Ты бы повеселилась, наблюдая за моими терзаниями и за тем, как в попытках сохранить мнимую чистоту я позволила следу от клинка застыть на моей коже уродливым шрамом.
Луна так и висит над лесом, недвижимая, словно мерцающая заплатка. Когда мы с Другой только отправились в путь, я решила, что провела в мороке считаные минуты, вот небо и не думает менять окрас на предрассветный. Но мы все идем и идем, а звездное полотно над головами так и остается прежним.
Точно и впрямь нарисованное.
– Здесь всегда ночь? – спрашиваю я, и шагающая впереди Другая на миг замирает.
– Нет, – бросает неуверенно через плечо. – Кажется, нет. Я помню палящее солнце и утреннюю росу на траве.
– Помнишь… и дорогу знаешь. А говорила, что рождена моей сутью.
Она больше не останавливается и не оборачивается, только раздвигает ветви и переступает камни. Никто теперь не расстилает передо мной проторенных троп, не сплетает вокруг коридоров, и со всеми этими преградами мы вряд ли успели миновать хоть пару верст.
– Рождена – нынешняя я. А прежде, наверное, была кем-то еще. Полагаю, кем-то более наблюдательным и сообразительным.
Странно, но я улыбаюсь – слишком уж Другая напоминает мне Принца. Даже мелькает мысль, а точно ли она именно моя копия. Может, ухватила что-то и от него? К примеру, эту страсть к словесным уколам.
– И как это работает? – не отстаю я. – Ты просто открываешь глаза и – хоп! – осознаешь себя новым человеком?
А может, я и сама чего-то от него нахваталась – по крайней мере, раньше не замечала за собой подобной болтливости.
Другая разворачивается на пятках так внезапно, что я едва успеваю остановиться, и глядит на меня гневно, неприязненно.
– Я не знаю, понятно? Это просто… происходит. Сейчас я ощущаю себя тобой. Чувствую тебя. Вижу каждый твой выбор, каждое сомнение. И все же где-то на самом донышке осознаю, что… не совсем существую… – Она умолкает и вскидывает руки. – И реакции эти – твои. Глупые эмоции. Уверена, в прошлый раз я была кем-то мудрым и хладнокровным, не переживающим о подобной чепухе.
Мне хочется заметить, что любой бы переживал, осознавая себя лишь чьим-то отражением, но раздражать ее еще сильнее явно не стоит. Поэтому я молча смотрю на нее, пока Другая наконец не разворачивается, чтобы продолжить путь.
Она уже сказала, что Принц угодил в ловушку. В чью – непонятно, на острове их великое множество, но Другая «видит» направление. Я не исключаю, что в ловушку ведут именно меня, а все разговоры о «нас» не стоят и медяка, но, пока есть хоть малейший шанс отыскать Принца, стараюсь верить в лучшее.
Он бы на моем месте верил. И доставал бы сам себя историями о дружбе с кроликами и прочими неблагодарными злодеями.
– Почему больше никого нет? – снова нарушаю я молчание, когда ноги уже гудят от усталости.
Другая передергивает плечами.
– Это прибрежный лес. Ничей. Здесь только торговцев ловить, но сегодня кораблей не ожидалось. Только ты не радуйся раньше времени, пустая полоса скоро закончится.
– И дальше…
– Дальше лучше держать рот на замке. Колода все время тасуется, я не знаю, к кому нас выведет.
Я покорно затихаю. Даже дышать стараюсь беззвучно и внимательно смотрю под ноги, чтобы не хрустеть ветвями и не шуршать листвой.
– Лишь бы не к каменюке… – бормочет напоследок Другая и тоже умолкает.
Время снова растягивается, лишая меня всяческих ориентиров, так что, когда лес редеет и ощутимо преображается, я испытываю радость – хоть какая-то перемена. Деревья словно расступаются в неуловимом танце, стволы их становятся шире, кроны – гуще, а земля над корнями – ровнее, ухоженней. Будто это и не дикий лес, а дворцовый парк, того и гляди заявится садовник, чтобы состричь все лишнее и пристроить в уголке пару розовых кустов. Я даже успеваю разглядеть узкие бледные тропинки, сплетающиеся тут и там морскими узлами, прежде чем Другая хватает меня за плечо и медленно, осторожно тянет назад.
Шаг за шагом, подальше от простора и ровных дорожек, подальше от неестественной, а потому подозрительной идеальности.
Мне достает выдержки не сопротивляться.
– Не задели… – выдыхает Другая, когда от волшебного парка нас вновь отгораживает завесь из кривых ветвей.
– Каменюку? – шепчу я.
– Нет. Там… это…
– Кто?
– Да тише ты. Я вспоминаю. Не так-то это просто, знаешь ли.
Она зажмуривается, трет переносицу, поджимает губы, и я отвожу глаза. Смотреть на собственные жесты со стороны почти больно.
– Лишние, – в итоге говорит Другая, снова заглядывая в просвет меж ветвей. – Лишние души. Бездна, сколько их.
Я пристраиваюсь рядом, тоже всматриваюсь в раскинувшуюся перед нами рощу и вижу только деревья.
– Лишние? – переспрашиваю тихо. – То есть отверженные?
Другая фыркает:
– Отвергают тех, кто пугает. Внешностью, даром, проклятьем. Отвергают непохожих, и они сами рады уйти в леса, чтобы не терпеть людских издевок. А этих, – она кивает на парк, – сочли лишним грузом. Сейчас и не разберешь, кто есть кто, но раньше это были старики, увечные, дети, раненые… все, кого отволокли на верную смерть в чащу, но даже дикому зверью они оказались не нужны. Так и слились с землей, но не упокоились. Теперь сразу попадают сюда, сестрица расстаралась.
Я вглядываюсь до боли в глазах в надежде узреть то же, что и она, но лес кажется пустым и мирным.
– Какие они? – все же не удерживаюсь, и Другая поворачивает ко мне ошеломленное лицо.
– Ты… не видишь?
– Вижу лес, красивый.
Она моргает, что-то бормочет себе под нос и, распрямившись, оттаскивает меня в сторону.
– Ты должна видеть, иначе не пройдем. Бездна… Так, хорошо. Я помню. Только ты это… не подумай ничего такого… – Она подступает ко мне вплотную и вдруг, залившись краской, закрывает лицо руками. – Боги, мы еще и смущаемся! Нет, мне определенно не нравится быть тобой.
А потом без предупреждения целует меня в левый глаз – я едва успеваю его закрыть.
В веко словно вонзается осколок. Я вскрикиваю и отшатываюсь, пытаясь его вытащить, но нащупываю только горячую кожу, а когда смотрю на пальцы, на них нет ни капли крови.
– Что ты сделала? – шиплю я, опасаясь, что и так уже могла привлечь тех, кто притаился в роще.
Глаз полыхает огнем, дергается и открывается с трудом.
– Успокойся, не торопись. – Другая хватает меня за руку, когда я снова тянусь к лицу. – Сейчас пройдет.
Хочется в ответ огрызнуться, но я стискиваю зубы и жду, и вскоре боль действительно утихает. Правда, веко остается все таким же горячим, и в уголке глаза словно тлеет уголек из костра, но я уже могу держать его открытым и вижу прекрасно.
– И что это было?
Другая молча указывает на заросли, сквозь которые мы всматривались в рощу. Я снова раздвигаю ветви и не могу сдержать громкого всхлипа.
«Милый и ухоженный парк» отнюдь не пуст. Взгляд мой мечется от одного лишнего к другому, к горлу подкатывает тошнота, и рот наполняется кислым привкусом желчи. Я зажимаю левый глаз ладонью в надежде, что все это лишь глупая шутка Другой, очередной морок, и уродливые фигуры, застывшие в неестественных позах, развеются, словно дым на ветру. Но стоит опустить руку…
– Я бы не стала так шутить, – угадывает мои мысли Другая и неловко сжимает мое плечо. – Когда ты была в мороке, то знала, что это он. А теперь просто… видишь.
Вижу.
Еще как вижу.
Скрюченные, изломанные и разорванные на части тела. Жгуты мышц под содранной кожей, руки, вросшие в стволы деревьев, головы, торчащие из земли. Десятки, сотни… не людей, но тех, что когда-то ими были.
Одним повезло чуть больше (если в данном случае вообще уместно говорить о везении): они остались при своем и стоят на двух ногах, но шеи их свернуты, суставы перекручены. Другие распластаны на траве, и та проросла сквозь них, пронзила плоть, словно мириады тончайших зеленых клинков. Третьи будто силились дотянуться до своих утраченных конечностей, да так и замерли в этом жутком порыве.
Никто не шевелится. Я знаю, они мертвы, но отчего-то не сомневаюсь, что любой готов наброситься, если почует рядом живого.
– У них нет лиц, – бормочу я, глядя на абсолютно гладкие, лишенные черт и волос головы.
Будто кукольник еще не успел выточить на деревянных болванках рты, носы и глаза.
– Как и у Смерти, – отвечает Другая, так и не сняв руку с моего плеча. – Мы можем поискать иной путь.
– А в этом лесу есть кто-то менее опасный?
– Здесь не один лес. Тысячи. И у каждого свой хозяин…
– Мимо которого все равно придется идти, – заканчиваю я. – Эти хотя бы не шевелятся, если их не трогать, верно?
Она неуверенно кивает, и я снова смотрю на лишних, на сей раз оценивающе, стараясь не давать волю страху.
Их много, больше, чем деревьев в роще, и чем дальше, тем толпа плотнее, но пройти все же можно. Где-то проскользнуть под выгнутой спиной, где-то переступить через голову…
– Мы справимся, – решаю я, и Другая фыркает.
– Не притворяйся. Я же знаю, что в тебе нет этой уверенности.
– Потому что ее нет в тебе? – Мы переглядываемся, и губы сами собой растягиваются в невеселую улыбку. – Что ж, по половинке с каждой, и наберется одна решительная героиня.
Она тут же серьезнеет и, разжав хватку, отходит.
– Во-первых, если вдруг… то никакой магии – ни света, ни тьмы. Она их привлечет и усилит. А во-вторых, если выберется только одна… – Я открываю рот, но Другая вскидывает руку, не давая вставить слово: – Если выберешься только ты, дальше иди прямо, строго на восток. Как бы ни изгибались тропы, как бы ни было сложно продираться сквозь заросли – не сворачивай. Я не знаю, в чьей ловушке Принц, но он жив. Страдает, напуган, но жив.
– Оказывается, я склонна к упадническому настроению, – неловко шучу я.
– О, мы крайне мрачная особа.
Она смотрит на меня еще мгновение, затем подносит палец к губам и первая выходит из нашего укрытия.
Я осторожно крадусь следом.