Мы с Бобом вчера по-идиотски перепили кофе. Я ходила по малой нужде по меньшей мере дюжину раз, включая три раза на необходимых заправках по пути до Кортленда (Боб был готов надеть на меня подгузник), и лежала с открытыми глазами, чувствуя, как кофеин все еще бродит по жилам, не в силах унять сумбурные мысли еще несколько часов после того, как должна была крепко спать. Но оно того стоило.
Поскольку мы оба не могли перенести выходных без нашего нового детища, то привезли «Импрессу» с собой в Вермонт. Но к сожалению, забыли привезти кофе в зернах, а ближайший магазин, который продает кофе, достойный прикосновения «Импрессы», находится в Сент-Джонсбери, в двадцати милях к югу. И поэтому, при том, как я хочу выпить еще один великолепный латте макиато и вдохнуть богатый и успокаивающий аромат, растекающийся по всему дому, сегодня утром самый быстрый путь к чашке кофе (и облегчению кофеин-абстинентной головной боли, шурупами ввинчивающейся в мои виски) — это съездить в кафе «Би-энд-Си».
— Мама! — кричу я через правое плечо в кухню за моей спиной, где она моет посуду. — Можешь съездить в «Би-энд-Си» и привезти мне большой обезжиренный латте?
Мать приехала за нами вчера вечером на своем «фольксвагене», чтобы у нас была под рукой машина, когда Боб уедет на неделю.
— Это в деревне?
— Да.
Здесь все в деревне. В Кортленде всего один светофор, а несколько проселочных дорог ведут или в деревню, или в горы, или на шоссе. А сама деревня — лишь короткий отрезок Мейн-стрит, усеянный в основном семейными лавочками, продающими лоскутные одеяла, чеддер, помадку и кленовый сироп. Кроме того, в деревне имеется магазин спорттоваров, единственная заправка, церковь, библиотека, пара ресторанов, художественная галерея и кафе «Би-энд-Си». Моя мать пробыла здесь меньше суток, но уже вроде освоилась, даже без навигатора Боба. Кафе смог бы найти и пятилетний ребенок. Черт, даже тридцатисемилетняя тетка с синдромом игнорирования левой стороны, наверное, смогла бы доехать без происшествий в деревню и обратно.
— С тобой без меня все будет в порядке? — спрашивает мать.
— Все будет со мной хорошо. Это же всего несколько минут.
Она мнется, сомневаясь.
— Я читаю газету. Линус спит. Все со мной будет в порядке.
— Ладно, — говорит мать, — я скоро вернусь.
Я слышу, как закрывается дверь, а потом ее машина отъезжает от дома. Я улыбаюсь, зная, что получу истекающий паром горячий стакан с кофе через несколько минут. И через те же самые несколько минут Чарли и Люси, вероятно, начнут дневное занятие, а Боб поедет на подъемнике на вершину горы. К своему удивлению, я не чувствую ни малейших признаков зависти. Вид с Маунт-Кортленд на заиндевелые верхушки деревьев, величественные Зеленые горы, скованные льдом озера и холмистую долину внизу поражает воображение. Омытый светом раннего утра, весь мир с вершины кажется тихим, мирным и спокойным. Роскошным. Я попаду туда. Непременно.
Но сейчас, пока Линус спит, а все остальные уехали, тихо, мирно и спокойно и здесь. Я смотрю на улицу через раздвижные стеклянные двери, выходящие во двор, — три акра просторного луга, упирающегося в заповедный лес. Зигзаг следов какого-то животного — возможно, оленя — пятнает в остальном нетронутое ровное покрывало снега. Здесь нет забора, не допускающего на участок диких животных, или ограждающего детей от мира, или перегораживающего панораму. Дом ближайших соседей можно увидеть только от входной двери и только когда опадают все листья с кленов. Жизнь здесь уединенная, спокойная, просторная. Роскошная.
Я читаю эту газету уже шесть дней. Теперь я добралась до раздела «Воскресный бизнес» — последнего. Аллилуйя. Если совсем уж начистоту — я не прочитала каждое слово в каждом предыдущем разделе. Я прочитала большую часть статей на первых полосах, и это заняло все воскресенье и большую часть понедельника. Колонки плотные и трудные для восприятия, они обычно посвящены событиям национального и международного масштаба, нищете, коррупции, катастрофам и политике перекладывания ответственности. После прочтения я чувствую, что нашпигована информацией, но необязательно — что потратила силы не зря.
Я полностью пропустила раздел «Спорт». Меня совсем не интересуют НФЛ, НХЛ, НБА, Н-что-то-там-еще, и никогда не интересовали. Я никогда не читала спортивные страницы и не собираюсь сейчас начинать только потому, что, как перфекционистке первого типа, мне приспичило доказать, что я могу прочитать всю воскресную газету. Я пропустила также обзоры книг (поскольку газета и сама по себе достаточно трудна) и «Стиль» (поскольку я низведена до штанов на резинке и тапочек). Доаварийная «я» неодобрительно качает головой, потрясая указательным пальцем и обзывая меня филонщицей и разгильдяйкой. Но поставарийная «я» велит ей твердым и не терпящим возражений тоном остыть и замолчать. Жизнь, может, и не слишком коротка, чтобы прочитать всю воскресную «Нью-Йорк таймс», но неделя требуется уж точно. По крайней мере, для меня. Пропускаем, пропускаем и пропускаем!
Раздел бизнеса, вне всяких сомнений, мой любимый, и не только потому, что идет последним. Поскольку консультанты «Беркли» обслуживают все отрасли бизнеса почти во всех развитых странах, большинство колонок в этом разделе каким-нибудь образом связано с прошлым, текущим или будущим проектом «Беркли». Почти каждая статья обладает восхитительным вкусом сочного, соленого, горько-сладкого корпоративного мира, в котором я жила и который любила. Уолл-стрит, торговля с Китаем, автопром, большая фармацевтика, технология топливных элементов, доли рынка, слияния и поглощения, доходы, убытки, первичные публичные предложения… В бизнес-разделе я чувствую себя как дома.
И, возможно потому, что мне так нравится содержание, читать этот раздел мне проще всего. Ха. Я поднимаю глаза на свои блестящие новенькие лыжи. Может быть, в выдвинутой Бобом теории лыжетерапии что-то есть — выздоровление и нормальное функционирование скорее придет от погружения в занятия, которые я люблю, чем от усердного исполнения движений в каком-то бессмысленном, эмоционально пустом для меня задании.
— Я знаю, вы до смерти хотите кататься, но мне нужно больше времени, — говорю я лыжам. Честное слово, они выглядят разочарованными.
Я заметила, что теперь могу прочитать каждое слово на странице, и этот восхитительный прогресс не ограничивается только бизнес-разделом. В придачу к красной закладке, отмечающей вертикальный левый край, которую я привезла домой из «Болдуина», я теперь пользуюсь второй закладкой — обычной, из белого картона, из одной из велмонтских книжек. Я держу ее горизонтально под строчкой, которую читаю. Дойдя до конца строчки, я двигаюсь влево, через слова, которые только что прочитала, пока не замечу красное, тогда я перемещаю закладку ниже и начинаю читать следующую строку. Когда я так делаю, то чувствую себя как каретка пишущей машинки, и всякий раз, как я возвращаюсь к левому краю и двигаюсь вниз, в голове даже звучит «дзынь».
Без горизонтальной закладки я часто безнадежно застревала на странице, стараясь вернуться к левому краю. Я добиралась до красной закладки, но мой фокус, как слабый пловец, пытающийся грести против сильного океанского течения, по пути уплывал вверх-вниз, иногда на целые абзацы от слов, которые я только что прочла. И я всегда понимала, когда уклонялась к северу или югу от пункта назначения, потому что предложение, которое я читала, внезапно превращалось в абсурдную «Безумную библиотеку». Дополнительная же закладка удерживает меня на строке. Любопытно, идея этой закладки пришла не от Марты или Хайди, или Боба, или кого-то из моих приходящих терапевтов — она пришла от Чарли. Он так читает. И теперь так читаем мы оба.
С применением этой техники я уже вполне снова могу считать точность и правильность своего чтения и, соответственно, понимания нормальными — и это прекрасные новости. По правде говоря, это настолько прекрасно, что мне бы сейчас начать подпрыгивать (образно говоря, конечно) и звонить Ричарду с сообщением, что я выздоровела и готова вернуться на работу. Но я еще никому не сказала о своих невероятно хороших новостях, даже Бобу.
Я не понимаю причины собственной нехарактерной скрытности. Думаю, это потому, что я знаю: я еще не готова. Скорость чтения по-прежнему намного, намного ниже, чем была, и если раньше я обычно пробегала текст глазами, то теперь я так делать не рискую. Я читаю каждое слово, что очень хорошо для точности, но убийственно для скорости и эффективности. Читаем, двигаемся влево, «дзынь», вниз, читаем. Этот метод действует, однако процесс трудоемок и громоздок, и с такой скоростью чтения я ни за что не смогу осилить дневной объем почты и бумаг в «Беркли». Моя работа и так занимает семьдесят-восемьдесят часов в неделю, на полной скорости. Там нет возможности действовать медленнее. Так что объявлять о возвращении было бы преждевременным. Мудрее промолчать.
Но истинная причина, по которой я медлю раскрывать свое читательское выздоровление миру, по моим ощущениям, коренится не в разумной осторожности или страхе, что я не угонюсь и не справлюсь. И уж точно не в скромности или стремлении к таинственности. На самом деле обычно я вполне беззастенчиво хвастаюсь своими успехами почти до невыносимости — особенно Бобу, который всегда рад о них слышать. Но сейчас я не хочу никому рассказывать, и пока это так, я буду уважать свои инстинкты и подержу эти прекрасные новости при себе.
Я дочитываю раздел бизнеса и переворачиваю последнюю страницу газеты. Победа! «Ага, кроме „Спорта“, „Стиля“ и книжного обозрения». Цыц. «Сомнительный повод для гордости». Цыц. «Это заняло у тебя семь дней! Ты должна прочитывать ее за одно утро». Цыц, цыц и цыц! Я изгоняю доаварийную себя из сознания и продолжаю наслаждаться великолепием момента. Я в Вермонте, на небе солнце, в доме тихо, и я дочитала воскресную «Нью-Йорк таймс». Я улыбаюсь своим лыжам, желая с кем-нибудь разделить торжество. Честное слово, лыжи улыбаются в ответ. Единственное, чего не хватает в этот момент, — горячего кофе. Где мама? Она уже должна была вернуться.