Падает и не встает.
Я подбегаю к Принцу, опускаюсь рядом на колени, трясу его за плечи и, уловив ровное дыхание крепко спящего человека, гневно смотрю на подоспевшего Хозяина:
– Разбудите его.
– О таком уговора не было, – улыбается тот, и мне в ухо визгливо хохочет чудом не свалившийся бруни. – Хотела забрать – забирай такого.
«Не расслабляйся среди отверженных, – напоминаю я себе. – Он может казаться сказочным и милым, а потом посадить тебя в соседнюю с Принцем клетку памяти».
Я стискиваю зубы, встаю и, отступив на несколько шагов, призываю силу. Страшно, что она опять упрется в незримую преграду, но нет: обожающий форму свет толстыми гибкими лозами устремляется к Принцу, ныряет под него, окружает со всех сторон прозрачным коконом, внутри которого тонкой простыней стелется тьма. Ее приходится выпустить почти целиком, настолько мало ее в моих жилах, но иначе свет может обжечь, поранить, навредить…
Когда готовый кокон взмывает над землей, поднимая Принца, я снова смотрю на Хозяина. Без злорадства или гордыни, скорее устало, а в ответном взгляде вижу бездну удивления.
– Маг светотени, – качает он головой. – И ты даже не попыталась меня одолеть, с такой-то силой?
– С какой?
Всегда считала свои силы довольно посредственными и бесполезными в большинстве испытаний. К тому же он не знает, что это вся моя тьма, а остальное где-то летает в облике птицы. Я порой тянусь к ней, осторожно нащупываю мерно бьющееся сердце Кайо и отступаю. Он жив и, кажется, доволен, поэтому пусть и правда остается на месте, как советовала Другая.
– Занятно, – бормочет Хозяин в усы. – Может, и добудешь мне яблочко…
– А прежде вы в успех не верили? – усмехаюсь я.
Он только плечами пожимает, и из покачнувшихся волос с писком вываливаются несколько бруни.
– Всякое случается… Сад совсем близко, всего один лесок миновать, но на этом пути хватает нечисти. Кого только не встретишь…
Действительно, кого только…
– Я встретила двойника, – вдруг выпаливаю, пока не передумала. – Она сказала, что рождена моей сутью, но прежде была кем-то другим. Другими. Она знала все обо мне, показывала прошлое и вела себя как мое… мое…
– Отражение, – заканчивает Хозяин, и изменчивые глаза его вспыхивают солнцами. – И где же она? Где?
– Сначала скажите, кто она такая.
Он щурится, клонит голову туда-сюда, и маленькие человечки качаются на косах, будто матросы на такелаже, и наконец отвечает:
– Королева свезла на остров немало волшебных зеркал. Одно из них разбилось, и ты повстречала его Осколок. Редкость в наших краях. Большая удача, коли готов смотреть в глаза правде. И страшная мука, если нутро твое гнилое, как прошлогодний паданец. А еще… ты задавала ей вопросы?
– Вопросы? – хмурюсь я. – О чем?
– Обо всем. Об острове. О себе. О том, о чем собиралась спросить меня. Зеркала связаны, многое видят и слышат, многое знают. И будучи тобой, Осколок мог и ответить.
А я потратила шанс на всякие глупости. От досады щиплет глаза. Или от необъяснимого, нелогичного чувства потери чего-то важного. Части себя…
– Если бы ты привела ее ко мне, – продолжает Хозяин, – мы бы сразу договорились. Отличный обмен, и не пришлось бы никуда идти.
– Она умерла, – говорю я резче, чем собиралась. – Пожертвовала собой, спасая меня.
Он опускает вмиг потухший взгляд:
– Ну, «умерла» – неверное слово. Впрочем, это делает тебе честь.
– Вряд ли я настолько благородна, – морщусь я.
– Стоило повнимательнее вглядеться в отражение.
И с тихим вздохом он отходит на несколько шагов, снова стучит посохом, и клубок, вырвавшись из моих рук, падает в траву и катится прочь.
Путь его отследить несложно по дрожанию бутонов и сломанным стебелькам, но проводник словно боится быть потерянным, так что порой выпрыгивает на поверхность, крутится в воздухе, машет свободным концом и снова прячется.
Я не прощаюсь с Хозяином, ведь собираюсь сдержать обещание и вернуться, и все же он кричит мне в спину, стоит только оказаться у края поляны:
– Обманешь – и бруни тебя убьет!
Я улыбаюсь, слушая воинственный скрежет крошечных зубов возле уха, взмахом руки посылаю парящего Принца вперед и сама иду следом.
За клубком.
В новый лес.
Хозяин уверял, что «лесок» небольшой и минуем мы его быстро, но пару часов спустя просвета все еще нет. А вот в другом он не соврал – нечисти здесь и правда пруд пруди, встретить можно кого угодно.
Принцу хорошо: он спит в коконе, его не тревожат жадные взгляды из-за кустов и валунов и внезапные столкновения нос к носу с чересчур любопытными существами. Или чересчур голодными. А я разрываюсь между тем, чтобы не уронить его наземь, и тем, чтобы не дать погаснуть свету во второй руке. Он и зверье отпугивает, и путь озаряет, ведь в этом лесу намного темнее, чем в предыдущих. Звезды и луна будто сбежали с небес по каким-то более важным делам, и если бы не странные светлячки, гнездящиеся в кронах деревьев, мир бы погрузился в кромешный мрак.
Шар в ладони тает с каждой минутой – силы мои истощаются… И Хозяин думал, будто я способна его одолеть?
Я невесело хмыкаю, и задремавший на моем плече бруни недовольно ворчит.
А вот когда на тропинку выползла лысая старуха на паучьих лапах и мне пришлось обжечь ее плетью – даже не шелохнулся. И когда я криком и вспышками прогоняла с дороги призрачных детишек с опаленными лицами – тоже.
Когда страх и напряжение так долго сминают ребра, чувства притупляются, и теперь уже кажется, что я не иду, а плыву в полусне, не слишком переживая о том, кто еще выпрыгнет из чащи.
Главное – переставлять ноги. Снова и снова. Раз, два, три…
– Четыре, пять, – заканчивает за меня звонкий девичий голос, и среди деревьев мелькает что-то белое.
– Раз.
– Два.
– Три.
– Четыре.
– Пять, – доносится по очереди с разных сторон.
Я улавливаю еще одну белую вспышку. И еще. Слышу смех. А пустив во все концы световую волну, успеваю заметить, что это несколько девиц в белоснежных сарафанах.
Свет обрывает их голоса, заставляет спрятаться за стволами, но едва волна затихает, как круги на воде, когда брошенный камень идет ко дну, и незнакомки снова начинают считать:
– Раз.
– Два.
– Три.
– Четыре.
– Пять.
– Вышла Ведьма погулять…
– Ведьме темень нипочем…
– Ведьма станет палачом…
– Ведьма Принца стережет…
– Ведьма нечисть обожжет…
Я кручусь на месте, стараясь уследить за мельканием сарафанов и заразительным смехом, но девицы передвигаются слишком быстро.
– Дай нам с Принцем поиграть…
– Принцев нужно целовать…
– Ну же, Ведьма-егоза…
– Мы вернем ему глаза…
– Пошли прочь! – кричу я и из последних сил посылаю еще одну волну, на сей раз желая не ослепить, а навредить.
Свет проносится по чаще золотым диском, спиливая ветви и даже тонкие деревца. И не только – судя по тому, как смех одной из девиц перетекает в визг.
Увы, боль не излечивает от страсти говорить стихами, потому что, едва вокруг снова сгущается тьма, отверженные заводят свою постылую песнь – разве что голоса теперь звучат гораздо злее:
– Раз.
– Два.
– Три.
– Четыре.
– Пять.
– Ведьму надо наказать…
– До смерти защекотать…
– Щекотать…
– Щекотать…
– Щекотать…
Они почти шипят, и, кажется, совсем близко, но как я ни вглядываюсь в застывший лес, как ни распаляю шар в руке, больше не вижу ни сарафанов, ни развевающихся за девичьими спинами длинных волос. А вскоре и шипящие обещания смерти, летевшие из-под каждого корня, из-за каждого куста, затихают. Почти обрываются.
Я поворачиваюсь к Принцу убедиться, в порядке ли он, и застываю под оглушительный визг бруни, который, похоже, первый заметил еще одного вышедшего навстречу местного обитателя.
Кто это, так сразу и не разобрать. Тело у него кошачье, но с тремя хвостами, голова – орлиная и рогатая, и таких длинных и изогнутых спиралями рогов я прежде не видела ни у одного зверя. Но больше всего пугает и поражает полностью прозрачное брюхо, в котором плещется лазурная вода и беззаботно плавают три золотые рыбки.
Зачарованная этим зрелищем, я не сразу замечаю, как один рог меняет форму, словно оплывшая свеча, и юркой змеей заползает к Принцу в кокон. А тот хватается за него как ни в чем не бывало и шепчет мне:
– Не нападай. Это горгобор. Пока он рядом, никто не тронет.
Зверь, дав Принцу секунду подержаться за рог, отступает. Рыбки кувыркаются в воде, бьют хвостами и сияют все ярче.
– И давно ты очнулся? – вкрадчиво спрашиваю я.
– Когда была паучиха, – признается Принц и тут же поднимает ладонь, к которой словно прилипли золотые рыбьи чешуйки. – Прикосновение к горгобору приносит удачу.
– Не в ближайшие минуты, – говорю я и развеиваю кокон.
Парил он не то чтобы на огромной высоте, но падение явно болезненное. Принц охает, с трудом садится, держась не позолоченной рукой за спину, и обиженно кривит губы:
– Я, между прочим, не прохлаждался, а вызывал нам защитника. – Он кивает на зверя. – Нельзя было отвлекаться.
– И как же ты его вызывал?
Я в ту сторону стараюсь не смотреть, настолько дико выглядит это озерное брюхо. Ни собственный двойник, ни лишние, ни старуха-паучиха и кровожадные детишки не пугали меня так сильно. И вместе с тем свет мой словно тянется к горгобору, признает в нем старшего брата и защитника и сам собою впитывается в кожу.
Без шара в ладони становится нервно и неуютно, и я прячу руки за спину.
– По легенде, его создал один из древних королей Олвитана, жаждущий ни в чем не знать поражений. – Принц с кряхтением поднимается и предупреждающе вскидывает подбородок, едва я делаю шаг, чтобы помочь. – Но зверь получился слишком умным и сбежал. В сказках говорится, что любой, в ком есть королевская кровь, может воззвать к горгобору, находясь в его лесу. И поскольку всех отверженных и просто странных существ согнали сюда, я решил…