А потом я вижу стену и понимаю, что врата – и впрямь единственный путь. И удивляюсь, как не заметила этот костяной частокол еще ночью: белый, пронзающий небеса, он наверняка просматривается из любой точки города.
Чем ближе мы подходим, тем яснее становится, что эти бесконечно длинные заостренные столбы, чуть изогнутые к сердцу города, отнюдь не вкапывали в землю, скорее они выросли из нее. Словно костяные деревья. Или клыки, готовые сомкнуться над Внутренней Аброй и дворцом.
Обрамленные золотом арочные черные врата в три человеческих роста тоже заметны издали, как и свернувшееся перед ними чудовище, а вот пара твоих верных солдат совсем теряется на этом фоне. Так что когда они вдруг выходят из тени и преграждают нам путь скрещенными секирами, я от неожиданности замираю и цепляюсь за Принца. Он тоже останавливается.
Так вот они какие, прихвостни Экзарха с отрезанными языками, о которых предупреждала Искра. Бледные, темноволосые, почти безликие – похожие на размытые дождем портреты вроде бы молодых людей, но черты до того смазаны, что не скажешь наверняка. По левой стороне их черных мундиров вьется узор – пять золотых прядей на каждого.
Они смотрят на нас светящимися зеленью глазами и вытягивают свободные руки с выставленными указательными пальцами.
Понять безмолвный жест несложно.
«По одному».
– Нет, мы пойдем вместе, – отвечаю я и вижу, как изгибается за их спинами огромный чешуйчатый страж.
Цвет его, цвет мха и гнили, течет и меняется в лучах рассветного солнца – это то почти прозрачный изумруд, то ведьмовское зелье, то болотный ил. Змей ползет, но не двигается с места, только затягивает и ослабляет узел длинного тела, и наконец из-под его изогнутых арок одна за другой высовываются все пять голов.
– Про…
– Пус…
– Тить… – по очереди шипят три из них, и солдаты в тот же миг расходятся, беспрекословно, без раздумий, лишь звякнув напоследок секирами.
– Вы точно знакомы, – бормочет позади Искра, а Принц крепче стискивает мою здоровую руку.
– В кои-то веки я рад, что слеп…
Да, я бы тоже не отказалась ослепнуть, ибо облик стража, его увенчанные острыми гребнями головы, покачивающиеся над запутанным узлом тела, пробуждают не самые приятные воспоминания.
«– Почему их пять?
– Чтобы связно говорить. Одной голове нужен перерыв после каждой гласной. Это так раздражает…»
– Я…
– Ску…
– Чал… – выдыхает змей тремя пастями, пока мы медленно к нему приближаемся.
Мы с Принцем первые, а следом Искра, Охотник и Волк.
– Вы…
– Рос…
– Ла…
– Мы хотим пройти в город! – почти кричу я в ответ, потому что страж тоже будто подрос и на такой высоте головы явно не услышат обычную речь.
– За…
– Гад…
– Ки… – оживляются они, танцуя на ветру, а парочка даже спускается пониже, пощелкивает языками перед нашими лицами.
– Иг…
– Ра…
– Ра…
– Ра…
– Ра…
– Мы готовы, – говорит Принц.
– Что ж-ж-ж-шшшшшшш…
– Мно…
– Го…
– Пут…
– Ни…
– Ков…
– Три…
– Воп…
– Ро…
– Са…
– О…
– Дна…
– О…
– Шиб…
– Ка…
– Ни…
– Кто…
– Не…
– Прой…
– Дет…
Головы молниеносно подхватывают слоги друг за другом, поэтому речь их вполне плавна и понятна, разве что разные голоса сбивают с толку. Голоса, украденные у людей. Молодые и старые, мужские и женские, искаженные змеиными пастями, стражу они все равно не подходят.
– Согласны, – отвечаю я за всех, потому что выбора нет, и стискиваю обмотанную тряпкой каменную руку, которую так хочется пустить в дело…
Думаю, ты бы оценила статую змея перед вратами. Вот только что-то подсказывает, что живым его можно считать весьма условно, а значит, проклятье бесполезно.
– А обсуждать версии можно? – тихо спрашивает Охотник почему-то у меня.
Я гляжу на него через плечо:
– Сейчас и узнаем.
– Первая… первая… – прерывает нас шипение змеиных голов.
Они вновь пускаются в танец, исчезая в переливающемся подвижном узле и выныривая из новых просветов.
– Ее боится стар и нов,
И рыцарь, и батрак.
Лишь тем, кто с нею заодно,
Неведом этот страх.
Голоса сливаются в единую песнь, и трудно отличить, какая голова какой слог произносит. В какой-то миг кажется, что все они говорят одновременно, пусть даже это невозможно.
– А ты еще русалок ругала, – ворчит Принц, чуть склонившись к моему уху, и я фыркаю.
Не только из-за его замечания, но и потому, что знаю ответ. Ты сама его подсказала.
Мертвое бессмертно, а вот остальным от этого страха никуда не деться.
– Смерть, – шепчет Волк, тоже догадавшись.
– Смерть! – говорю я громко, игнорируя задушенный возглас Искры за спиной.
– Верно-о-о-ош-ш-ш-ш, – шипят головы и тут же выдают следующую загадку:
– Король с девицей поиграл,
Король ребенка нагулял
И выгнал. А она весь срок
Все рвется к замку на порог
И ходит-бродит ночью, днем…
Что будет с этим королем?
Я моргаю, растерянно смотрю на остальных, но лица у них такие же недоумевающие.
– Он умрет? – предполагает Искра шепотом, чтобы страж не услышал. – Рано или поздно, с участием девицы или нет. Все умирают.
– Кроме тех, кто со смертью заодно, – напоминает Принц про первую загадку.
Я киваю, бормочу:
– Он станет отцом… – Но тут же сама себя оспариваю: – Нет-нет-нет, не то.
Столько слов, и все ради путаницы. Здесь дело не в девице, а в тебе. А значит, важен лишь король и его проступок. Самый страшный, с твоей точки зрения, брошенное дитя. И наказание за подобное тоже полагается самое жестокое, в твоем же понимании.
«Они не боятся пасть в битве или быть отравленными коварными друзьями и любовницами. Не боятся боли и потерь. Королей страшит лишь одно – забвение».
– Я знаю, – говорю вслух и добавляю уже громче, для змея: – Он будет забыт.
– Помнишь наши игры, – недовольно тянет он. – Не растеряла остроту ума…
– Объяснишь потом, в чем тут логика, – шепчет Принц. – Я заинтригован.
А я качаю головой, сомневаясь, что во всем этом есть логика. Да и ума особого здесь не надо – достаточно знать тебя. Одно время я верила, что ты придумала лесные забавы со змеем и загадками, потому что искала понимания. Хотела раскрыть мне образ своих мыслей. Но нет, все было затем, чтобы заставить меня думать так же. Извратить, изломать мое нутро.
Вероятно, тебе бы удалось, не запрети мама те прогулки.
– Пос-с-следний, – шипит змей, вырывая меня из размышлений, – последний вопрос-с-с. Цените доброту. Вас пятеро, и загадок могло быть пять…
– Угу, сейчас паду ниц в припадке благодарности, – бормочет Искра.
Я не оборачиваюсь, но уверена, что Волк на это закатывает глаза. Он так реагирует почти на каждую ее реплику, но думать об их странных отношениях совершенно некогда. Страж продолжает:
– Пусть голод мне не господин,
Но плоть слаба и сладок грех…
У вас их сотня штук на всех –
Откроет путь всего один.
И с последним звуком головы застывают на длинных изогнутых шеях, будто я все же коснулась их проклятой рукой, и только толстый чешуйчатый хвост, торчащий из узла, все метет и метет пыльную землю.
Я выдыхаю и по очереди смотрю на Принца, Волка, Искру, Охотника. На лицах их понимание и неверие одновременно. Да, загадка проста как пять… нет, как сто наших пальцев, один из которых нужно скормить стражу в уплату за открытие врат.
Принц стискивает зубы и протягивает в круг растопыренную ладонь.
– Только указательный не трогайте, еще пригодится тыкать в неугодных…
– Спятил? – Искра шлепает его по руке и оставляет в круге свою. – Слепой и беспалый – это перебор. А мне не повредит особая примета.
– Дура, – рычит Волк, отталкивает ее и, разумеется, тянет вперед кулак с выставленным мизинцем.
Хоть кто-то знает, чего готов лишиться.
Я сглатываю:
– Вы извините, но это мой бой и…
Искра хохочет, запрокинув голову:
– Ой, не могу, серьезно? Одна рука каменная, а тебе все мало? Чем биться-то собралась, вояка?
Звук стали, рассекающей плоть и кость, мы узнаем сразу и все смотрим на Охотника, который уже вытирает кинжал о штаны, прижимая к груди окровавленный левый кулак. В пыли у его ног лежит отрезанный палец.
– Только покормите эту тварь сами, – бормочет он побелевшими губами и слегка покачивается, убирая оружие в ножны на поясе.
Думаю, если б не эта неприкрытая слабость, Искра бы ему врезала – такой гнев плещется в ее глазах. Но она лишь стискивает на мгновение плечо друга, ругается сквозь зубы и, наклонившись, подбирает палец. Затем к ним подходит Волк и прижимает к ране ребро ладони – явно раскаленной, потому что Охотник шипит не хуже стража, а до нас доносится запах жженой плоти.
– Какой хоть оттяпал? – тихо спрашивает у меня Принц.
Я приглядываюсь:
– Безымянный.
– Ловко. Был у меня один друг…
Выслушать еще одну поучительную историю мне не дают: с воинственным кличем Искра выскакивает вперед и швыряет подношение прямиком в среднюю голову.
Та подхватывает палец на лету, и тут уже все пять голов отмирают и шипяще смеются на разные голоса.
– Отваш-ш-шный смертный. Виной гонимый… Вкус-с-сная вина…
– Ты получил, что хотел! – кричит Искра. – Открывай ворота.
– Как пош-шелаете…
Страж не отползает в сторону, как я ожидала, лишь сворачивается в еще более сложный и многослойный узел, пряча головы и хвост, зато безмолвные солдаты, о которых я успела позабыть, вдруг оживают. Строевым шагом они обходят его с двух сторон и, добравшись до врат, синхронно замахиваются секирами.
Сверкающие лезвия одновременно вонзаются в костяные столбы, примыкающие к черным створкам, и в тот же миг те с громким скрипом начинают открываться.
– Топ-топ-топ-топ-топ, – приглушенно произносит страж, изгибаясь дугами, пока мы вслед за солдатами обходим его по кругу. – Берегитес-с-сь пса о двух ногах. С-с-сердце его с-с-съедено. Руки его длиннее ее волос-с-с.