черногорская женщина, а над этой могилой редко кто может сдержать слёзы…» Смотрю на неё с опаской. Но она, поглощённая своими мыслями, не обращает на меня внимания. И Михаило потупился с отрешенным видом и бормочет себе что-то под нос, беззвучно шевеля губами, как будто читает стихи. Потом вдруг взглянул на меня:
– Скажи, как будет правильно по-русски: «Нет, весь я не умру…»
И повторил вслед за мной несколько раз: «Нет, весь я не умру…»
Им ничего не надо рассказывать о последних днях и погребении Пушкина, для них это – своё, глубоко пережитое. Достаточно того, что они теперь сами увидели и эти окрестности, и этот сверкающий куполами монастырь, и старое надгробие на могиле. Уходить не хотелось. Но все же мы сошли с холма, сели в машину и поехали дальше.
В Михайловском нас предоставили заботам экскурсовода. И вот перед нами появляется молоденькая девушка, студентка, проходящая здесь практику, и при виде её я понимаю, что нахожусь в бреду. Голова кружится. Или это призрак? Или мне кажется что-то? Возможно, окрестности Михайловского населены отражением Того, кто тут гулял, дышал, писал? Снова приглядываюсь к этой девушке. Её профиль, приплюснутый нос, разрез глаз, очертания губ, крутые завитки волос, – сомнений не было… Это же просто-напросто юный Поэт явился нам в облике белокурой волшебницы. А может быть, русалки…
– Откуда ты, прелестное дитя?
Совершенно не помню, как мы закончили эту поездку и как вернулись обратно. В машине я лежала на заднем сиденье, положив голову на колени Роксанды. Я вся пылала, как в огне. Когда мы приехали в Псков и пришел врач, он констатировал, что у меня корь, которой я не переболела в детстве и которой заразилась от соседского мальчика, приятеля моего сына. Температура – выше 40. Последнее, что я помнила, – машина «скорой помощи», в которую меня погружали на носилках, и рыдающую в голос, всю в слезах Роксанду с Лаличем, провожающих меня на улице перед гостиницей.
Все обошлось благополучно. На следующий день прилетел мой муж. Сквозь стекло изолятора инфекционного отделения я увидела его улыбающееся лицо. Он объяснил мне, что Михаило с Роксандой ко мне не пускают. Их опекает райком, – еще бы! ЧП! Иностранная делегация осталась без переводчика. Конечно, их хотели бы поскорее отправить в Москву. Но они уезжать наотрез отказались, пока не приедет Юра. Встретились с ним, успокоились, и он проводил их на вокзал.
Мы еще много раз встречались с Роксандой Негуш и Михаило Лаличем после того незабываемого путешествия по Пушкинским местам. И у нас происходили разные интересные истории, но это уже тема другого рассказа, и я к этому еще как-нибудь вернусь.
Скажите, кто не любит путешествовать?! Наверное, путешествовать любят все. Но при этом маршруты надо выбирать с осмотрительностью. Даже самый безобидный маршрут, как оказалось, может стать для вас рискованным, но то, на что решились мы когда-то в молодости, кроме как непростительным легкомыслием назвать никак нельзя.
Всю жизнь мы дружили с нашим старшим братом Бобой и его женой Наташей. Не склонный к сентиментальности, Боба трогательно гордился успехами своего младшего брата в науке (в 1984 г. Ю. Каган избран академиком РАН), но по жизни всегда оставался для нас лидером. Мы шли за ними вторым эшелоном. Сначала вождение машины. Затем теннис. Затем горные лыжи. И вот они увлекают нас в пеший поход по Кавказу. Наметили путь – из ущелья Чегем, где была расположена база Дома ученых, через перевал спускаемся в долину реки Теберды. У нас в группе четыре женщины и трое мужчин, все рядовые, необученные. Проводник из местных жителей обещал присоединиться к нам в пути на следующей ночевке, – мы должны были подняться на высоту примерно полторы тысячи метров и здесь, в хижине, ждать проводника. Но он нас предал и не явился. Как же так, – ведь слово горца, как нерушимая скала?! Тем более что он прекрасно знал, какой опасности нас подвергает?! Мы просто не представляли себе, что это такое – преодолеть перевал на высоте вечных снегов без инструктора и оборудования. Ночью, на наше счастье, нас нагнали два заядлых туриста с ледорубами, багром и веревками. Они уговорили нас идти вперед на перевал Килар по карте. Мол-де, подъем остался небольшой, около километра, а спуск обратно для вас еще больший риск. И мы решились – пойдем с ними.
Вышли в четыре утра после ночевки в хижине, пока под солнцем не обледенела каменистая и скользкая тропа. И тут началось. Какое солнце, какое обледенение! На горы наползли черные тучи и завыла метель. Снежная буря, – ничего страшнее в горах не бывает. Мы оказались в ловушке без каких-либо примет, которые указывали бы, в каком направлении искать проход. Наши попутчики, связавшись веревкой и нащупывая багром твердый путь под ногами, отправились на поиски.
Ветер дул с неистовой силой. Метель кружила, завывала, швыряя в лицо заряды снега. Вокруг сплошная плотная завеса, и не видно, где земля и где начинается небо. Мы почти не различаем друг друга. Стоим, не шевелясь, ни шагу в сторону, так как огромный риск провалиться в трещину, а это равносильно гибели.
Вся засыпанная по самую макушку снегом, я тупо думала о собственной преступной безответственности, – ведь у меня в Москве маленький ребёнок, Максим, мой Масик, ему было тогда шесть лет, моя бабушка, мама, младший братишка. Что это я, – с ума сошла какие-то подвиги совершать? Что с ними будет, если не дай Бог… Ужас и холод сковали все тело, казалось, я никогда больше не смогу пошевелиться.
Но вот кто-то постучал по ногам багром, кивнул головой, – вперед, и мы пошли, след в след, чтобы не провалиться. Кажется, тут есть проход. Замечаем какие-то отметки – горкой друг на друга поставленные камни, остатки пирамид, отмечающих путь. Движемся гуськом, впереди мужчины, женщины сзади. Замыкает цепочку один из наших попутчиков с веревкой.
Ледник, сползавший с вершины широким языком, остается в стороне. По всей видимости, мы спаслись, под ногами ощущается некоторый уклон. Действительно, мы явно теряем высоту. Наши попутчики – слава им! – вызволили нас из снежного плена. И нам предстояло теперь всего лишь преодолеть морену, чтобы выйти в долину, к реке.
Морена! Поясом не менее пятисот метров шириной она окружала горы на пути к зеленой зоне альпийских лугов. Кто и зачем навалил эти гигантские глыбы величиной с канцелярский стол в таком хаотическом нагромождении, оставалось только гадать. Вероятно, по мере продвижения вниз их оттеснил сюда ледник и сам же себе устроил преграду, не дающую ему возможности захватить альпийские луга.
На этом спуске мы с Юрой отстали от всех. Надо было прыгать с камня на камень, то повернутый боком, то выставивший острое ребро, то устрашающе скользкий, то завалившийся куда-то вниз. Колени не слушались, тормозная система постоянно давала сбой, нарушилась координация движений.
Но и задерживаться было нельзя – снег прошел, скоро начнет смеркаться.
Без помощи Юры я бы никогда не слезла с этой морены. Села бы тут на какой-нибудь камень и так, утирая слезы, и сидела до скончания века.
Когда мы с ним вышли к лугам, мы обнаружили себя на небольшом участке суши, с обеих сторон окруженной бушующими потоками, вырывавшимися с яростной силой из-под морены и устремившимися вниз, в ущелье. Вся наша группа уже забилась в палатки и, видимо, спала. Мы быстро поставили свою палатку на неудобном клочке земли, – однако и выбирать более удачное место было не из чего. Наскоро поели и, едва коснувшись головой рюкзаков, сейчас же заснули непробудным сном под рёв и грохот потоков.
Под утро мы пробудились от страшного гула. Вскочили на ноги, выбрались из палатки и видим: вода в потоках угрожающе прибыла. И нас с нашими палатками каким-то чудом не смыло за ночь. Недаром весь предыдущий день в горах валил снег. Надо было срочно перебираться на противоположный берег, – бревно, переброшенное через самый мощный поток, указывало нам путь. Это был единственный выход из западни, в которой мы оказались. Поток бесился, грохотал, ворочая и таща за собой огромные валуны. Вниз было страшно смотреть, – казалось, там в гигантском котле клокочет кипящая вода и над ней вздымаются клубы пара. Бревно, перекинутое через эту адскую пропасть, было мокрым и круглым. Кто-то должен был первым, обмотавшись для страховки веревкой и оставив её конец в надёжных руках, перелезть по бревну на тот берег. Сделать корабельную петлю и, накинув её на какой-нибудь каменный выступ, создать подобие перил, за которые смогут держаться остальные, когда поползут за ним. Кто это будет? И разве вообще возможно такое?