— По моему ощущению, я вижу все, что есть в палате. Я понимаю, раз ты здесь, значит я вижу не все, но ощущение у меня такое.
То, что я воспринимаю, и то, что считаю верным, устроили в моем сознании бой не на жизнь, а на смерть, вызывая ужасную головную боль. А может, мне просто нужен огромный стакан кофе.
— Ладно, давай попробуем стимуляцию. Ты вот это чувствуешь?
— Да.
— На что похоже ощущение?
— На постукивание.
— Хорошо. По чему я стучу?
— По тыльной стороне моей ладони.
— Какой ладони?
Я смотрю на свою правую руку.
— По левой?
— Хорошо. Теперь попробуй посмотреть туда, где я стучу.
Я смотрю вниз. Обидно, мой живот выпирает так далеко. Я-то надеялась, что поскольку съедаю, по-видимому, только половину еды со своей тарелки, то, пока тут лежу, сброшу хоть пару фунтов. Даже на самой причудливой диете в моей жизни я, похоже, не уменьшаюсь в объемах.
— Сара, ты тут? Посмотри туда, где я стучу.
— Я больше этого не чувствую.
— Ладно, сменим способ. А сейчас?
Я вижу, как что-то движется по краю палаты, но это что-то слишком размыто и неустойчиво, чтобы его идентифицировать. Потом вдруг оно попадает в фокус.
— Я вижу твою руку!
— Посмотри еще раз.
— Я вижу, как твоя рука двигается вверх-вниз.
— Замечаешь в руке какие-нибудь особенности?
Особенности в руке. Посмотрим-ка. Было достаточно трудно даже увидеть и опознать ее, а теперь Хайди хочет подробностей. Я напрягаюсь как могу, чтобы удержать ее движущуюся руку в поле зрения, посылая свое внимание так неприятно далеко на периферию, что появляется ощущение, будто я пытаюсь описать что-то на собственном затылке. Я уже готова сдаться, когда замечаю, что на руке надето кольцо с бриллиантом «изумрудной» огранки и часы от «Картье».
— Господи, это же моя рука!
— Отличная работа, Сара.
— Я вижу свою левую руку!
Я напоминаю себе Люси, объявляющую всем, что сама завязала шнурки.
— Хорошо. А теперь скажи, какое время показывают твои часы?
А, да. Цель. Я уже так близка к кофе, что почти ощущаю его вкус во рту. Узнать время. Но пока я поздравляла себя с тем, что вижу свою левую руку, и предвкушала близкую награду, случилось ужасное: моя левая рука пропала. Я пытаюсь проделать то же, что и в прошлый раз, чтобы снова ее увидеть, но я искала, не следуя определенной методике, и, похоже, не могу повторить эксперимент. Рука просто волшебным образом появилась. А теперь исчезла.
— Я потеряла свою руку.
— Ничего-ничего, все нормально. Такое бывает. Твоему мозгу будет трудновато удерживать внимание на левой стороне, но мы поможем тебе научиться.
— Полагаю, мне лучше теперь носить часы на правой руке.
— Отлично, и как ты будешь их надевать?
Я смотрю на правое запястье и осознаю всю невозможность этого подвига.
— Моя мать?
— Думаю, лучше продолжать носить их на левой. Это будет для нас хорошим упражнением. И да, я знаю, твоя мама приехала, чтобы помогать, и сейчас это очень кстати, но просить ее делать все за тебя — не лучшее долгосрочное решение.
Не могу не согласиться.
— Но было бы приятно знать время, — говорю я.
— А если посмотреть на телефоне? — предлагает Хайди.
Я бы с удовольствием посмотрела время на телефоне, но я его не видела с самой аварии, потому что Боб мне его не отдает. Я постоянно прошу его принести мне телефон: у меня там календарь и электронная почта. И все контакты. Та же информация хранилась и в моем ноутбуке, но он погиб в аварии вместе с «акурой». Так что сотовый нужен мне позарез.
Но когда я поднимаю этот вопрос, Боб увиливает. «Ой, я не могу его найти. Ой, забыл. Ой, привезу его завтра». Ой, да все понятно. Боб не хочет, чтобы я тратила время на работу, пока здесь лежу. Считает, что мне нужно выбросить работу из головы и бросить все свои умственные силы на выздоровление. К тому же он полагает, что, если я начну делать что-то по работе, это меня только утомит и расстроит, а лишние стрессы мне сейчас ни к чему.
Хотя до некоторой степени я с ним согласна и работаю изо всех сил над каждым заданием, которое медсестры и терапевты просят меня выполнить, здесь, в «Болдуине», у меня куча свободного времени. Три часа в день у меня занимает какая-нибудь терапия. И еду тоже можно считать возможностью потренироваться. К примеру, Марта всегда прячет мой десерт на левой стороне подноса (и когда я не могу его найти, моя мать, добренькая потакательница, извлекает его из небытия и отдает мне). Так что если считать еду, то это будет еще плюс два часа. Но это все. Пять часов в день. Я бы легко могла впихнуть в график несколько писем и телефонных звонков, не особенно перенапрягаясь. Несколько звонков в день могли бы даже уменьшить уровень стресса.
— Боб не отдает мой телефон, — жалуюсь я.
Хайди поворачивается к креслу:
— Это он?
— Да! Где ты его взяла?
— Он лежал на столике слева от тебя.
Боже мой! Интересно, как долго он прятался в черной дыре рядом со мной? Подозреваю, Боб оставил его там с мыслью: пусть пользуется, если найдет.
— Вот, — говорит Хайди, вручая мне давно потерянного друга. — Ты не узнала время, но нашла свою руку и на несколько секунд увидела часы. Я сейчас схожу вниз и принесу тебе кофе.
— Правда?
— Ну да. Какой?
— Ванильный латте. Самый большой.
— Считай, он твой. Да и я с удовольствием выпью еще стаканчик. Начнем с кофе в реабилитации и постепенно доберемся до вина в моей гостиной. Идет?
— Идет.
— Отлично, вернусь через минутку.
Я слышу, как открывается и закрывается дверь, и остаюсь в палате одна. Мама в торговом центре, Хайди добывает кофе, я вернула себе телефон и на несколько кратких мгновений увидела свою левую руку. Я улыбаюсь. Может быть, я еще и не здорова, но вполне можно сказать, что мне уже немного лучше, чем «не особенно хорошо».
Итак, с чего начнем? Пожалуй, позвоню-ка я Джессике и узнаю, что у них происходило после моей аварии. Потом Ричард. Нам нужно придумать, как мне эффективнее всего работать отсюда. Затем Карсон. Не терпится услышать их голоса. Я нажимаю кнопку питания, но ничего не происходит. Я нажимаю снова и снова — ничего. Батарея разрядилась.
И я понятия не имею, где зарядка.
Глава 12
Матери нет уже целую вечность. Понятия не имею, что ее так задержало. Странно хотеть, чтобы она вернулась. Я перестала бросать монетки в этот колодец давным-давно. Но вот она я, сижу на больничной койке, говорю «привет» Джессике и Ричарду, пытаясь вести себя как обычно, и желаю, чтобы моя мать побыстрее приехала. Мне необходима эта чертова шляпа.
Джессика вручает мне огромную и тяжелую коробку шоколадной помадки с арахисовым маслом, садится в кресло матери и спрашивает, как у меня дела.
Своим фирменным будничным тоном «ничего особенного» я уверенно говорю:
— Хорошо. Гораздо лучше. — И благодарю Джессику за помадку.
Предлагаю им, но оба говорят:
— Спасибо, нет.
Я зарываюсь в коробку, вытаскиваю самый толстый кусок и сую в рот целиком. Большая ошибка: теперь я не могу начать разговор с полным ртом шоколада и арахисового масла, а Джессика и Ричард тоже ничего не говорят, просто смотрят, как я жую. Молчание становится тяжелым и еще более неудобным, чем гигантский кусок помадки у меня во рту. Я стараюсь жевать побыстрее.
Вид у меня, судя по выражению лица Джессики, не особенно хорош. Послеоперационные рубцы, кровоподтек, совершенно лысая голова. Я оживший персонаж фильма ужасов, и Джессика отчаянно жаждет уткнуться лицом в чье-нибудь плечо. Хорошие манеры не позволяют ей отвернуться, но скрыть, что мой вид ее пугает, не получается. Я-то надеялась создать совсем иной образ: уверенности, выздоровления и готовности к работе. Где, черт побери, мать со шляпой? Я наконец проглатываю помадку.
— Огромное вам спасибо, что пришли. Мне надо было выйти на связь, но у меня не было телефона, а ноутбук не пережил аварию. Если вы пришлете мне новый, то я запросто смогу работать отсюда.
— Не беспокойся о работе, Сара. Мы обо всем позаботимся, пока ты не вернешься, — говорит Ричард.
Джессика кивает, сквозь ее слабую вежливую улыбку проступают отвращение и ужас.
— Но мне же нужно вести набор. Сейчас решающий момент. Мой почтовый ящик, наверное, уже лопается.
— Мы перенаправили всю твою почту Джессике и Карсону. Пусть они справляются с решающим моментом, — говорит Ричард.
— Да-да, не волнуйся, — кивает Джессика с настолько встревоженным видом, насколько это возможно для человека.
Разумеется, им пришлось перенаправить всю мою почту, — более чем логично. Они не знали, как долго я буду вне игры, а решения ждать не могут. Это здесь, в «Болдуине», время может стоять, как окаменелый лес, но в «Беркли» оно — стремительный бурный поток.
— Знаю, физически я еще не могу вернуться в офис, но не вижу причины, почему бы мне не работать отсюда, — говорю я Ричарду, глядя на Джессику.
Погодите-ка. Я говорю с Ричардом, но смотрю на Джессику. Я только что осознала, что не вижу Ричарда. Должно быть, он стоит справа от Джессики и слева от меня. Поразительно! Я мысленно представляю Ричарда: стройный, почти тощий, рост шесть футов два дюйма, волосы цвета перца с солью, карие глаза, синий костюм, красный галстук, ботинки с дырчатыми накладками. Стройность — это недавнее приобретение. Из чуть более давнего банка памяти я могу извлечь образ Ричарда и до развода: фунтов на пятьдесят тяжелее, розовое мясистое лицо, брюшко размером со среднюю дыню, костюм большего размера, тот же красный галстук. Воображаю себе содержимое холодильника в его холостяцких апартаментах в «Ритце»: упаковка «Короны» на шесть банок, пара-тройка лаймов, кварта просроченного молока. Я пытаюсь мысленно увидеть его костистое лицо и гадаю, неужели он выглядит хотя бы вполовину таким же выбитым из колеи, как Джессика.
— За всем следят, Сара, — произносит голос Ричарда.
— А что с ежегодной аттестацией?