Принц поправляет повязку – потяжелевшая ткань так и норовит сползти вниз.
– Нет, но готов пожертвовать нам последнюю шлюпку, не сорванную кракеном.
Да. Я тоже помню, что одна хлипкая лодчонка после битвы каким-то чудом удержалась в веревочной люльке, но если капитан думает, будто она нам чем-то поможет в такой шторм, то он безумен.
– Ты ведь шутишь? – говорю я, оглядываясь вокруг. – Он обещал доставить нас на остров!
– Он и доставил. Ближе не подойти. – Принц протягивает руку, находит на ощупь и сжимает мое плечо. – Погода испортилась не просто так. Это все остров. Защищается.
– Страж проснулся, хвостом махать! – раздается над нами крик капитана, и я вскидываю голову.
Он стоит совсем рядом: ноги широко расставлены, руки в боки, с полей шляпы ручьями стекает вода. Корабль кренится то в одну, то в другую сторону, и капитан легко подстраивается под этот ритм, ни на мгновение не теряя равновесия.
– Везет еще, мы в охвостье шторма! – снова кричит он. – В брюхо не лезть, дальше вы сами!
– Это безумие! – Я вскакиваю, судорожно цепляясь за перила, и вечерняя похлебка тут же подкатывает к горлу. – Эту вашу лодку в щепки разнесет!
– Значит, без нее идти, – отвечает капитан.
Я готова еще повоевать, но Принц встает, кладет руку поверх моей, вцепившейся в мокрое дерево, сжимает пальцы – и я захлопываю рот, уже полный морской и дождевой воды. И только теперь замечаю на его плече мой мешок. Очевидно, ход обратно в трюм закрыт, и если не сядем в шлюпку, нас просто вышвырнут за борт.
Собственно, и вышвыривают – заставляют спускаться по веревочной лестнице, которую так мотает из стороны в сторону, что я пару раз соскальзываю и обжигаю ладони. А когда ноги касаются дна лодки, едва успеваю присесть и вцепиться в скамью.
Принцу не легче, хотя он идет вторым, и внизу я помогаю ему не промахнуться мимо цели.
Наконец мы сидим в крохотной по сравнению с кораблем посудине, раскачиваемся на ветру и тщетно пытаемся вычерпать успевшую набраться в шлюпку воду. А наверху темные силуэты матросов спиливают веревки.
– Верная смерть, – шепчу я, но Принц слышит.
Или думает о том же.
– Выживем, – заверяет он, а затем мы срываемся в пропасть.
Последнее, о чем я думаю, прежде чем вылететь из треклятой лодки и с головой погрузиться во мрак и холод бушующего моря: благо Охотник за нами не увязался.
Может, хоть он тебя остановит, если мы с Принцем не выплывем.
Часть II. Отверженные
Глава 11. Иди через лес
Отверженным может стать любой, кто не найдет своего места среди людей, говорила матушка. Мол, мы сами изгоняем всякого, кто на нас не похож, а потом дивимся его враждебности.
Я долго думала, что мы тоже отверженные, раз живем в лесу. И винила в этом тебя.
Боль в щеке такая, будто ее пропороло насквозь, и кажется, я могу языком изнутри нащупать сделавшее это острое лезвие.
Со стоном переворачиваюсь на спину, поднимаю вялую руку и осторожно касаюсь лица… Раны нет, только мелкие камешки, что намертво впились в кожу. Видимо, я слишком долго лежала на боку. Стряхиваю, отдираю это крошево, затем вынимаю щепки из окровавленных и обожженных ладоней – я до последнего цеплялась за обломки лодки, лишь бы касаться хоть чего-то твердого и знакомого в этом убийственном водовороте.
Одна пережеванная морем дощечка все еще лежит рядом, и когда я с трудом встаю, отряхиваюсь и делаю шаг в сторону, требуются все силы, чтобы не прихватить ее с собой.
Берег залит лунным светом, таким ярким, что от солнечного его отличают лишь холодные серебристые отблески. Огромный голубой шар висит так низко, точно вот-вот окунется в воду. Волны мирно и лениво накатывают на гальку, ветер едва шевелит волосы, корабля на горизонте не видно. Будто я сюда с неба упала и не было окрест острова никакого шторма или же закончился он давным-давно.
Я какое-то время брожу вдоль берега, надеясь отыскать Принца, но не рискуя его окликать, ибо лес, черной стеной вздымающийся к небу буквально в сотне шагов от кромки воды, не внушает доверия. Я кошусь на него беспрестанно и порой не то замечаю, не то выдумываю мелькающие среди необъятных стволов алые огоньки звериных глаз.
Принца здесь нет – уже нет, – зато есть его жилетка. Встреча со штормом ее не пощадила, окончательно истончив и разодрав и без того ветхую ткань. Да и вообще она выглядит так, будто пролежала на прибрежной гальке не один день, омываемая всеми приливами и отливами. Половая тряпка, а не одеяние самого олвитанского принца.
Но одежда лишь метка, главная находка – выложенная поверх нее стрелка из камней. Простое и однозначное послание: Принц был здесь и ушел.
В лес.
И туда же тянется нить моей связи с Кайо, тонкая и дрожащая от долгой разлуки. Похоже, слишком долгой, хотя солнце не успело взойти, а я – проголодаться.
Я стою перед чащей, не решаясь сделать первый шаг, и, кажется, всего на миг прикрываю глаза, но когда открываю их – картина передо мной меняется. Деревья уже не сливаются в сплошную стену, они словно расступились и сплели в вышине вскинутые ветви-руки, образовав бесконечный темный коридор. Лунный свет пробивается сквозь его плетеную крышу и скользит по земле и шершавым стволам серебристыми бликами.
Лес будто распахнул передо мной свою пасть, и в диковинном танце теней мне видится метание сотен душ, сгинувших здесь навеки.
«Беги прочь!» – кричат одни.
«Иди к нам», – шепчут другие.
И я иду. Не потому, что заворожена призрачным зовом, а потому, что затем сюда и прибыла.
Чтобы войти в ощеренную пасть леса отверженных.
Я ни секунды не гадала, как ты умудрилась согнать их всех на один остров, – уверена, тебе достало бы силы и всех людей заточить в такую же клеть, – но теперь задаюсь иными вопросами. Как они уживаются друг с другом? Как поделили между собой один клочок земли? И кто встречает незваных гостей первым?
Торговцы рассказывали, что обычно дожидаются на берегу, а в лес не суются. Вроде как некоторым и любопытно, но кто ж их пустит. Порой приходится стоять по пояс в воде, потому что деревья подступают к самой кромке, оттесняя чужаков обратно в море. Но в конце концов из чащи всегда выныривает какая-нибудь ведьма или ее рогатый-крылатый-уродливый прислужник и приносит нужные травы и зачарованные предметы.
Другие же говаривали, что их будто силой в лес затягивало. И такие, мол, там ужасы водятся, что можно и своим ходом помереть, от разрыва сердца, монстрам даже стараться ни к чему.
А еще есть те, кто и вовсе не вернулся и не сумел ничего рассказать…
– Дурное это место, гиблое, – говорил мне странник, встреченный полгода назад на границе с Лостадой. – Когда эти твари в наших лесах обитали, и то проще было. Прятались они, тряслись за свои шкуры. Изгои, одиночки. А теперь расцвели под крылом Королевы. Игры затеяли.
Я все еще сомневаюсь, что ты даровала отверженным свое покровительство, скорее, как и всех прочих, загнала их под пяту, но в вашу общую любовь к играм верю. И иду по плетеному коридору осторожно, время от времени пытаясь свернуть с отмеченной кем-то неведомым тропы. Только деревья жмутся друг к другу все теснее. Движения я улавливать не успеваю, но вот зазор есть, а в следующий миг, стоит лишь подумать о другом пути, стволы будто срастаются.
Разок застряв между ними и еле высвободив разодранную в кровь ногу, я перестаю пытаться. Бездна с нею, со свободой выбора, главное, что я все отчетливее чувствую Кайо, а значит, иду в верном направлении.
Земля, усыпанная мертвой листвой, гнется, проседает под сапогами, точно перина. На стволах и в жухлой траве то и дело вспыхивают синевой и зеленью панцири ночных жучков, спешащих в свои убежища, подальше от шумной чужачки.
Каждое мое движение и впрямь кажется слишком громким в неестественной тишине леса. Шорох плаща. Прерывистое, будто испуганное дыхание. Скрип сапог. Даже замерев и стараясь не шевелиться, я все равно нарушаю покой острова множеством звуков.
Так почему кроме насекомых и подозрительных лиан, порой уползающих вверх по стволам словно змеи, мне до сих пор никто не встретился? Почему ни один зверь не поспешил на этот невообразимый шум, чтобы поживиться? Где все местные чудовища?
Даже красные огоньки глаз, следившие – или не следившие – за мной на берегу, больше не мелькают за ажурными стенами коридора.
Отчего-то это пугает куда сильнее, чем все байки об отверженных вместе взятые. Я будто провалилась на изнанку мира, мертвую и пустую, и только крепнущая с каждым шагом нить связи с Кайо не дает захлебнуться этой пустотой.
Главное – не бежать…
Оглянувшись, я не вижу воды – коридор извилист, я миновала уже сотню поворотов. И выхода впереди не вижу, если он вообще есть. Не удивлюсь, если лес ведет меня по кругу, а то и по спирали, чтобы измотать, прежде чем позволит наконец узреть свое черное сердце.
Когда ног что-то касается, обжигая мертвецким холодом даже сквозь плотную кожу сапог, я, не сдержавшись, вскрикиваю. Отскакиваю вперед, оборачиваюсь и теперь уже не могу выдавить ни звука через сжавшееся горло. По земле, стенам и ажурному потолку, отсекая безучастный, но хотя бы знакомый лунный свет, на меня надвигается туман. Бледно-алый, как разбавленное вино, он подползает все ближе, медленно, но неотвратимо, искажая все, чего касается, превращая камни и кочки, ветви и стволы в силуэты жутких чудовищ.
Я не жду, когда вернется дар речи, – звать на помощь все равно некого. И встречи с туманом не жду. Разворачиваюсь и со всех ног бегу вперед. По кругу, по спирали, куда угодно, где может найтись хоть какой-то выход.
Кажется, туман тоже больше не мешкает. Краем глаза я вижу, как искривляются в плотной алой дымке деревья слева и справа, и всем нутром чувствую, что только желание поиграть не дает туману укусить меня за пятки. Ребра, враги мои, от быстрого бега точно сжимаются, стремясь выдавить из меня остатки воздуха; я хриплю, уже практически ничего не вижу перед собой от набежавших слез, а потом и вовсе слепну от болезненной, невероятной белой вспышки и… тут же проваливаюсь по с