Вторая девочка, маленькая я, наблюдает за ними с приоткрытым от восторга ртом.
– Нет слабых и сильных, все вы разные. – Мама склоняется и целует тебя в лоб. – Восточные огневики, южные воздушники, северные водники… и такие как ты, кому подчиняется сама земля. Вас мало, и каждый уникален.
– Я уникальнее, чем она? – Ты киваешь на соседнюю кроватку, и мама чуть сдвигает брови, но тут же снова улыбается:
– Других пастырей я встречала, а магов земли – нет. – Затем встает, еще раз гладит по волосам, целует нас обеих и, распрямившись, хлопает в ладоши.
Комнату заглатывает мрак.
Секунда, две, три – и я не знаю, стою ли еще перед открытой дверью или уже камнем погружаюсь в темные воды. А может, сижу в желудке великана, и чтобы хоть что-то разглядеть, ему надо открыть рот.
В этой мгле нет ни верха, ни низа, и выхода нет, есть только я и… чья-то крошечная ладошка, сжимающая мою руку.
Я вздрагиваю, опускаю взгляд и на удивление вижу.
Вижу светящуюся девочку, трехлетнюю себя, в белой ночной сорочке. Она смотрит на меня, задрав голову, серьезно, внимательно, без тени улыбки, и спрашивает тоненьким голоском:
– Понравилось?
– Что? – отзываюсь я хрипло, тихо, словно любой громкий звук может ее спугнуть.
Хотя, кажется, как раз ее и надо бояться. На моем детском лице переливаются алым чьи-то чужие, нечеловеческие глаза.
– Представление, – пожимает плечом девочка. – Все почти дословно. Она уже тогда жаждала быть уникальной. А чего хотела ты?
– Я?
Единственная буква эхом разносится в темноте: я… я… я… я… Я-а-а…
– Или я. Или мы. Чего мы хотели? Коснуться ее волос? Послушать еще одну сказку? Вместе построить замок из грязи и веток? Глупо. Мелко. – Девочка дергает уголком рта, почти скалится, а заметив мою оторопь, недовольно кривится. – Все святоши такие тугие? Ладно, давай сменим декорации.
После чего стискивает мои пальцы до хруста, до боли такой силы, что глаза застилают слезы, и лишь через несколько мгновений я могу оценить новое окружение.
Точнее, старое, ибо это снова лес. Вроде даже тот самый, что я видела с берега, когда искала Принца. Тот самый, что сплетался вокруг бесконечным коридором и вел меня неведомо куда. Я протягиваю свободную руку, касаюсь влажного мха на коре ближайшего дерева, растираю его на подушечках пальцев.
– Настоящий, настоящий, – ворчит девочка. – Теперь все настоящее. Много удовольствия торчать в твоей пустой голове…
И с меня словно спадают цепи. Я отстраняюсь, выдергиваю руку из ее хватки и призываю в ладонь свет. Пусть не чистый и слишком тусклый, словно что-то здесь мешает ему разгореться в полную силу, но он все еще способен навредить, кем бы ни была эта тварь.
Вот только она, похоже, считает иначе и лишь смеется, заливисто, от души.
– Кто ты? – спрашиваю я, отступая еще на шаг и выставляя руку со световым шаром перед собой.
Тварь чуть успокаивается и глядит на меня, по-птичьи склонив голову набок.
– Кто ты? – повторяю громче, с трудом, по капле, вливая в шар силу.
– Не узнаешь? – ухмыляется девочка с алыми глазами и начинает расти.
За несколько секунд я вижу все этапы своего взросления – от трехлетней розовощекой малышки до себя нынешней, худой, бледной, угловатой, с зачесанными в хвост волосами и в мокрой после морских приключений одежде. Тварь копирует даже царапины на щеке, оставленные то ли щепками, то ли прибрежной галькой. И только глаза остаются чужими, пугающими сильнее, чем все это наколдованное сходство.
– Я – это ты, – отвечает тварь. – Я та, кого ты не сможешь обмануть.
Глава 13. Отражение
Хороших дней было немало, и это самое жуткое в моих воспоминаниях. Тот разительный контраст, что разделял твои ипостаси. Словно у меня было две сестры.
А может, перемены наступили постепенно и разум просто играет со мной, подкидывая то ласковый твой образ, то жестокий, то оба в одном лице, половина которого освещена солнцем, а вторая – в тени.
Но на обеих неизменно сияет улыбка…
Другая я двигается мягче, плавнее и быстрее. Я не успеваю даже подумать о том, чтобы ее обойти, как она появляется слева, или справа, или за моей спиной. И в руке ее точно такой же шар силы, только если мой – это свет с темными прожилкам, то ее – почти чистый мрак, испещренный золотыми нитями.
– Между прочим, это самовредительство, – говорит Другая. – Ну… если одна из нас решится напасть.
– Мы не одно и то же, – возражаю я, уже не пытаясь занять более удобную позицию. Так и стою напротив нее, словно перед зеркалом, и она тоже замирает. – Ты просто лесная тварь, морочащая людям головы.
Мне хочется разозлить ее, содрать лицо, как маску, и обнажить истинную суть, но получается только развеселить пуще прежнего.
– Любишь ты отрицать очевидное и утешаться полуправдой, – ухмыляется она. – Но ответь на вопрос: если прежде я не имела ни тела, ни сознания, если создана твоими воспоминаниями и твоей сутью – кто же я?
– Паразит? – парирую я, несмотря на ледяную корку, сковавшую внутренности, и Другая заливается хохотом.
– Пусть будет так, Девочка-которая-боится-собственного-Я.
– Ты ничего не знаешь о моих страхах.
– Я знаю о них больше, чем ты осознаешь.
Меня утомляет эта игра. И пугает даже крошечная вероятность того, что Другая – и правда мое отражение, созданное островом, поэтому я позволяю усталости взять верх. Уж лучше она, чем напряжение и все нарастающий ужас.
Я опускаю руки, стряхиваю с пальцев свет, который расходится по земле у моих ног волнами и исчезает, и вздыхаю:
– Ну, а что дальше?
Тварь явно чего-то от меня ждет, иначе к чему было вытаскивать из глубин памяти тот давний разговор с мамой? Да и убить меня она могла уже тысячу раз – я ведь не сопротивлялась, покорно шла, куда вела тропа, и теперь нет смысла изображать великого воина.
– Дальше? – Она тоже сбрасывает с ладони силу, снова по-птичьи склоняет голову и хмурится. – А чего ты хочешь?
Я едва не смеюсь:
– О, так ты у нас исполнительница желаний?
– Я у нас дурочка, заблудившая в лесу. Ой, погоди, это же про тебя… или мы все же одно и то же?
– Бесполезный разговор. – Я тру виски.
– Бесполезный, если ты не разберешься в собственных целях. – Другая пожимает плечами, отступает на пару шагов и усаживается возле одного из деревьев, прижавшись спиной прямо к его покрытому влажным мхом стволу. – Вот она я, твое нутро. Тьма и свет, ложь и правда, сила и слабость. Я помогу во всем, только признай.
Наблюдать за собой со стороны до того странно, что я сосредоточиваю все внимание на ее глазах. Так проще не забывать о демонической природе этой твари…
– Признать, что мы одно?
– Нет, знаешь, я передумала. – Она вытягивает ноги и покачивает ступнями в такт какой-то беззвучной мелодии. – Я лучше. Я – та, кем ты могла бы стать, если бы так отчаянно не трусила. Фальшивая святоша… До сих пор цепляешься за свои светлые оковы, хотя сестрица давно уже нас освободила.
Я вздрагиваю, но не позволяю поднявшейся волне гнева выплеснуться наружу. Наверное, мы и впрямь похожи и тактику выбрали одинаковую: разозлить, лишить равновесия. Нет уж…
– Освободила? – прищуриваюсь я. – Скорее убила.
– Смерть. – Другая фыркает. – Большое дело. Ничего в ней нет особенного. А вот возвращение… еще и в более совершенном виде – вот он, истинный дар.
– Считаешь себя… меня…
– Нас, – заканчивает она, когда я сбиваюсь с мысли. – Ты и сама запуталась, верно? Да, теперь мы совершеннее. Свободнее. Не скованы обжигающим светом. Ведь в чем его суть, а? Держать в узде. Стала ли ты хуже, впитав тьму? Нет. Просто теперь можешь лгать и приносить вред, не испытывая боли. Но можешь – не значит, что будешь. Это просто свобода. Свобода выбора. Мало праведности в честности и доброте, если вызваны они не заботой о ближнем, а желанием спасти собственную шкуру от мучений.
– Ты все переворачиваешь с ног на голову… – возражаю я, но не слишком усердно.
Потому что ничего нового не слышу. Я и сама об этом думала. Когда-то давным-давно… С твоей подачи.
– Я говорю правду. – Другая встает одним неестественно плавным движением и делает шаг ко мне. – Пастыри – подделка.
Еще шаг.
– Для того я тебе и напомнила те мамины слова о противостоянии злу. Какая же чушь!
Шаг.
– Искусственно созданные воины, которые обязаны творить добро, иначе их выжжет изнутри их же дар.
Я не двигаюсь с места, хотя она уже может коснуться меня, просто вытянув руку.
– Ты стала свободна в своих решениях, слившись с тьмой. И скажи, разве она – зло? Разве твой… – Другая замирает прямо передо мной и после секундной заминки выдыхает его имя: – Кайо… разве он – зло? Нет, он такая же часть тебя, как рука или нога. Вы рождены быть единым целым, но заклятье древних магов вырвало его из твоей груди. Из нашей…
Ее дыхание пахнет льдом и железом. Ее глаза заливает чернота, а зубы заостряются.
Я уже собираюсь оттолкнуть ее, правда собираюсь, но Другая и сама отступает, вновь нацепив на лицо усмешку.
– Так что не лги хотя бы сама себе. А чтобы доказать, что мы и запятнанные тьмой способны на подвиги, идем спасать его.
– Кайо? – оторопело переспрашиваю я.
– Кайо? – Она смеется. – О нет. Он ждет там, куда ты так стремишься. Прямо путеводная звезда. Лучше не дергай за нить, не призывай его понапрасну, если хочешь добраться до цели. Нет, Девочка-из-тьмы-и-света, нам с тобой положен настоящий подвиг. Мы идем спасать принца.
Глава 14. Видеть
После сожжения башни я провела в Кронбрежском лесу не один месяц, по капле восстанавливая силы. Увы, мамин дар распознавать целебные травы мне не передался, а родной свет помогать отказывался – ведь это так эгоистично, лечить собственные раны.
Тьма же, готовая прийти на выручку, меня пугала и отвращала. Она уже не была частью Кайо, и мне казалось неправильным пятнать свое тело темной магией.