Он задумчиво вертит головой, к чему-то прислушивается и, наконец, указывает в нужную сторону. Я иду туда, стараясь не смотреть на другие деревья и изо всех сил заглушая разрастающийся голод, но вот рука бруни опускается.
– Пришли? – Я смотрю вверх, и в густой листве этого дерева не видно ни одного плода, а лестницы рядом нет. – Что дальше?
Бруни закатывает глаза и изображает стук в дверь, молотя крошечным кулаком по воздуху.
Я стучу по стволу.
И через мгновение и правда вижу яблоко. Спелое, наливное, оно само спускается ко мне на изогнутой ветви и застывает перед лицом, мол, полюбуйся на меня, разве не такое чудо ты искала. Вот только мне не до самовлюбленных фруктов. Они и так меня чуть не зачаровали, а там Принц один на один с Каменной Девой, там наши друзья, плывущие в Олвитан, там ты…
Я протягиваю руку.
Яблоко на ощупь холоднее льда – кончики пальцев немеют. Но я все же срываю его, и это оказывается самым легким, что я делала в жизни. Ветвь тут же исчезает из виду, а я разглядываю блестящие алые бока и недоумеваю:
– Столько шума…
Бруни отзывается привычным писком.
Он уже ползет по моей руке, нетерпеливо протягивая собственные к яблоку. Я усмехаюсь, ссаживаю его на землю и, опустившись рядом на колени, вручаю долгожданный трофей.
– Передай Хо…
Бруни и яблоко исчезают с легким хлопком прямо на середине слова, и в тот же миг клубок, который я все еще носила с собой, рассыпается сухой соломой.
Я вытряхиваю ее из кармана. Смотрю на правую ладонь, в которой держала яблоко, – холод и немота расползаются все дальше, но кожа выглядит обычной… Затем оглядываюсь, нахожу колонны под облаком – как-то слишком далеко – и бегу.
Сейчас главное – выбраться отсюда вместе с Принцем, остальное подождет.
Я уже вижу и трон на возвышении, и две фигуры – одну высокую и широкоплечую, а вторую серую и обманчиво хрупкую. Они стоят близко, лицом к лицу, и вдруг Принц падает.
Сначала на четвереньки, пытаясь отползти от Девы.
Потом заваливается на бок. Переворачивается на спину. Изгибается речным мостом и кричит.
Я бегу так быстро, что уже не чувствую ног, но этого все равно недостаточно. Когда я опускаюсь перед Принцем на колени, голос его уже сорван до хрипа, напряженное тело вытянуто струной, а из-под повязки сочится кровь.
Мне страшно к нему прикасаться, и пальцы мои застывают над бешено бьющейся жилой на его шее.
– Я бы не стала, – равнодушно замечает Каменная Дева. – Не этой рукой.
– Что?
Я смотрю на руку и убираю ее подальше от Принца. Значит, не показалось, и немота эта неспроста.
Плевать, плевать, все потом.
– Что ты с ним сделала? – спрашиваю я, обернувшись к Деве.
Она пожимает плечами, улыбается.
– Прости, мы провели обмен без тебя. Все по-честному. Чары горгобора за… глаза.
О нет.
Я дергаюсь к ней, чувствуя, как срывается с цепи тьма. Как несется по венам и пульсирует под кожей свет. Я готова выпустить их, натравить на проклятую статую, разнести ее в пыль, но не успеваю даже подняться – Принц хватает меня за запястье.
Слава богам, за левое.
– Не надо, – хрипит он. – Может… это и есть… моя удача… Я… воспользовался…
Дева хохочет и встряхивает внезапно живыми, не каменными волосами. Золотистые кудри рассыпаются по плечам, ниспадают до тонкой талии, искрятся в лучах света. И я вижу запутавшиеся в них чешуйки, что еще недавно украшали руку Принца.
– Им нельзя верить, – шепчу я ему. – Никому. Нельзя. Ты в детстве сказок не читал?
Он вымученно улыбается и поглаживает большим пальцем мое запястье.
– Я должен тебя увидеть.
– Зачем?
– Должен… знать… что ты правда… жива. – Принц тяжело сглатывает и, отпустив меня, поворачивает голову набок. – Сними повязку.
Одной рукой развязывая узел, я не отрываю взгляд от его лица и вижу, как избороздившие кожу струйки крови словно впитываются обратно. Как исчезают тонкие паутинки шрамов, что прежде виднелись из-под ткани. И когда алая лента соскальзывает наземь, я всхлипываю, глядя на совершенно чистые опущенные веки и дрожащие от напряжения пышные ресницы.
– Посмотри на меня, – прошу я.
И Принц открывает глаза.
Бледно-голубые, словно затянутые мутной пеленой.
Глаза слепца.
Глава 18. По-прежнему
За три года после твоего «спасения» я побывала и в баматийской сельве[11], и в лостадских снегах. Я зализывала раны и мечтала о твоем свержении, но если быть честной, то… попросту пряталась.
От тебя, от себя, от боли и правды, которая впивалась в сердце оголодавшим хищником всякий раз, как до моих убежищ долетали отголоски твоих деяний.
Но именно ты заставила меня вернуться. Что бы ни произошло, какие бы пропасти меж нами ни разверзлись – меньше всего на свете я хотела, чтобы ты сочла меня трусихой.
Принц настолько раздражающе спокоен, что его хочется встряхнуть. Поднявшись, он даже умудряется усмехнуться, в то время как мне все еще с трудом удается сдерживать силу. Какой бы невеликой она ни была – Дева все же может лишиться пары осколков каменной плоти…
– Забавно, – вдруг произносит Принц, огладив кончиками пальцев исцеленную кожу вокруг глаз. – Значит, слова о ненависти ко лжи тоже ложь. А ведь я почти поверил…
– Что?! – Дева, успевшая подняться на несколько ступеней к трону, разворачивается и глядит на нас сверху вниз. – Я не лгунья!
Ветер, словно призванный этим криком, подхватывает и раздувает ее ожившие волосы, и одна из золотистых прядей вдруг застывает в воздухе серой спиралью. Каменной змеей в прыжке. На ступеньку медленно опускается выпавшая из волос побледневшая чешуйка.
– Нет, не лгунья, – совсем тихо повторяет Дева, осторожно ощупывая голову, и вздыхает с облегчением. – Я обещала вернуть глаза и вернула.
– А твоя сестра обещала, что ты встанешь и пойдешь, – напоминаю я.
– Не сравнивай! – снова взвивается она, но тут же спохватывается и изображает улыбку: – Не сравнивай… Я вернула именно его глаза. Не знаю, отчего они слепы, меня это не касается.
– Конечно. Какое дело отверженным чудовищам до бед смертных, – бормочу я, но Дева слышит.
Она все слышит. И я почти хочу, чтобы она напала, потому что тогда смогу с чистой совестью ударить в ответ.
– Я. Не. Лгунья, – чеканит Дева, шагая вниз по ступеням в такт словам. – Не. Чудовище.
Лицо и тело ее идут трещинами, волосы извиваются за спиной встревоженными кобрами. Наконец она снова замирает перед нами и протягивает вперед стиснутый кулак.
– Я ваша добрая фея. – Губы ее кривятся. – Не благодарите.
А затем Дева разжимает пальцы, и нам под ноги падают два светящихся зернышка.
Они тут же уходят под каменные плиты, точно под воду, и через мгновение прорываются обратно двумя зелеными стеблями, такими толстыми, что человеку не обхватить.
Принц реагирует даже раньше меня, словно наверняка знает, откуда ждать удар… как на корабле. Он отскакивает назад и, дернув меня следом, загораживает собой, чтобы защитить от острых осколков пола. Каменное крошево накрывает нас дождем, стебли все растут и растут, изгибаясь, разветвляясь, переплетаясь и выстраивая вокруг нас плотную стену, и в конце концов смыкаются над головами непроницаемым куполом.
Я жду, мысленно отсчитывая секунды и минуты, но больше ни один отросток не шевелится и не рвется в бой. Мы с Принцем, как пойманные пауки, сидим под неподвижной растительной чашкой.
Он первым распрямляется и протягивает руку к стене, но не касается ее.
– Тут какие-то чары, – говорит шепотом.
– Я догадалась.
Я тоже встаю, отряхиваюсь от каменной пыли и несколько раз сжимаю и разжимаю правую ладонь. Немота расползлась уже до самого локтя, кожа будто натянулась, а кончики пальцев потемнели. Я едва чувствую руку.
– Я не о том, – снова подает голос Принц. – Они что-то… излучают… Прямо сейчас. Все вокруг светится.
Я подхожу поближе к куполу, приглядываюсь и уже собираюсь призвать свет, когда вдруг тоже замечаю. Я не вижу магию, как Принц, но вижу мельчайшую голубую пыльцу, что осыпается со стеблей, застывает в воздухе, липнет к коже… И отмахиваться бесполезно – она повсюду. Она разгоняет мрак. Похоже, мы даже дышим ею и ее же выдыхаем обратно.
– Как думаешь, «добрая фея» могла посадить нас в клетку с ядом? – спрашиваю я.
– От добрых фей всего можно ожидать.
– Что ж, значит, будем выбираться. Отойди подальше.
Принц послушно отступает к противоположной стене, а я, призвав силу, пытаюсь рассечь ею стебли, словно лезвием. Свет тут же принимает форму клинка, но от удара крошится и рассыпается, не оставив на куполе ни царапины. Я пробую снова и снова, бью по стене плетью и молотом, даже тьмой – результат один. Стебли не поглощают мою силу, но разрушают ее.
– Да что же вы такое? – бормочу я и, забывшись, упираюсь в купол правой рукой.
И с ужасом наблюдаю, как от моих бесчувственных пальцев по нему волной расходится серость. Будто я высасываю из зелени краски. Будто… превращаю живое в мертвое. В камень.
Я отшатываюсь – и волна замирает. Теперь передо мной большое темное пятно. Серая клякса. Мне не хочется, но приходится потянуться вперед, постучать по нему костяшками, убедиться.
Стебли и впрямь окаменели. Под куполом разносится глухой стук.
– Что ты делаешь? – спрашивает Принц.
– Убиваю.
Я снова прижимаю ладонь к стене, жду, когда клякса станет шире, разрастется во все стороны, а потом бью по ней светом.
Камень он рассекает как масло, легко и беспрепятственно, и несколькими точными ударами мне удается пробить проход.
– Мы уже не в саду, – говорю я Принцу, глядя на раскинувшийся по ту сторону лес.
Снова лес. Густой и мрачный, так крепко сросшийся, сцепившийся черными ветвями, что ни одной тропы не отыскать.
– Пахнет болотом, – замечает Принц, высовываясь в проем.