Глаз мой остывает, словно брошенный в ледяную воду уголек, я больше не вижу того же, что и он, лишь снова и снова слышу:
– Не верь ей, брат, эта змея…
И следом этот нечеловеческий вопль.
Принц застрял в воспоминании, и страшно представить, сколько раз ему уже пришлось его пережить, пока я сюда добиралась. И сколько еще придется…
Я мечусь у края топкой поляны, зову его, тянусь светом и тьмой, но все чары упираются в невидимую преграду, каплями стекают вниз и впитываются в землю. Тогда я на пробу бросаю мелкие камешки – и они спокойно долетают до Принца.
Значит, нужно что-то… материальное. Длинная ветка или?..
Метла!
Я бросаюсь к дому, только в нескольких шагах от него замедлившись, затаив дыхание и даже пригнувшись. Конечно, если внутри кто-то есть, он мог уже слышать мои мольбы и проклятья, обращенные к Принцу, но даже запоздалая осторожность лучше, чем никакой. Так что я крадусь к целой охапке метел, торчащих из глубокого деревянного ведра, и даже успеваю ухватиться за черенок, когда сверху доносится спокойный мужской голос:
– Короткая, не дотянешься.
Я застываю, так и не разжав пальцы.
– Да отомри уже и иди в дом, – продолжает голос. – Не съем.
Сомнительное обещание, будто быть съеденной – единственная опасность, но я все же иду – и иду быстро. Потому что Принц в земле уже по пояс, а метла и правда коротковата.
Крыльцо до того чистое, что мне неловко ступать на него прошедшими полмира сапогами. Я подумываю их снять, но тут же отбрасываю эту мысль, лишь стучу подошвами друг о друга и поднимаюсь по огненным ступенькам.
– Надо же, – тянет бестелесный голос. – Бруни оценят.
Дверь распахивается сама, стоит к ней только приблизиться, и сама же закрывается за моей спиной. А я наконец вижу Хозяина.
Он сидит на низком стульчике у очага и ловко орудует спицами, под которыми пляшут и сплетаются в длинный шарф зеленые мерцающие нити. Шарф этот занимает уже всю комнату, змеями сворачивается по углам, свисает со стропил, теснит со стола посуду, и ходят вдоль него мелкие, не больше моей ладони, существа с не то мохнатыми, не то пушистыми, как одуванчики, телами, вполне человеческими руками и ногами и носами такими выдающимися, что и лиц за ними не разглядеть. Они орошают шарф водой из крохотных леек – и на влажной шерсти проклевываются полевые цветы.
Пахнет в доме утренним ветром и свежими травами, медом, землей и смородиной. И светло здесь как днем, хотя снаружи окна наверняка все такие же темные.
Я теряюсь от этой сказочной картины и боюсь сделать шаг, чтобы не наступить на вездесущий шарф или одного из маленьких садовников, поэтому так и мнусь у порога, разглядывая хозяина.
Босого, в коротких, словно оборванных, штанах и свободной светлой тунике, вдоль и поперек расписанной грязными отпечатками крошечных ладоней. В одну секунду кажется, что он немыслимо стар, а в другую – что неприлично молод. Короткая борода его седа, но волосы, заплетенные в миллионы кос, переливаются всеми цветами радуги. Он улыбается в пышные перламутровые усы и не отрывает глаз от спиц, но явно замечает мое смятение.
– Не стесняйся, девочка, проходи, – говорит. И тут же кричит на своих помощников: – А ну, расчистите путь, ленивые бесы!
Те с возмущенным писком взмывают над полом, барахтаются в воздухе, точно в воде, и, опустившись через пару мгновений, начинают споро оттаскивать в стороны перекрывающий дорогу шарф.
– Давай-давай, девочка, – подбадривает Хозяин, когда я осторожно шагаю на узкую ленту чистого пола, – бруни не тронут, безобидные они. А у меня тут и стульчик есть. Устала, поди?
Еще как устала, но на стул, по щелчку пальцев возникший из ниоткуда, садиться не собираюсь. Как и подходить к старику-не-старику слишком близко.
– Отпустите моего друга, – прошу я, но получается слишком требовательно, так что добавляю: – Пожалуйста.
– О как. – Он наконец поднимает на меня глаза, пронзительно синие… или зеленые… или цвета мокрого дерева… и снова синие. – Не любишь вокруг да около расхаживать, значит. Похвально.
– Он мучается. И тонет в этой вашей ловушке. И скоро умрет.
– Может, умрет, – склоняет голову Хозяин – косы сталкиваются и звенят, словно колокольчики. – А может, и нет.
– И что нужно, чтобы «нет»? – прямо спрашиваю я.
– О, сущая мелочь…
Он встает. Без кряхтения и стонов, почти подскакивает по-молодецки, и спицы вместе с клубками пряжи застывают в воздухе, а по комнате снова разносится перезвон.
– Есть два варианта. Первый – твой друг сам справляется с прошлым, и тогда земля его отпустит. А второй – ты выполнишь какую-нибудь мою просьбу, а я его освобожу. – Хозяин щелкает пальцами. – Вот так.
– Какую-нибудь? – невесело хмыкаю я. – Думаю, вы прекрасно знаете, о чем будете просить.
– Умная. Вся в сестрицу.
Его осведомленность не удивляет. Вряд ли хоть одна из местных тварей не знает, не видит, не чувствует, кто я такая. Ты связала их всех, согнала на один остров, стала их повелительницей. Разумеется, они слышали о твоей недоубиенной сестре.
Но о сходстве нашем старик упоминает зря.
– А по-моему, у вас с ней гораздо больше общего, – замечаю я, кивнув на окно, за которым Принц снова и снова лишается глаз. – Получаете силу из чужих страданий.
– Или счастья! – Хозяин воздевает палец к потолку. – Мне, в общем-то, без разницы. Он сам угодил именно в этот капкан, а ведь мог раз за разом испытывать иное чувство.
Я молчу несколько мгновений и все же решаюсь спросить:
– Значит, и ей все равно?
– Думаешь, мы одинаковые?
Он вздыхает и вдруг опускает плечи, горбится, почти скукоживается и тяжело падает обратно на стул возле очага, а на колени его тут же взбирается пара встревоженных бруни. Они что-то пищат, будто мыши, и все поглядывают на меня – уверена, что возмущенно, хоть и не вижу за носами лиц.
– В чем-то… может быть… Но я отдался стихии, слился с ней, за что теперь и плачу. Вечный хозяин леса, тьфу. А сестра твоя хочет властвовать, в том числе и над даром. Так что не знаю, девочка, поможет ли ей чужое счастье. Справится ли она с такой силой.
– И как же… – начинаю я, но Хозяин перебивает:
– Нет. Не смей. Я не скажу. И никто здесь не даст тебе ответа, если дорожит жизнью. Какая-никакая, а она у нас есть.
Пока мы говорим, свет тускнеет, сочный травяной шарф будто теряет краски, и покрывающие его цветы осыпаются пеплом. Заметив это, совсем подряхлевший на вид Хозяин снова вскакивает, отчего бруни кувырком летят на пол, и укоризненно качает головой:
– Заболтала старика, вогнала в уныние. И не стыдно? Негодница. А ну, говори, будешь ждать, когда дружок твой сам выберется, или выполнишь пустяковую просьбу?
Я сильно сомневаюсь, что просьба будет пустяковой, но иного выбора не вижу. Принц бы не увяз так глубоко, если бы мог справиться сам.
Так что я поджимаю губы и киваю:
– Второе. Что нужно сделать?
– О, всего-то наведаться к моей соседушке и принести мне яблоко из ее сада. Я тебе даже клубок путеводный дам, не заблудишься.
Обещанный клубок падает мне в руки прямо из воздуха, едва успеваю поймать. На вид – пряжа пряжей, а на ощупь – пучок свежесорванных трав. И пахнет так же.
Я мну пальцами твердые, хрусткие нити и поднимаю взгляд на хитрого старика.
– И кто же ваша соседка?
Он ухмыляется:
– Каменная Дева.
Глава 16. Раз, два, три, четыре, пять
На самом-самом севере Лостады есть уголок, где о тебе очень долго ничего не слышали. Я добралась туда в поисках союзников, но осталась, пытаясь найти в себе решимость вернуться в мир, разоренный твоей жестокостью.
И лишь в свою шестнадцатую зиму, практикуя магию в промерзшей горной пещере, я поняла, отчего твой взор так долго не падал на эти земли.
Ты пока не стала страшнее холода и голода. Тебе пока нечем было сломить суровый северный народ.
Что Принца заберу с собой, я объявляю сразу.
Ведь вряд ли Хозяин леса отпустит его, если я погибну в пути. А еще я почти уверена, что Каменная Дева – это та самая «каменюка», которую Другая опасалась больше прочих отверженных, и идти к ней в одиночку мне совсем не хочется.
Но если первый аргумент я приберегаю для себя, то о втором говорю открыто:
– Если бы забрать яблоко из сада было так просто, вы бы и сами справились.
Хозяин только причмокивает губами и качает головой.
– Я даю слово, что вернусь, если слова в этом мире еще чего-то стоят. Или свяжите меня чарами для надежности.
А вот на это он прищуривается, принюхивается и кивает:
– Хорошо. Обойдемся без чар, но раз с тобой идет друг, возьмешь заодно и моего.
Заслышав уже знакомый писк, я опускаю взгляд и вижу одного из бруни, карабкающегося по моей штанине. Затем он перебирается на рубаху, едва окончательно не оторвав рукав, надорванный лишними, и вскоре устраивается на правом плече.
И все же это мех, а не пух… плотный такой, сероватый мех. Наверное, поэтому и весит бруни немало, хотя с виду совсем кроха.
– Как сорвешь яблоко, – говорит Хозяин, когда мы выходим из дома, – передай бруни, и он вернется ко мне. А еще не смей ничего есть в ее саду. Дева хитра и жестока, обычных ягодок там не растет.
– Очень вдохновляет, – бормочу я, и он смеется.
И тут же расцветает, ступив босыми ногами в траву. В прямом смысле расцветает. Из коричневой кожи его загорелых рук пробиваются листочки да бутончики, в радужных волосах набухают почки, а по лицу и шее ползут вьюнки. Хозяин будто даже становится выше ростом и шире в плечах, и теперь язык не поворачивается назвать его стариком. От земли к нему тянутся длинные толстые стебли, по пути встречаясь, переплетаясь, и зеленым посохом ложатся в крепкую мужскую ладонь.
Тук-тук-тук – бьет Хозяин посохом о землю в такт своим шагам, и я вижу, как почти исчезнувшего в цветочном озере Принца буквально выплевывает на поверхность. И падает он не обратно в трясину, а на твердую почву.