да?
А у меня появилось ощущение, словно меня приматывали к электрическому стулу.– Нет? Не так? По другому? Хотя, у Никса не было проблем с оборотом. Тогда что? Расскажи поподробней! – Леон взял ручку и приготовился записывать.
– Ну же, смелее. Я попробую помочь.
Я не знала, что делать: говорить или нет.
– Если у тебя проблемы с оборотом, это будет невозможно скрыть.
Почему же? Возможно. Я живу в среди людей, а не в клане. Вот только я не хочу лишаться лисы. Это же неотъемлемая часть меня. И я хочу понять, что с ней происходит.
Леон видел, что я колебалась.
– Знаешь, как я смог вернуть регенерацию Буре?
– Вернуть? – зацепилась за слово я. – Я думала, у него так с рождения. Как у меня с плохой переносимостью холода.
Врач покачал головой.
– Вернуть. Мы работали вот с этим, – Леон постучал пальцем по голове.
С головой? С психикой? Мне сразу стали интересны подробности, но я не могла вот так лезть в чужую жизнь. Хотя и врач передо мной тоже не был идеальным хранителем тайн пациента.
– И твой папа пока сам не принял своего песца целиком и полностью, не смог с ним слиться, – напомнил леопард.
Знаю я, знаю. Слышала эту историю не раз. Зверь папы хотя бы выскакивал из него во мне в виде энергии, потому что папа излишне контролировал себя. А у меня что? Сидячая забастовка?
Я до сих пор не поняла, как так получилось.
– Ну что, расскажешь, что с твоей лисицей?
Леон – гений. Но ему нужно открыто все сказать, как любому врачу. Готова ли я к такому откровению? Открыто поделиться, что до сих пор испытываю желание убежать, когда вижу Сашу. Что он сделал мне так больно, что даже звериная половина готова помочь мне как угодно, лишь бы мы выжили и не сошли с ума. Что мы вместе жили в мире и согласии, желая больше никогда не испытывать чувство сожженного сердца. И что я не понимаю, почему лиса дает мне силу, но не дает обернуться.
Леон ждал. И я поняла, когда проговорила это про себя, что могу сказать и вслух. Пусть делает с этой информацией, что хочет.
Я не собиралась открывать душу, но как-то так получилось, что я рассказала все, что чувствовала к Саше с самого детства.
Я замолчала, вспомнив, те времена. Мне кажется, ребенка в большей безопасности и не было. Папа – командир отряда лис. Вся его команда нянчила меня. Дядя Майконг – тренер молодняка с большим секретом зверя, который я знала с детства, обожал меня. Саша – жених с умением всех прижать к земле, вне зависимости от возраста.– Он был в моей жизни с рождения, – начала я. – Сколько себя помню, у меня был истинный. Мне все девчонки в лисьем логове завидовали, мальчишки не смели задирать. У меня была защита не только на три года старше. Все знали, что у Саши – самый сильно ментально зверь.
– Мне нужно было просто расти принцессой. Так все говорили. Я еще под стол ходить начала, как мне рассказывали, как мне повезло иметь истинного и что он всегда и от всего будет меня защищать. Говорили, что он мой позвоночник, который будет держать все тело. И чтобы я поддерживала его, потому что Саше приходится нелегко с его этими тренировками.
Я вспомнила те времена, когда меня с десяти лет в большой лисьем клане все стремились научить готовить для истинного. Чтобы я приносила ему на тренировки еду, приготовленную собственными руками.
– Мне всегда говорили, что для Саши важно принимать от меня искренное отношение. И я научилась готовить, навещала его так часто, как могла. Родители старались поддерживать нашу связь и часто приезжали в клан гибридов.
Я окунулась в те времена, когда мы гуляли. Прекрасно помню момент перехода: когда Саша покрылся прыщами и вдруг отпустил мою руку, которую раньше держал на прогулках. Ему стало неудобно, неловко со мной.
– И в какой-то момент Саша стал все больше занят. Мы приезжали, а нам говорили, что он на тренировке и очень занят. Что зверь вырывается из-под контроля. Что нет ничего важнее его укрощения.
Родители успокаивали меня тогда, что это нормально, что это важно. Говорили, что я должна подождать. И что я должна чаще звонить ему и писать.
– Я старалась поддерживать связь и не понимала поначалу, почему он все чаще не отвечает на звонки. Или заканчивает разговор, сказав два слова. Находила сотни причин для его оправданий. У меня и в мыслях не было, что я надоела ему. При личных встречах он все чаще стал называть меня пренебрежительно “хвостиком”. И даже это тогда казалось мне милым. Чем-то личным. Это потом я поняла, что это мягкая версии “липучки”.
Помню, как на наши редкие встречи он стал брать с собой сначала сестру, а потом и ее подругу. Все говорил: давай погуляем вместе, так веселее.
– Однажды я заметила, как Саша смотрит на подругу своей сестры. Он сделал комплимент ее юбке. С тех пор я стала носить только платья и юбки при наших встречах, но он ни разу не сказал и слова о том, как я хорошо выгляжу.
До сих пор помню ощущение щекочущего бессилия, когда Саша смешил Лину, и она заливисто смеялась.
– Я смеялась громче ее над его шутками, но даже это не помогало. Научилась макияжу – не замечал. Часами ухаживала за волосами, и все равно оставалась для него невидимым. Мама успокаивала, а папа говорил, что в подростковом возрасте нормально, что его немного штормит от гормонов. И что мозги обязательно встанут на место. И я верила. Уговаривала себя, что мне показалось, что Саша по-особенному смотрит на Лину. А потом наступили четырнадцать лет.
Леон не дождался, пока я соберусь с мыслями и спросил:
– И что случилось в четырнадцать?
– Саша стал откровенно меня игнорировать. “Хвостик” звучало еще более пренебрежительно. Чувствовалось, как я его достала. Я ощущала себя ненужной, навязчивой и глупой. У меня тоже играли гормоны, у меня была гордость. Я насмотрелась фильмов о любви, наслушалась советов и тоже перестала звонить и писать. Продержалась месяц. И написала первой.
– Получила ответ?
– Да. Всего одно слово: “Нормально”. Ни вопроса о моих делах. Ничего. В этот год мы не виделись. Я звонила ему несколько раз, не выдержав. Сильно скучала по его голосу, мне было физически плохо.
– Он отвечал?
– Почти никогда. Потом писал: “Что такое?” или “Что надо?”.
Леон спросил:
– Наверное, тебя это сильно расстраивало?
– Не то слово. Поэтому на свадьбу к главе кошачьих я готовилась, как на войну. Ведь Саша будет там. Маски, обертывания – я начала приводить себя в порядок дня за два до свадьбы. Как будто я была не в порядке! – Я нервно засмеялась.
– Так, и что же случилось на свадьбе?
Я вспомнила, как Саша прошел мимо меня прямо к Лине, даже не взглянув. Какими глазами смотрел на девушку, как жадно облизывался на ее декольте. На миг зажмурилась от воспоминаний, потому что они уже не делали больно, но до сих пор задевали гордость.
– Я мечтала, чтобы он хотя бы хвостиком меня назвал, но Саша меня не замечал. Все, что он видел – это была Лина. Он даже пригласил ее танцевать!
– Что ты испытала? Что было с твоей лисицей? – пытливо спросил Леон.
Лез под кожу.
Пустить?
Надо же разобраться с лисой. Я задумалась об этом впервые в этом ключе, а теперь понимаю – первые звоночки начались именно тогда.
– Хотела вцепиться в волосы Лине? – спросил Леон.
– А потом? Что потом? Подробнее. Это очень важно.– Нет, – я пыталась оформить чувства в слова. – Сначала было очень больно. И мне, и ей. Очень.
– Лисичка лила слезы, заливая душу, пока я словно не захлебнулась. Я смотрела на них, пока папа не закрыл мне глаза и не увел. Вот тогда впервые я четко ощутила две мои половины.
– И что твои половины чувствовали? Разное?
– Да. Я головой понимала, что такого парня надо слать ко всем чертям. Но вот тут, – я положила руку на грудь, – искала оправдания. В тот год папу попросили потренировать песцов в Заполярье. Он должен был поехать всего на несколько недель – не хотел долго оставлять нас одних. А я уговорила родителей уехать всем вместе на полгода. Про себя я решила, что если он истинный – прибежит. Мир перевернет, но найдет меня. Надеялась, что Саша узнает о моем отъезде и случится чудо. Что ему, как и Насте, нужно было пройти через страх потерять свою пару, чтобы очнуться.
Я замолчала, вспомнив дальнейшую цепь печальных событий. Словно назло, ситуация многократно усложнилась.
Леон нетерпеливо начал:
– Если меня не подводит память, именно тогда Лина оказалась на пороге жизни и смерти. Так?
Я продолжила:– Да. Я пришла ее проведать и увидела Сашу, спящего на стуле у ее палаты, потому что внутрь не пускали. Помню свои мысли, когда стояла и смотрела на его лицо с синяками под глазами: “Почему другие истинные делают для своей пары все невозможное, а ты спишь у палаты другой? Ты же даже не виноват в том, что она оказалась на пороге жизни и смерти?”. Действительно. У меня перед носом были лишь одни достойные мужчины, которые ради своей половины могли Северный полюс с Южным местами поменять. Даже Тень, сколько бы Настя от него не отказывалась, никогда не сдавался. А тут… Леон опустил голову. Это потом стало известно, кто виноват в состоянии Лины, но ничего уже нельзя было сделать.
– Я все-таки не выдержала и отправила в ночь перед отъездом сообщение Саше “Уезжаю минимум на полгода”. И пялилась в телефон до часа дня, когда мы погрузились в машину. Гибрид даже не прочитал сообщение.
Я замолчала, а Леон пролез под кожу:
– И что ты испытала? Было раздвоение чувств?
– Было. Человеческая половина ехидно заметила, что Саша в своем репертуаре – даже не открывает от меня сообщения. Звериную же половину узлом закрутило внутри. Но боль была общей.
– Так, и когда он прочитал сообщения? Написал? Позвонил?
– Так, и что же было дальше? Саша позвонил?– Я сломала сим-карту сразу же, в машине, еще в самом начале пути.С одной стороны не хотела его слышать. С другой, мечтала, чтобы он нашел меня через отца и мать.
– Да. Спустя три дня. На телефон мамы.